Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали - Кагарлицкий Борис Юльевич. Страница 116

В начале XXI в. Рой Медведев и другие «красные путинисты» в точности воспроизводили аргументы «оборонцев», только место кайзеровской Германии в их сознании заняла Америка Джорджа Буша. Сходство усиливается, если сопоставить судьбу «отца русского марксизма» Г. В. Плеханова, сделавшегося «оборонцем», и ветерана советского диссидентского движения Роя Медведева, превратившегося из проповедника «критического марксизма» в пропагандиста путинского режима. Трагизм ситуации в том, что, став на подобные позиции, заслуженный левый теоретик объективно оказывался инструментом реакции, причем реакции черносотенной: избранная политическая позиция заставляет его поддерживать и антисоциальные реформы, и репрессии против других левых, не говоря уже о свертывании демократических свобод и притеснении национальных меньшинств под предлогом борьбы с терроризмом. Ведь любая борьба с властью ведет к дестабилизации, работает на руку «враждебным силам», подрывает государство и т.д. Соответственно, какие бы мерзости власть ни вытворяла, у наших героев уже просто не остается иного выбора, кроме как ее поддерживать, поскольку они являются ее политическими и моральными заложниками.

Либеральные радикалы (или, пользуясь ленинским термином, «мелкобуржуазные левые»), напротив, по форме своих выступлений могли выглядеть ужасно революционными. Их ненависть к власти совершенно искренна. Но их политический горизонт определялся задачами либеральной оппозиции: действующую власть необходимо свалить, но дальше ни шагу. Либеральная буржуазия всегда кровно заинтересована в том, чтобы остановить революционный процесс. Радикалы, как ни странно, оказались в этом вполне согласны с либералами. В этом плане показательны заявления Эдуарда Лимонова, который обнаружил полное отсутствие интереса к социальной борьбе. Предел политического горизонта подобных радикалов — это «правильная» на западный манер демократия, при которой заслуженные борцы с путинским режимом получают возможность заседать в парламентах и министерских комиссиях. Либеральная оппозиция, со своей стороны, аплодировала героизму таких революционеров и всегда была готова бороться за их права. Ведь сама она в тюрьму идти не собиралась и спины под полицейские дубинки подставлять не хотела.

Наконец, группы и течения, составившие костяк формировавшегося Левого фронта (пока еще организационно очень рыхлая, но идеологически постепенно консолидирующаяся масса). Суть ее позиции, при всех поправках на изменившуюся эпоху, оказывалась та же, что у большевиков предыдущего столетия. Демократическая революция необходима, но она является не более чем ступенькой, начальной фазой для социального переворота, который и является нашей целью — не в отдаленном будущем, не в абстрактной исторической перспективе, а непосредственно в ходе развертывающейся борьбы.

По большому счету, конечно, важны не позиции политических течений, а объективный расклад общественных сил. Социально-политическая ситуация в России начала XXI в. оказалась критической. Страна была обречена на дестабилизацию в той или иной форме. И политические силы, пытавшиеся остановить этот закономерный процесс, обречены были на крах.

Кризис совершенно не зависит от усилий левых и даже от стараний либеральной оппозиции. Ничего не меняют ни иностранные субсидии правозащитникам, ни многомиллионные затраты на проведение семинаров для прокремлевского движения «Наши». Власть сама внутренне расколота, в ней началась непримиримая борьба группировок. А власть, лишенную внутреннего единства в условиях кризиса, спасти не может ничто.

Раскол верхов — важнейшее условие перемен. Ленин прекрасно понял это, поставив данный признак на первое место в описании революционной ситуации. Когда верхи консолидированны, а государственный репрессивный аппарат находится в безупречном порядке, даже самая передовая революционная партия свалить власть, а тем более изменить систему, не сможет (кстати, именно в восторженной поддержке репрессивно-силового аппарата проявляется реакционная сущность «оборонцев» и «красных путинистов»).

Слабость буржуазии предопределяет несовместимость либерального общественного проекта с демократией. Раскол власти, возникшее в Кремле противостояние «силовиков» и «либералов» дало обществу исторический шанс избавиться и от тех и от других.

История расставит все на свои места. Каждому предстоит сыграть свою роль. Но для того чтобы сыграть свою роль хорошо, надо ее понять. Не тешить себя иллюзиями, но и освободиться от заблуждений. А потому уроки революций прошлого становятся чрезвычайно важны для нас. Мы не должны повторять ошибок, совершенных нашими предшественниками, но обязаны использовать их опыт.

Заключение: На пороге революции?

Российская власть лучше всего умеет управлять самой ею же спровоцированными катастрофами. Это уже не crisis management, а именно disaster management, причем ничего другого российские элиты, по большому счету, делать не умеют и не хотят. Агония режима реставрации может оказаться затяжной. Не столько потому, что режим силен, сколько потому, что общество слабо. И все же рано или поздно эта политика приведет к краху. Кризис не может поддерживаться бесконечно. Порождая большие и малые катастрофы, власть рискует сама рано или поздно стать их жертвой. Если, вопреки усилиям власти, общество и экономика все же стабилизируются, это даст мощный толчок к развитию новых сил и интересов, которые не смогут уместиться в рамках ельцинского или постельцинского порядка.

Снова, как в конце прошлого века, Россия находится на развилке неведомых дорог. Мы не созрели для социализма, но жить при капитализме не можем. Мы не в состоянии догнать Запад, но не можем и позволить себе сохранение отсталости. Мы не готовы к демократии и не хотим диктатуры. Иностранный опыт совершенно непригоден, но без него немыслимо развитие.

И наконец, общество насквозь политизировано, но полноценная политическая жизнь невозможна из-за разложения общества. А это разложение, в свою очередь, усугубляется несостоятельностью политики.

Политическая жизнь современной России напоминает драму (или трагедию?) без положительного героя. Остается лишь надеяться, что этот герой появится по ходу действия.

Исторической задачей, в конечном счете — вопросом выживания, становится поиск новых форм СОЦИАЛЬНОСТИ, без чего ни политика, ни экономика вообще невозможны. Эта социальность не может быть буржуазной из-за отсутствия буржуазии. И перспективы развития экономики не могут быть капиталистическими из-за неэффективности сложившейся модели.

Идеология левых может стать важным фактором организации общества именно в силу своего коллективизма. В свое время миф о пролетариате сыграл огромную роль в становлении рабочего класса. Задача левых в России не только в том, чтобы выражать уже сложившиеся интересы, но и в том, чтобы помочь им сформироваться. И одновременно — создавать самих себя как политическую силу.

Восстановление социальности не равнозначно торжеству демократии, но является единственным шансом для демократического развития. Коллективизм не всегда гарантирует свободу, но без него наша свобода уже ничем не может быть защищена. Левый радикализм, естественным образом вызревающий в стране провалившегося капитализма, может и не стать идеологией прогресса, но без него прогресс невозможен.

Ленинская книга «Что делать?» могла быть написана только социалистом из России. Европейскому социал-демократу никогда не пришло бы в голову, что нужно создать партию рабочих фактически раньше возникновения массового рабочего класса, а затем еще и «вносить» пролетарское сознание в ряды пролетариата. Но этот «теоретический абсурд» был порожден абсурдом реальной русской истории.

Людям придется организоваться для совместных действий или смириться со своей судьбой. Но даже пассивность и покорность низов не приведут к стабильности, ибо источником дестабилизации являются верхи.