Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность - Тарик Али. Страница 117

В своем замечательном исследовании об острове Джеффри Робинсон продемонстрировал, как голландская колониальная администрация, крайне обеспокоенная подъемом коммунистического и национально-освободительного движений в 1920-х годах, начала процесс социального и культурного строительства на Бали [195]. Во имя «традиций» была восстановлена и укреплена власть старых правителей и духовных лиц, а также поддержана культурная и религиозная практика, ставшая мощной защитой интересов высших каст. Целью было максимальное получение прибыли при минимальных возможностях местного населения к сопротивлению. Все это обеспечивалось голландско-брахманским сотрудничеством, охраняющим политический строй. Последствия были вполне тривиальными — массовое обнищание, безземелье, возмущение и насилие.

Присутствие голландцев стало образом жизни, сознательно охранявшим культурный и религиозный статус-кво. Балийские раджи не испытывали неприязни к мусульманам при условии, что они не нарушали кастовых правил и обычаев. Множество мусульманских деревень на севере Бали сосуществовали с индуистским большинством населения.

Японская оккупация узаконила другую модель взаимоотношений: японцы поощряли низкие касты и националистически настроенную молодежь. Эти линии, разделяющие политическое общество острова, отчасти определяли политические альянсы до 1965 года, когда остров был потоплен в крови. К этому времени КПИ стал второй крупнейшей политической силой на Бали, и началась постепенная поляризация общества. Земельные реформы привели к классовому разделению. Религиозное лобби (мусульмане, христиане и индуисты) объединило усилия, чтобы настоять на освобождении религиозного землевладения от действия земельных реформ, в итоге появился Объединенный фронт иезуитов, мулл и брахманов. Это привело к неожиданным и зловещим последствиям. Богатые землевладельцы из улемов и хаджи под давлением КПИ довольно часто «даровали» излишек своих земель вакфам (исламские благотворительные фонды, поддерживать которые обязан каждый верующий мусульманин), принадлежавшим местным мечетям и медресе, и затем их назначали управляющими этими вакфами.

Установленные земельные владения знаменитого медресе в Гонторе (в те дни почти единственном, настаивавшем на каждодневном использовании арабского языка) выросли в десять раз за 1962–1965 годы. Левым было легко выступать против богатых хаджи или улемов, гораздо сложнее было критиковать эти религиозные установления, не получив ярлык гонителя ислама. Масса мусульман проголосовали бы в защиту мечетей и медресе, хотя не всегда бы поддержали отдельных улемов и хаджи. Таким образом, религиозные и земельные конфликты оказались тесно сплетенными.

За два года до массовой резни на Бали произошло стихийное бедствие: из Гунунг Агунг, вулкана, возвышающегося над островом, произошло извержение, в результате которого погибли более 25000 человек. И индуистские священники, и муллы увидели в этом событии проявление недовольства богов дерзостью человека, пытающегося изменить естественный порядок жизни на земле. Многие балийцы также увидели в этом дурное предзнаменование.

Массовые убийства в 1965 году на Бали были не просто результатом конфессиональных конфликтов, другими мотивами были возмущение земельной реформой и законами об издольщине, сложные общинные кодексы, социальные конфликты. Специальный корреспондент «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» писал о телах, лежащих на дорогах или сваленных в ямы, о реках, красных от крови, о полусожженных деревнях с перепуганными крестьянами, скрывающимися за своими полуразрушенными хижинами. Он описывал истерию и страх, заставившие некоторых индуистов, которых подозревали в принадлежности к КПИ, присоединиться к солдатам и добровольцам-мусульманам и убивать коммунистов, чтобы доказать свою непричастность к компартии. Индуистские священники, обеспокоенные разрушительными последствиями политики КПИ, поддержали карателей. Они называли имена, приводили солдат к укрытиям коммунистов и оправдывали убийства, называя их жертвами, необходимыми для усмирения духов, разгневанных святотатством КПИ. За шесть месяцев было убито около миллиона человек, на Бали число погибших составило более 150000. Робинсон утверждает, что ключевая линия конфликта вела к революции; многие из тех, кто вступил в КПИ в 1950-е годы, были националистами в 1940-х годах и сражались против голландцев; их противники из Националистической партии (позднее объединенной Националистической партии и Демократической партии Индонезии) были коллаборационистами.

К концу декабря 1965 года более 70000 имен было стерто из полицейских списков; более 100 000 членов КП И не пострадали, но в то же время более 40 000 ждали казни. Не удовлетворенный размахом убийств, Сухарто послал своего любимого головореза, Сарво Эдхи, с отборными частями коммандос довести дело до конца. Что тот и сделал. К концу января 1966 года весь остров был полностью очищен. Население более чем дюжины балийских деревень сократилось наполовину в течение трехмесячного периода, а в Вашингтоне или Канберре не было никаких протестов. Руководители разведки в Вашингтоне и в Лондоне без сомнения поздравляли себя с хорошо сделанной работой. Повсюду в Европе царила тишина по этому поводу. Но Питер Д. Скотт — канадский дипломат, ученый и поэт — предупреждал о распространении «ветра убийств» в своем произведении «На пути в Джакарту: поэма о терроре»:

Характерной особенностью этих убийств было то, что в основном они происходили в сельских местностях. Города были значительно более безопасными для жизни. В городе вы могли попасть в тюрьму, возможно, вас станут пытать, но вас не убьют. Это помогает объяснить, почему «Ансор», молодежная организация, связанная с «Нахдлатул Улама», сыграла в этих событиях такую важную роль, особенно после того, как «Нахдлатул Улама» стала партией традиционалистского ислама, преобладающего в деревнях на Яве. Это также объясняет, почему сторонники модернизации, особенно в городах, играли гораздо менее заметную роль, хотя сегодня именно из их рядов сегодня выходят экстремисты. «Ветер убийств» вернулся на Бали, чтобы отомстить.

Люди, обвиняемые в организации взрывов в двух барах на Бали 12 октября 2002 года, в результате которых погибло 183 человека, из которых 53 были австралийцами, являются членами местной исламистской организации, но, вопреки истерическим воплям Чейни, Буша и Рамсфилда в Вашингтоне, не имеют никаких серьезных связей с «Аль-Каидой». Несмотря на сильное давление Вашингтона и Канберры, упрямый генерал Мангку Пастики, шеф полиции Бали, возглавлявший расследование, изначально отказывался допустить, что в данном случае существует связь с «Аль-Каидой». Готовя репортаж с места происшествия, Бенедикт Андерсон сказал: «Находясь на Индонезии после взрывов на Бали 12 октября, можно узнать, что никто в частном разговоре и очень мало кто в официальной прессе принимает доктрину Вашингтона о том, что этот террористический акт спланирован «Аль-Каидой» [196].