Меньшее зло - Дубов Юлий Анатольевич. Страница 29

— Я вижу свой христианский долг в том, чтобы построить в вашем ауле мечеть.

Сидевшие впереди мужчины переглянулись, пряча в усах ухмылки, после чего один из них поднялся и произнёс длинную речь, смысл которой состоял в том, что из этого аула никого и никому ещё не выдавали — ни царю, ни жандармам, ни большевикам, ни чекистам. И если уважаемому Платону Михайловичу нужно надёжное укрытие, то милости просим и добро пожаловать.

— Это вариант. Скажи — серьёзные мужики там, да? Ну что — договорились? Как делаем?

— Сам повезу. Да?

— Ладно. Только погоди. У нас ещё один квадратик остался. На котором — «Нет».

— Знаешь, что я тебе скажу, — медленно произнёс Ларри. — Он когда говорил, я почти всё время только об этом и думал. Корецкий. Значит, Батя. Послушай, а он ведь и вправду мог эти взрывы устроить.

— Зачем?

— А ему так надо.

— Можешь аргументировать?

— А что тут аргументировать? — Ларри раскурил сигару и пустил дым в сторону. — Мы вот тут уже месяц сидим, делаем Эф Эфа президентом, свои бабки платим. Другие тоже в разных местах работают. А Батя вроде как не у дел, и непонятно — оставит его Эф Эф при должности или не оставит. А тут такой вариант получается. Его люди устраивают через этого Аббаса взрывы, Эф Эф вроде как начинает войну в Чечне, собирается террористов ловить, армия при деле, потери нулевые, потому что с замиренной территории никто на тот берег не высовывается. Такая война ему сумасшедший рейтинг сделает. Потом, когда закончится все, можно будет счетик предъявить. Дескать, и мы пахали. Нам надо только понять — будем мы с Батей воевать или нет.

Платон изобразил под квадратиком с надписью «Нет» две стрелочки и внимательно уставился на Ларри.

— Ну?

— Предположим, не будем воевать. Это у тебя какая стрелочка?

— Скажем, левая.

— Я тогда, наверное, с ними не поеду, — отчётливо выговаривая слова, сказал Ларри. — Мне тогда совсем не нужно с ними ехать. Я с ними Шамиля пошлю и ещё Руслана. Немножко проедут и сразу вернутся.

— Понятно, понятно. Не годится.

— Почему?

— Потому что мы не знаем — будем воевать или нет.

— Тогда поеду. Провожу до самого аула.

Платон поставил на левой стрелке жирный крест.

— Хорошо. Спрятали. Дальше что?

— В нужный день вынимаем их из коробочки и предъявляем Эф Эфу. Бате большая гамарджоба.

— А как ты думаешь… Может так быть, что все это с ведома Федора Фёдоровича?

— Думаю, нет. А ты как думаешь?

— А я думаю, что это совершенно неважно. Знаешь, почему?

— Нет.

— Вот почему. Смотри. Борис Годунов. Царевич Димитрий. Известно же все. Мальчишка играл с ножиком, порезался, а у него гемофилия. Истёк кровью. Доказанный факт. Но бесполезно про это говорить: Годунов — убийца. И всё. Или как с Кировым. Застрелили из-за бабы. Но хоть кол на голове тёши — все уверены, что это товарищ Сталин подстроил. Потому что у нас и народ, и власть так устроены, что народ про власть всегда поверит любой гадости, и чем гадость страшнее, тем надёжнее он в неё поверит. Понимаешь меня?

— Хочешь сказать, что нам, в конце концов, не с Батей придётся воевать, а с самим Фёдором Фёдоровичем?

— Точно.

— Тогда ты на левой стрелочке рано крестик поставил. Я не поеду?

Платон закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. Лицо его приобрело землистый оттенок.

— Устал? — равнодушно спросил Ларри. — Чувствуешь себя неважно?

— Нет. Я думаю.

— Как себя Эф Эф поведёт?

— Ну да.

— А ты не думай. Или, скорее, так. Ты же им всем рассказываешь, что он тебя при случае вполне может посадить. Вот давай на это и будем закладываться.

— Поезжай… Поезжай… Только знаешь что?

— Что?

— Шамиля оставь с ними. Чтобы постоянно был рядом. Он вооружён?

— У него нож.

— А может, им не надо вдвоём ехать?

— В смысле?

— Ну американка там зачем? На фига она там нужна? Давай здесь оставим.

— Так… Понравилась?

— Ничего. Хорошая…

— Послушай. Я тебя сейчас задушу.

Интерлюдия

Он тучен и задыхается

У Яго были причины не любить Отелло. Серьёзные причины. Однако же он не воспользовался вполне доступной для него возможностью подойти к своему патрону ночью и сзади и шарахнуть по голове тупым предметом. Он избрал нелёгкую дорогу изысканной итальянской интриги, показав себя истинным мастером.

Подобные люди не делают глупых ошибок, самая непоправимая из которых состоит в том, чтобы обнаружить своё присутствие в игре. Они остаются далеко за пределами наблюдаемой картинки, любуясь морским пейзажем или охотясь на бабочек. А в центре событий — марионетки, направляемые невидимыми нитями, борются, страдают, проливают слезы и кровь, крушат все вокруг в бессильной ярости и гибнут под аплодисменты толпы.

Яго никак не повинен в том, что его казнили. Его вообще убили не Кассио с Лодовико. Его прикончил Шекспир, заставив сбросить маску.

Правда, подобный жестокий произвол гениальный драматург допускал не всегда. Как минимум, ещё водной трагедии равновеликий Яго персонаж не только остался жив, но и сохранил незапятнанную репутацию. И среди выживших действующих лиц, и для многомиллионной зрительско-читательской аудитории.

Это ему в лицо сказано:

Любому приятно услышать в свой адрес подобные слова, произнесённые со всей искренностью, да ещё и персоной королевской крови.

Нам, живущим много веков спустя, полезно вспомнить в связи с этим бессмертные строки Редьярда Киплинга:

И так далее.

Похоже, правда? Этими словами Киплинг описывал свой идеал — бесстрашного и несгибаемого строителя империи. И практически в тех же выражениях принц Гамлет обращается к Горацио, нищему студенту из Виттенберга.

С чего бы это? Ни в каких событиях Горацио не участвует, всего лишь присутствует, никаких бесед не ведёт, за исключением трёх эпизодов, о которых ниже, а обычно мирно стоит у края сцены, в чёрном плаще и чёрном же берете. Так и ждёшь, что эта траурная фигура откроет рот и доложит:

— Кушать подано.

Заметим, что в подавляющем числе случаев Горацио практически это самое и произносит. Вот его основные реплики:

— Какую, мой принц?

— Точно такой, мой принц.

— Совершенно так же, мой принц.

— Вот именно, мой принц.

— Как не помнить, принц?

— Возможно ль, принц?

— Да, мой добрый принц.

Если кто думает, что я передёргиваю, советую свериться с текстом. Там ещё много чего в этом же роде.

Таким образом, мы имеем дело с весьма любопытной личностью: некто из академической среды, принятый при королевских дворах, с задатками незаурядного политического деятеля, никак, впрочем, не проявляемыми, намеренно скрывающийся в тени занавеса и выходящий на свет в исключительно редких случаях, руководствуясь неясной пока логикой.

Попытаемся восстановить логику.

Неожиданное появление Горацио в Дании для принца Гамлета было совершенным сюрпризом. «Почему же вы не в Виттенберге?» — дважды спрашивает Гамлет. Горацио сперва пытается отмолчаться, потом с явной неохотой говорит: «По склонности к безделью, добрый принц». Окончательный вариант ответа: «Я плыл на похороны короля» Гамлет не в состоянии воспринять всерьёз: «Прошу тебя без шуток, друг-студент».