Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали - Кагарлицкий Борис Юльевич. Страница 71

Кризис 1998 г. ударил главным образом по среднему слою. Поскольку практически во всех компаниях расходы на управление и маркетинг были завышены, именно за счет их сокращения предприятия пытались преодолеть свои трудности. Московские и петербургские «yuppies» оказались выброшены на улицу, потеряли сбережения в банках. Резко подорожали типичные для их потребления импортные товары. И все же наметившийся экономический рост позволил большинству из них снова встать на ноги. Появились новые рабочие места в растущих компаниях. Жить теперь приходилось скромнее, но в целом новые средние слои удержались на плаву.

Парадокс в том, что начавшийся экономический рост лишь усилил кризис системы. Обнаружилось, что экономическая структура, создававшаяся ельцинским режимом на протяжении предшествующих восьми лет, в принципе не приспособлена для роста. Увеличение промышленного производства привело к энергетическому кризису. Поскольку в течение длительного времени «нерентабельная» угольная отрасль систематически свертывалась, а все производители сырья переориентировались на экспорт, промышленность столкнулась с острым дефицитом ресурсов, особенно в энергетике. Летом 1999 г. разразился бензиновый кризис. Вскоре затем начались проблемы с электроэнергией. Анатолий Чубайс, возглавивший к тому времени РАО «Единая энергосистема России», заявил в сентябре, что положение «беспрецедентно тяжелое» [229].

Еще более серьезная проблема была связана с дефицитом инвестиций. «Насколько я могу себе представить, — писал в 1999 г. известный экономист Андрей Колганов, — единственная отрасль, которая в состоянии потенциально мобилизовать ресурсы для модернизации, — это газовая отрасль». Спрос на продукцию есть, а средств для обновления оборудования и расширения производства — нет. «Вполне возможно, что некоторое время будет продолжаться небольшой прирост валового внутреннего продукта за счет использования ныне простаивающих мощностей, но пока в этой экономике не просматривается никаких механизмов, которые бы позволяли мобилизовать инвестиционные ресурсы для ее модернизации, а без этого условия через какое-то время станет невозможен дальнейший экономический рост» [230].

Промышленность требовала капиталов, а их не было. Как отмечал журнал «Власть», олигархи стратегическими инвесторами быть не способны, ибо после августа 1998 г. у них «нет ни своих денег, ни приличной кредитной истории» [231]. Государство же не имело средств, ибо все ресурсы были отданы олигархам. Для того чтобы обеспечить поток инвестиций в промышленность, необходима была экспроприация олигархов. Поскольку же левая оппозиция была либо сломлена, либо коррумпирована, единственная перспектива состояла в экспроприации одних олигархов другими. Чтобы удерживать ситуацию под контролем, необходима была консолидация элит, но единственным способом достичь ее было пожирание слабых сильными.

Первой жертвой обострившейся борьбы за власть стало правительство Примакова. Россия — странная страна, где предстоящие государственные перевороты обсуждаются публично, а их сроки назначаются почти официально. Весной 1993 г. Ельцин пообещал совершить переворот осенью того же года и слово свое сдержал. Весной 1999 г. Ельцин промолчал, но московская пресса с начала мая была полна прогнозов относительно предстоящего переворота, а влиятельные политики на страницах прессы обсуждали его сроки. Известный правый политик Александр Шохин назвал даже дату: 13 мая правительства не станет.

Формально причиной кризиса стало обсуждение в Государственной думе импичмента президенту Ельцину. На самом деле все прекрасно понимали, что при действующей конституции отстранить президента от власти практически невозможно. Не решаясь ставить вопрос о собственности и экономической власти, депутаты от КПРФ пытались в очередной раз доказать избирателям свою оппозиционность, поставив в повестку дня импичмент. Однако, подняв этот вопрос, коммунистическое большинство Думы лишь дало Ельцину повод начать политическое контрнаступление.

Примаков просил депутатов отказаться от голосования или перенести его на другую дату, что однажды уже было сделано. Но тут уже депутаты и особенно фракция КПРФ обнаружили, что отступать невозможно — в противном случае они будут выглядеть просто комично. К тому же часть руководства компартии явно была не прочь «подставить» кабинет Примакова. Стремительно растущая популярность премьера раздражала не только Кремль, но и лидеров оппозиции.

Окружение Ельцина давно мечтало избавиться от кабинета Примакова. Назначение Примакова было вынужденной мерой в условиях катастрофического кризиса, охватившего страну в августе. Мало того, что никто из либеральных политиков не имел в тот момент достаточной поддержки, чтобы взять управление в свои руки, но никто и не готов был взяться за это. Кандидатов в министры воспринимали как политических самоубийц.

Теперь, когда обещанной катастрофы не наступило, голода удалось избежать, начались выплаты долгов по заработной плате, а рубль стабилизировался, популярность правительства неуклонно росла, что не могло не вызывать раздражения и в Кремле и в Думе.

В окружении президента нарастала решимость избавиться от премьера. Примаков мог начать предпринимать более решительные шаги. Разговоры о национализации части нефтяной промышленности ни к чему не вели, но ряд крупных промышленных предприятий уже сами просились назад в государственный сектор. Программы приватизации как-то сами собой заморозились. Правительство пыталось приостановить разворовывание ресурсов страны олигархами, усилив контроль над экспортно-импортными операциями и движением капиталов. Все это было нестерпимо.

Изменилась внешняя политика России. Решительный жест Примакова, развернувшего самолет над Атлантикой и отказавшегося от визита в США в ответ на американские бомбардировки Югославии, получил массовую поддержку. Война на Балканах выявила масштабы антиамериканских настроений в российском обществе, особенно — среди молодого поколения, которое западные журналисты по инерции продолжали называть опорой либеральных реформ. Причина тому не в солидарности с «братьями славянами» и уж тем более не в православной вере — большинство молодых людей в России и креститься правильно не умели. Война в Югославии лишь дала им возможность выразить то, о чем они давно уже думали.

Тухлые яйца и чернильницы, полетевшие в здание американского посольства, сигнализировали, что в стране произошел психологический перелом. Люди устали от чувства бессилия, от стыда за самих себя. Им хотелось действовать, совершить что-то такое, чем можно гордиться. Первые неудачи американцев на Балканах стали предметом шуток — раньше в России шутили только над собственным правительством. Русские хакеры начали систематические атаки на официальные сайты в США, о чем с симпатией писала молодежная пресса. Бульварная пресса является мощным индикатором общественного мнения. Один из бульварных еженедельников поместил на первой полосе портреты Клинтона и Милошевича с подписью «по ним плачет тюрьма». Корреспондент либеральной «Новой газеты» на Балканах признался, что мечтает о том, чтобы Черноморский флот вошел в Адриатическое море, хотя сознает: это означает войну.

Правительство Примакова прекрасно уловило смену настроений. С одной стороны, оно опиралось на менеджеров военно-промышленного комплекса, оставшегося в государственном секторе, а потому и не развалившегося, в отличие от приватизированной промышленности. С другой стороны, Примаков, в прошлом известный специалист по арабским странам, был первым из видных политиков в России, отдававшим себе отчет о значении третьего мира. На практике это означало, что, оппонируя США, Россия могла завоевать поддержку большинства человечества. Ведя переговоры с МВФ о списании части российского долга, правительство Примакова создало важнейший прецедент для стран-должников. Разрабатывая дешевое, но эффективное оружие и поставляя его в развивающиеся страны, российский военно-промышленный комплекс мог не только зарабатывать валюту для государства, но и дать бедным странам шанс успешно противостоять агрессии богатого и избалованного высокими технологиями Запада.