Периферийная империя: циклы русской истории - Кагарлицкий Борис Юльевич. Страница 36

Тем не менее английские дипломаты по всей Европе опровергали «слухи» о военном сотрудничестве: с этой целью на континент было направлено специальное посольство. А тем временем у войск Ивана Грозного неизвестно откуда появлялись вооружение и военные технологии, подозрительно напоминавшие английские.

В 1558 году сотрудник компании Томас Алкок, схваченный поляками, признался, что военные поставки имели место, но оправдывался тем, что «ввозили только старое, никуда не годное оружие» [219]. С этим вряд ли согласился бы инженер Локк, хваставшийся в своих письмах, что с его помощью в Москве научились делать самое совершенное вооружение, какое только есть в Европе. Тем временем в Россию прибывают не только английские врачи и аптекари, но также архитекторы и специалисты «для возведения каменных построек» [220]. Учитывая то, что Иван Грозный несколько раз прямо писал в Лондон про то, что ему нужна помощь при проведении фортификационных работ, становится ясно, о каких именно «каменных постройках» идет речь.

Сохранившиеся документы также не оставляют никакого сомнения относительно того, что находилось в трюмах кораблей «Московской компании». Везли селитру, свинец, серу, артиллерийский порох. Хотя, конечно, далеко не все поставки имели стратегическое назначение. Англичане, не будучи сами виноделами, везли в Московию вино. Московские потребители были нетребовательны. А потому импортировали «разные испорченные вина, сладкие вина, вина с большой примесью сидра» [221]. Возможно, везли и многое другое, ибо далеко не все поставки фиксировались документально.

Сотрудничество Англии и Московии было стратегическим в той же мере, в какой и коммерческим. Торговля XVI-XVII веков неотделима от войны. Открыв путь из Северной Европы в устье Северной Двины, англичане быстро сделали его привлекательным для других западных стран. Однако сами русские поморы не располагали ни технологиями, ни ресурсами для строительства серьезного флота. Более того, создать на севере серьезный флот было в принципе невозможно, даже если бы англичане и помогли в его строительстве. Для этого нужно было не только много леса и «ноу-хау». Специалистов, в конце концов, можно и выписать из-за границы, как сделал впоследствии Петр I. Но сильный флот может базироваться только в крупных портовых городах. Северная Двина была слишком отдалена от остальной России, там было слишком мало ресурсов и людей, чтобы соперничать с Ригой. Да и развивать торговлю там было невыгодно – море зимой замерзает. Основной поток русских товаров шел через принадлежавший немцам Ревель и через шведский Выборг.

«Московская компания» находилась с ними в острейшей конкуренции [222] [Аттман отмечает, что вплоть до начала Ливонской войны именно через Ревель проходила большая часть новгородского экспорта и по существу именно в качестве транзитного порта для Новгорода этот город сложился и расцвел (Р. 35)]. Для того чтобы получить доступ к новым торговым путям, России нужны были торговые позиции на Балтике, а потому немецкие купцы, которые сперва были противниками, а затем ведущими партнерами новгородцев, вновь превращаются в противников – теперь уже для Московии. России нужен был собственный крупный порт на Балтике. И с началом Ливонской войны она его получила.

Иммануил Валлерстайн в исследовании о происхождении современной мировой экономической системы утверждает, что в ходе Ливонской войны Иван Грозный пытался «добиться автономии русского государства по отношению к европейской мироэкономике», и в этом смысле политика царя, приведшая к войне, не только не была поражением, а напротив, это был «гигантский успех». В результате политики Ивана Грозного «Россия не была втянута в европейскую мироэкономику», что позволило нашей стране сохранить развитую национальную буржуазию и впоследствии стать не периферией, а полупериферией мирового капитализма [223]. Любопытно, что рассуждение Валлерстайна совпадает с официальным пропагандистским мифом, господствовавшим в сталинские времена. Между тем, Ливонская война не только была катастрофой в военном отношении, но и вызвана была как раз стремлением царского правительства любой ценой добиться включения в формирующуюся мировую систему.

В XVI веке интеграция России в мировую систему происходила на первый взгляд достаточно успешно. Как отмечает Артур Аттман, Россия постоянно имела активный торговый баланс по отношению к странам Запада. «Что касается русского рынка, то со Средних веков и по крайней мере до середины XVII века каждая из этих стран вынуждена была тратить драгоценные металлы, чтобы покрыть свой торговый дефицит» [224]. Ситуация для России в целом была лучше, нежели для Польши – при том, что обе страны торговали нередко одними и теми же товарами (но Польша, в отличие от России, не могла выступить на мировом рынке поставщиком мехов) [Валлерстайн считает, что политика Ивана Грозного помогла русской буржуазии и монархии избежать «по крайней мере, в тот период, судьбы, постигшей польские элиты» [225] Парадокс в том, что Россия и Польша претендовали на одно и то же место в миросистеме, и в этом смысле провал попыток царя завоевать Ливонию задним числом может рассматриваться как «удача». Но в действительности военные поражения Москвы вовсе не изолировали ее от миросистемы, а просто заставили интегрироваться на менее выгодных условиях. Что же до Польши, то борьба между ней и Россией за место в миросистеме продолжалась до тех пор, пока Польша не исчезла с карты Европы].

И все же русская торговля в XVI представляет собой парадоксальное явление. С одной стороны, положительное сальдо, постоянный приток звонкой монеты. Иными словами, Россия выигрывала от мировой торговли, обеспечивая накопление капитала. А с другой стороны, структура торговли – явно периферийная. Сходство с американскими колониями, отмеченное Уилланом, далеко не случайно. Колонии в Северной Америке (Новая Англия) изначально задумывались как сырьевые базы, которые должны были заменить или дополнить продукцию, получаемую из России. Однако, как отмечает известный исследователь колониальной истории, Дж. Л. Бир, «попытки обеспечить поставки из Новой Англии смолы, дегтя, пеньки и другой продукции, необходимой для кораблестроения, продолжавшиеся на протяжении длительного периода, закончились полным провалом» [226]. Свободные американские колонисты с самого начала производили не то, что требовалось метрополии, а то, что было выгодно им самим. Хозяйственная структура Новой Англии стихийно воспроизводила экономику Британии. В такой ситуации поставки сырья из России оставались для английского флота и промышленности незаменимыми на протяжении всего XVII и XVIII веков.

Россия вывозит сырье и ввозит технологии. Она конкурирует на мировом рынке с другими странами и территориями, составляющими периферию возникающей миросистемы. Это сочетание силы и уязвимости предопределило и неизбежную агрессивность внешней политики Московии, равно как и ее последующие неудачи.

Когда Валлерстайн, сравнивая Россию с Польшей, делает вывод о том, что Иван Грозный боролся за то, чтобы избежать участи Польши, ставшей придатком европейской мировой системы, он глубоко ошибается. Русский царь добивался как раз обратного, безуспешно пытаясь занять в формирующейся мировой системе то самое место, которое в XVI-XVII веках заняла Польша. О том, что Россия и Польша являются на мировом рынке конкурентами, современники прекрасно отдавали себе отчет. В XVII веке голландские торговые представители в Москве прямо обсуждали эти вопросы с царем, настаивая на расширении русского зернового экспорта.