Периферийная империя: циклы русской истории - Кагарлицкий Борис Юльевич. Страница 61

В XIX веке, однако, к подобным явлениям относились менее терпимо. Как заметил один из экономистов той эпохи, история знает мало «таких примеров, чтобы финансы абсолютной монархии находились в не то чтобы цветущем состоянии, а просто в порядке» [370]. Пытаться наладить контроль за расходованием средств при дворе – дело практически безнадежное.

Расточительные и амбициозные западноевропейские дворы, действительно, были в этом отношении не лучше петербургского. Но есть и существенное различие. На Западе деньги брали у своей буржуазии (если даже не в собственной стране, то, по крайней мере, в собственной экономической зоне). Долги западных монархов оставались частью экономики «центра», укрепляя там позиции банковского капитала. Напротив, российский долг способствовал перекачке денег с Востока на Запад, способствуя развитию буржуазии не у себя дома, а в странах «центра». Дело, следовательно, не только в том, что дорогостоящие амбиции Петербурга не могли быть реализованы без иностранной помощи, но и в том, что сами успехи петербургских императоров оказывались вкладом в развитие новой мировой системы, в которой Россия занимала далеко не ведущую роль.

Успехи, впрочем, были совершенно реальны. Блестящий XVIII век был временем не только военных и дипломатических достижений петербургской монархии. Это было и время впечатляющего экономического роста. Причем речь идет не только о сельском хозяйстве, но и о промышленном развитии. Другой вопрос, что успехи промышленности были вызваны не увеличением внутреннего спроса, а потребностями мирового рынка и международной политики.

Главным торговым партнером России на протяжении этого периода оставалась Британия. Легко заметить параллелизм между происходящим в это время становлением Британской империи и достижениями империи петербургской.

К началу XVIII века сходит на нет англо-голландское соперничество. Одним из главных последствий переноса торговли из Архангельска в Петербург стало ослабление позиций голландцев и усиление влияния англичан. В новой русской столице голландцы, по собственному признанию «могли претендовать только на второе место» [371]. Проиграв военно-политическую борьбу английским конкурентам, голландская буржуазия превращается в их младшего партнера. Это проявляется и в России. На смену «Московской компании» приходит Russia Trade Company, объединяющая английский и голландский капитал.

Упадок Голландии как военно-морской державы сопровождался развитием финансового капитала, который не находил себе применения в собственной стране. Голландская колониальная империя не шла ни в какое сравнение с британской и даже французской. Но голландский капитал нашел себе применение в России. Именно голландцы первыми отправили корабль в петербургский порт. Именно они стали культурной моделью для Петра Великого. Но самое главное, они регулярно предоставляли средства, необходимые для развития петербургской империи. Маркс с раздражением писал, что на протяжении XVIII века «Голландия оставалась банкиром России. Во времена Петра она снабжала русских кораблями, офицерами, оружием и деньгами, так что построенный царем флот, как заметил один из современников, правильнее было бы назвать голландским, а не московским» [372].

Решающую роль во внешней торговле России все же играл именно британский капитал. На долю Англии приходилось в XVIII веке почти половина внешней торговли Российской империи, а в 30-е годы XVIII века – даже более половины [373]. Английские купцы также являлись главными покупателями казенных товаров (железо, медь, поташ, ворвань), доставляя прямую выгоду петербургскому правительству. Однако торговый баланс, как правило, оставался для России позитивным. Поставки русского сырья имели для Британии стратегическое значение. Единственной доступной альтернативой для Англии была торговля с североамериканскими колониями, однако здесь дела шли не самым благоприятным образом. Лондонское правительство неоднократно пыталось увеличить поставки из Америки, но без большого успеха. Как отмечает русский историк П.А. Остроухов, вывоз сырья из России оставался более простым и выгодным вариантом. Несмотря на огромные затраты и усилия, существенно увеличить поставки древесины и других корабельных материалов из Новой Англии оказалось невозможно. «Что же касается пеньки, то попытка увеличить ее производство не удалась совсем; равным образом не имели успеха и старания метрополии сохранять лесные богатства колоний в качестве постоянного источника для заготовления корабельных брусьев. Они встретили сопротивление со стороны местного населения, для которого гораздо выгоднее было вывозить лесной материал в Португалию» [374].

Проблема североамериканских колоний, в особенности Новой Англии, состояла именно в «чрезмерном» (с точки зрения метрополии) развитии там буржуазных отношений. Колонисты имели собственные деловые интересы. Они не удовлетворялись ролью поставщиков сырья и готовы были конкурировать с «исторической родиной». До середины XVIII века их связь с Британией сохранялась по причинам скорее военно-политическим, чем экономическим. Страх перед французским присутствием в Канаде заставлял их искать защиты у британского флота и армии. Но, как отмечает Остроухов, еще до Семилетней войны североамериканские колонии начали соперничать с метрополией на мировом рынке, производя «те же продукты, которые производились в самой Англии» [375].

Гораздо более удобным партнером для метрополии были южные рабовладельческие штаты, производившие табак, хлопок, рис. Они не конкурировали с Англией, а, напротив, снабжали ее товарами, которые в Европе получить было нельзя. В период Войны за независимость политическая связь северных и южных колоний оказалась более важным фактором, нежели их торговые отношения с метрополией, но даже после отделения от Лондона эти штаты оставались сырьевой базой для английского рынка (что сказалось и на последующем конфликте Севера и Юга).

Американским колонистам сырье было нужно для развития собственной промышленности. Напротив, Россия со своим крепостническим хозяйством была идеальной сырьевой базой для английского капитала. Чем более отсталой была Российская империя, тем успешнее она интегрировалась в миросистему. Экспорт в Англию непрерывно рос. Бурная экономическая экспансия XVIII века требовала постоянно увеличивающихся поставок сырья. Только в 1710 году Англия имела положительный торговый баланс с Россией. Однако стратегическое сырье, получаемое отсюда, служило, по мнению современников, «распространению английской торговли во все страны света, так что, в сущности, расплачиваются за них все нации, с которыми торгует Англия» [376].

Победа Англии над конкурентами на русском рынке в значительной мере была предопределена именно тем, что это была единственная западная страна, которая могла позволить себе отрицательный торговый баланс. Ввозя серебро, в котором так нуждались петербургская знать и правительство, англичане вывозили товар. Напротив, французы постоянно имели положительный торговый баланс.

Следует помнить, что в соответствии с меркантилистскими идеями первой половины XVIII столетия вывоз серебра из страны рассматривался как негативное явление, тогда как ввоз серебра считался главным критерием успеха страны в мировой торговле. В итоге французы сталкивались с многочисленными проблемами и ограничениями, от которых были свободны их британские конкуренты.

Тем не менее, в Лондоне считали, что экспорт в Россию мог бы существенно увеличиться. Главная задача виделась в том, чтобы увеличить поставки сукна и шерсти (в том числе для обмундирования русской армии). Но ввоз британской продукции в Россию вовсе не был свободным. Правительство в Петербурге устанавливало протекционистские пошлины для защиты собственных мануфактур. С английскими товарами конкурировали прусские и голландские. Борьба между английскими и прусскими купцами сопровождалась подкупом русской таможни, раздачей взяток чиновникам, отвечавшим за контракты петербургского оборонного ведомства, и т.д.