Мне не стыдно быть патриотом - Бортко Владимир Владимирович. Страница 4

– Да, эта красота невероятная, этот сгусток энергии и болотистая почва… Разве такое может не влиять! Центр красив так, что дух захватывает, и привыкнуть к такой красоте невозможно. И трущобы наши, каких нигде в мире нет… Там тоже дух захватывает, но по другой причине. (Смеется.) Как с этим жить, как существовать в таком противоречии? А потом оказывается, что именно без этого невозможно. Петербург может перемолоть и отшвырнуть, но если захочет – притягивает безвозвратно…

– Но тогда пропадет аура Достоевского. В предыдущем интервью «Известиям» вы сказали: «Я хочу, чтобы, включив «Идиота», люди, самые молодые и самые простые, сказали – о, реальное кино показывают!» У вас получилось реальное кино?

– Не могу же я судить, что у меня получилось! Это дело зрителей. Могу говорить только о рейтингах – они высоки. Но мы на это и рассчитывали, судя по тому «известинскому» интервью. Теперь вот интересно читать.

– Спасибо, что хоть теперь интересно… Вы изначально были ориентированы на успех и не боялись об этом говорить. Случай редкий – я и про успех, и про интуицию.

– Не в интуиции дело. Не знаю, какой я художник, но знаю, что я – профессионал. А раз так, то должен точно прогнозировать восприятие того, что делаю. Конечно, я несколько ошарашен количественными показателями. Спасибо нашим соотечественникам, которые заинтересовались не мыльной детективной оперой или боевиком, а экранизацией одного из сложнейших произведений русской классики. Я рассчитывал, что будут смотреть, и продумывал, как этого добиться, – иначе глупо было бы снимать сериал для телевидения. Но что будет так…

– Где-то после третьей серии, когда уже стало ясно, с чем имеем дело, я попросила коллег-журналистов в нестоличных регионах России понаблюдать за реакцией зрителей. В общественном транспорте Новгорода, Пскова, на Валдае обсуждали, что же будет с героями «Идиота». Вы этим фильмом провели эксперимент на тему: может ли сегодняшний зритель смотреть серьезное кино. И ответили на вопрос утвердительно.

– Если хотите, Достоевский предлагает очень завлекательный сюжет: страсти, попытки убийства и самоубийства, любовь, ревность…

– Полупадшая женщина…

– Почему полупадшая? Проститутка. Можно ведь было этим всем и ограничиться. Сделать этакую броскую мелодрамку. Но тот пласт – только крючок. Романы Достоевского – слоеный пирожок, и мы пытались показать все слои, рассказать, заставить подумать. Я следил за интернет-обсуждением фильма. В Интернете, как вы понимаете, сидят в основном молодые ребята. Я был поражен, как тонко и точно они анализируют не только приключенческую сторону, но и психологические мотивы поведения героев. Вот это особенно ценно. Кстати, задача пробуждения интереса к самой книге выполнена. Вроде как потянулись к книжным полкам.

– Перед встречей с вами я обзвонила несколько петербургских библиотек, выяснилось, что все экземпляры «Идиота» на руках.

– А я что говорю! Мы ведь делали не только и не столько механический перенос Достоевского на экран. Читать-то его все равно надо. Хотя мы стремились, ничего не упуская в характерах героев и мотивах их поведения, рассказать сюжет и фабулу.

Попытки экранизации уже были… Но Пырьев и Куросава снимали совсем о другом.

– И Вайда тоже делал – «Настасью».

– Не видел. А Пырьева видел. Так вот, я должен вам сказать, что решил снимать «Идиота», как говорится, от противного. Когда мне что-то не нравится, голова начинает лучше работать. Я очень люблю творчество Пырьева, могу бесконечно пересматривать «Свинарку и пастуха» и «Кубанских казаков», а вот «Идиот» его мне не нравится. Какое-то странное, условное произведение получилось. Собственно, в то время и не могло получиться ничего другого. Проблематика Достоевского входила в вопиющее противоречие с существующей идеологией. Рогожин у него однозначно плохой представитель нарождающегося класса капиталистов, а на самом деле у Достоевского, вероятнее, все-таки хороший, во всяком случае, человек тонкий. И Лебедев, которого играет Мартинсон, у Пырьева сплошная странная пародия. Вот мне и захотелось снять по-другому. И я благодарен РТР за то, что они рисковали вместе со мной. Ведь посадка могла быть далеко не мягкой.

– Я нигде не встречала, чтобы ваш фильм сравнивали с предыдущими экранизациями и легендарным спектаклем БДТ. И Евгения Миронова не сравнивают со Смоктуновским. Или все-таки сравнивают?

– Во-первых, Смоктуновского мало кто помнит. Вы видели? И как?

– Видела. Отрывки по телевидению, разумеется.

– Вот именно. Отрывки по телевидению. А показывать театр по телевизору невозможно: совсем другой вид искусства. Так вот: мы с Женей пошли смотреть эти самые отрывки, которые вы видели. Ведь сохранилось совсем немного. Я помнил, когда шел смотреть, что по впечатлениям людей, вкусу которых я абсолютно доверяю, тот спектакль был шоком. Он воспринимался как переворот. Но снова стоит вспомнить – в какое время он делался. Мы с Женей страшно удивились, когда увидели: Смоктуновский играл больного человека. Именно больного. Он при первой встрече с генералом, которого играл Стржельчик, берет орден-крест и теребит его, рассматривает. Но ведь Стржельчик-то больного не играл, генерал-то здоров! Ну представьте, приходит неизвестно кто и начинает ковыряться где-то у вас на груди. Вы же укажете ему на дверь, особенно, если вы царский генерал. И не от сострадания генерал Епанчин останавливает князя, знакомит его с женой. Он ведь реагирует на реплику Мышкина: «Это только кажется, что мы – разные люди». И у Куросавы, и у Пырьева, и в БДТ князь – абстрактное нечто, вокруг чего кипят страсти и развивается действие. Нам хотелось сказать, что книга-то называется «Идиот», а не «Вокруг идиота». Князь же намерен быть философом и учить людей, он же по каждому вопросу имеет мнение, причем страниц на двадцать. И он не убогий, он – идиот, в переводе с греческого – человек, живущий своей жизнью. Он идиот в полном соответствии с переводом этого слова, он иной, другой. Здесь мы стремились максимально следовать Достоевскому.

– Пока смотришь фильм, кажется – вы следуете не только духу Достоевского, но и «букве», то бишь тексту: ухо отдыхает благодаря хорошей русской речи XIX века. Если же заглянуть в книгу, легко обнаружишь стилизацию, правда, высокого качества.

– Речь героев сильно адаптирована, стилизована. Достоевский, простите, не Пушкин, у него очень своеобразный язык, с бесконечными вводными, придаточными предложениями, длинными периодами… Необходимы были сокращения, нужно было думать о стилистике. Слава богу, что в результате язык наших героев воспринимается как язык XIX века.

– В начале съемок Миронов даже сомневался, сможете ли вы, автор таких жестких фильмов, как «Собачье сердце» и, простите, что ставлю в один ряд, «Бандитский Петербург», снимать Достоевского и именно «Идиота». Дескать, Бортко слишком нормальный. Но, как выяснилось, не слишком?

– Спасибо. Сначала одно замечание: вы поставили в один ряд «Собачье сердце» и «Бандитский Петербург» совершенно правильно. Когда я прихожу на съемочную площадку, мне все равно что снимать. Важно, чтобы мне было интересно, и если я уже придумал свою историю, значит, я буду работать с ней добросовестно.

Теперь о нормальности и ненормальности. Нам очень хорошо работалось, мне фантастически повезло, что я имел дело с суперодаренным актером – Женей Мироновым. Актер может и должен привнести в фильм свое видение героя, его характера, при этом не расходясь в главном с режиссером. Иначе все бессмысленно. Так вот Женя делал не только то, что я просил, но и раздвигал рамки так, что я немел. Я практически обо всех артистах, с которыми работал в «Идиоте», могу сказать, что мне с ними повезло.