Холодная война 2.0. Стратегия русской победы - Калашников Максим. Страница 15
Применительно к материалу Д.Аллена и Д.Дептулы осталось рассмотреть концепт «гибридных войн». В настоящее время этот термин крайне популярен среди военных: как практиков, так и теоретиков. Он завоевал признание экспертного сообщества, а в последнее время, особенно в связи с событиями в Ливии, Сирии и на Украине, широко используется и в медиа-пространстве. Франк Хофманн, один из авторов концепции «гибридных войн», характеризует их как «полный арсенал различных видов боевых действий, включая конвенциональные возможности, иррегулярную тактику и формирования; террористические акты, включая беспорядочное насилие и криминальные беспорядки. Гибридные войны могут вестись как государством, так и различными негосударственными акторами» [33]. Буквально за последние месяцы термин «гибридная война» стал трактоваться еще шире. В частности, в приведенном выше интервью Ф.Бридлава прямо говорится, что «DIME-конфликты – это и есть современные «гибридные войны». По сути, сегодня под «гибридными войнами» понимают любые насильственные конфликты, в которых соединились физическая и психологическая, военная и невоенная составляющие. Если раньше можно было четко отделить друг от друга политическое принуждение и вооруженные столкновения, обычную войну и террористические операции, финансово-экономические диверсии и партизанскую герилью, то сегодня всё это представляет собой некое единое и подчас неразделимое целое.
Именно в этом основной пафос и одновременно практический смысл концептуальной, основополагающей статьи Д.Аллена и Д.Диптулы. Характерно, что этот материал внимательнейшим образом проштудировали не только в штабных кабинетах и на военных базах, но и в политических коридорах. В сентябре Б.Обама предложил Д.Аллену возглавить координационный штаб по борьбе с Исламским Государством, ранее называвшимся Исламским Государством Ирака и Леванта.
Хотелось бы обратить внимание и на еще одно чрезвычайно важное обстоятельство. В своем материале авторы критикуют американских военных теоретиков и практиков за отставание по сравнению с военными мыслителями из других стран. В частности они указывают, что понимание войны как комплексного конфликта, ведущегося во всех сферах возможного противоборства, было еще в 1999 году сформулировано двумя китайскими генералами Куиао Лиангом (Qiao Liang) и Вангом Хиангсуи (Wang Xiangsui) в знаменитой книге «Война без правил» («Unrestricted Warfare»). Это понимание легло в дальнейшем в основу разработки практических мероприятий по ведению жесткого противоборства НОАК. В 2009 году о необходимости принятия на вооружение армией Израиля концепции системного, превентивного противоборства, включающей армейские, политические, информационные, включая кибернетические, и экономические аспекты, говорил известный израильский политический деятель, министр обороны Эхуд Барак.
С учётом вышеизложенного необходимо сделать один, весьма важный и принципиальный практический вывод. До последнего времени некоторые российские военные теоретики и практики считали использование термина «война» применительно к информационным, экономическим, технологическим противоборствам неадекватным и некорректным для специалистов-профессионалов. Однако жизнь в очередной раз оказалась богаче устоявшихся представлений о ней. Это, кстати, отлично понимали и классики военной стратегии, которые, например, как Клаузевиц, называли войну «изменчивым хамелеоном», или, как Сунь-Цзы, описывали ее при помощи метафоры «переменчивого и стремительного потока воды».
Бесспорным фактом сегодня стало то, что жесткие информационные, финансово-экономические, политические, технологические конфликты в полном и прямом смысле этого слова стали войной. А если что-то выглядит как утка, крякает как утка, ходит, как утка, и летает, как утка, – то это, наверняка, всё-таки утка, а не поросёнок. Поэтому всегда лучше называть вещи своими именами.
В этой связи – особенно, принимая во внимание перетекание акцентов системных конфликтов из материально-вещественной формы в информационную, – представляется важным не в умозрительно-теоретическом, а в практически-прикладном плане разобраться с феноменом информационных войн.
В этой сфере и у нас, и за рубежом подчас наблюдается значительная путаница. Например, даже один из основоположников теории информационных войн и разработчиков их практических аспектов М.Либитски выделяет то пять, то семь видов информационной войны [34].
Представляется, что и в практическом, и в содержательном плане можно выделить три основных типа информационных войн. Это – ментальные или психологические войны, кибервойны и поведенческие войны.
Ментальные (психологические), и кибервойны разделяются по объектам и средствам боевого воздействия.
Ментальные (психологические) – это контентные войны, имеющие своей целью изменение массового, группового и индивидуального сознания или психики. В процессе ментальных войн идет борьба за умы, ценности, установки и т. п. Ментальные войны велись задолго до интернета, насчитывают историю, измеряемую даже не сотнями, а тысячами лет. Интернет просто перевел эти войны на качественно иной уровень интенсивности, масштабности и эффективности.
Что же касается кибервойн, то это целенаправленное деструктивное воздействие информационных потоков в виде программных кодов, на материальные объекты и их системы. Бывший высокопоставленный чиновник, а ныне эксперт по безопасности Правительства США Ричард А. Кларк дал такое определение:
«Кибервойна – это действие одного национального государства с проникновением в компьютеры или сети другого национального государства для достижения целей нанесения ущерба или разрушения» [35].
По де-факто сложившемуся, но юридически не закрепленному мнению подавляющего большинства военных и специалистов по информационной безопасности (вне зависимости от их страновой принадлежности), под кибервойнами понимают целенаправленные действия по причинению ущерба, перехвату управления или разрушению критически важных для функционирования общества и государства сетей и объектов, производственной, социальной, военной и финансовой инфраструктуры, а также роботизированных и высокоавтоматизированных производственных, технологических линий и т. п.
Ментальные и кибервойны представляют собой две разновидности войн, ведущихся в сетевом электронном пространстве, которое охватывает не только интернет, но и закрытые государственные, военные, корпоративные и частные сети. Для каждого из этих двух типов войн свойственны свои инструментарии, методы, стратегии и тактики ведения, закономерности эскалации, возможности предупреждения и т. п.
Отдельная тема – это поведенческие войны. В настоящее время практически невозможно найти западные публикации, посвященные данной теме. В значительной степени это связано с ее чрезвычайной деликатностью, в том числе для западного общественного мнения. Кроме того, комплекс возможностей для ведения полноценных поведенческих войн появился лишь недавно в связи с накоплением огромных массивов объективной информации о человеческом поведении, в том числе – о поведении социальных и иных групп сколь угодно большой размерности. Эти сведения большей частью содержатся в интернете, который по факту является огромным поведенческим архивом.
Возможности поведенческих войн связаны с инструментарием, разрабатываемым на стыке когнитивных вычислений, Больших Данных и междисциплинарного комплекса поведенческих наук. Давно и хорошо известно, и особый вклад внесли в это российские психологи, что человеческое поведение в значительной мере зависит не только от наших представлений, ценностей, убеждений, но базируется прежде всего на стереотипах, привычках, поведенческих паттернах, а также складывается под воздействием формальных и неформальных социальных институтов.