Свобода на продажу: как мы разбогатели - и лишились независимости - Кампфнер Джон. Страница 34
Местные затаились за своими заборами в состоянии шока. Они чувствуют себя на обочине. Они во внутренней эмиграции. Здесь, в Абу–Даби, есть нефть. Больше ничего не нужно. Люди не понимают. Они могли бы вести роскошную жизнь. Им не нужно, чтобы население увеличивалось.
По его мнению, подспудное напряжение среди местного населения таково, что правящая семья не смогла бы позволить себе большей демократизации, даже если бы захотела. Он указывает на противоречие в самой сути акцента, который Запад делает на «демократизации». По его мнению, свободные выборы в ОАЭ подорвали бы власть правящей семьи и в целом проект экономического развития, осуществляемого руками иностранных рабочих: «Представьте себе, какова была бы реакция, если бы у нас был функционирующий парламент».
В Абу–Даби я возвращаюсь на одно памятное место. В марте 2005 года я имел сомнительную честь быть одним из первых постояльцев отеля «Эмирейтс палас». К моему удивлению, единственным, кого я обнаружил в зале для завтраков, был знаменитый немецкий теннисист Борис Беккер. Я появился за день до начала пресс–тура. Помню, как я описывал отель в статье: 6 тысяч м2 позолоты, 7 тысяч дверей, 12 тысяч табличек и 1002 люстры с хрусталем от Сваровски:
В центре — громадный атриум, самый большой в мире. Его позолоченный купол превосходит размерами купол собора Св. Павла. Холл — размером с два футбольных поля. В отеле уже работают 1200 человек из 50 стран, поистине вавилонское смешение языков, одетое в одежду от Армани: короткие юбки, расшитые золотом куртки. Даже при полной занятости номеров на каждого гостя придется четыре члена обслуживающего персонала.
Для гостей самого высокого разряда предусмотрен отдельный вход:
Их лимузины проскальзывают сквозь Триумфальную арку (отчего‑то чуть уступающую размерами парижскому оригиналу), а затем по дороге поднимаются к верхним этажам. (Это если они предпочтут не пользоваться вертолетной площадкой.) Остальные должны двигаться к главному входу мимо множества извергающихся фонтанов.
Итак, я отреагировал с обычной смесью пренебрежения к избыточности и некоторого благоговения, которое на церемонном Западе лучше держать при себе. Кто признается при виде такой демонстративной роскоши, что она попросту вульгарна? Я мог представить себе людей, приезжающих сюда ради потехи или на сибаритский, несколько самоироничный, уик–энд, но я не предполагал, что отель такого размера — и такой безвкусный — может стать популярным. Однако популярность и не была целью. В Эмиратах проекты такого рода — просто причуды. Они не вписываются в стандартные бизнес–планы. Я с облегчением убедился, что в конце 2008 года отель посещало больше людей, чем в мой предыдущий приезд. Сейчас это деловой и дипломатический центр, место, куда постоянно приезжают президенты, короли, топ–менеджеры и спортивные звезды. Но я до сих пор не понимаю, как он сводит концы с концами.
Путешествие между Абу–Даби и Дубаем давно перестало быть экзотическим приключением. Еще несколько лет назад из комфортного кондиционированного салона автомобиля можно было увидеть случайную фигуру бедуина в песках. Сегодня вид закрыт зданиями, строительными кранами и снова зданиями. Дубай строил 120–километровый канал, заставленный по обеим сторонам домами. Сейчас этот процесс замедляется, но мало кто сомневается, что осуществление проекта будет продолжено, причем со всей возможной тщательностью. После того, как общее население достигнет 10 миллионов человек, два города соединятся в один. Местные жители предсказывают, что его назовут Абу–Дубай.
Дубай уже давно заставлял своего старшего родственника чувствовать себя пожилым. Набор, который он предлагал всему миру: стабильность, сделки с недвижимостью, возможность хорошо зарабатывать плюс неограниченные возможности для шопинга и развлечений — оказывался неизменно привлекательным для сотен тысяч иностранцев. Дубай наряду с Шанхаем и Мумбаи, как принято было говорить во времена всеобщего бума, был одним из трех звеньев великого чуда глобализации. Лондон, Нью–Йорк и Токио списали со счетов как города вчерашнего дня. Некоторые из более толковых членов финансового сообщества видели в этом еще одно свидетельство гордыни, которая превратила Дубай из мировых задворок в огромную стройплощадку. Но их мало кто слушал. Да и зачем было их слушать, если люди так хорошо проводили время, так много при этом зарабатывая?
Дубай превратился в мировой центр алчности. Любой символ роскоши изначально обречен на то, чтобы его превзошел другой. Жадность застройщиков не имела предела. Никакие другие соображения, в том числе сохранность культурного наследия и окружающей среды, в расчет не принимались. Кажется, лишь немногие выразили недовольство, когда новый участник гонки, отель «Палаццо Версачи», обзавелся охлаждаемым бассейном (8оо м2) и пляжем с искусственно охлаждаемым песком и ветрогенераторами, предназначенными для избавления гостей от чрезмерной летней жары. «Мы отведем тепло от песка, и он будет достаточно прохладным, чтобы на нем можно было лежать, — заявил президент группы отелей. — Это уровень роскоши, необходимый элите». Кажется, мало кого волнует, что ОАЭ является второй страной в мире по объему выбросов парниковых газов на душу населения [26].
Шейх Мохаммед ибн Рашид аль–Мактум, которого ласково называют «шейх Мо», превратил свое мини–королев- ство в глобальную корпорацию. Десять лет назад, когда нефть стала заканчиваться и доходы упали, он наметил для Дубая другой курс: недвижимость, туризм, судоходство (через порт Джабаль–Али) и создание нового финансового центра на полпути между Лондоном и Сингапуром, где физические лица и многие корпорации не облагаются налогами.
Тексты пиарщиков перегружены превосходными степенями. «Бурдж–аль–Араб» — самый высокий в мире отель. Он выше Эйфелевой башни и лишь немного ниже Эм- пайр–стейт–билдинг. Он был первым в мире семизвездоч- ным (по собственной оценке) отелем. Этот факт вынудил Абу–Даби из зависти построить «Эмирейтс палас». Когда «Бурдж–аль–Араб» построили, сооружение в форме паруса из стали и стекла с тефлоновым покрытием, стало символом Дубая. Однако соревнование на самое броское сооружение только еще набирало обороты. Вперед вырвался «Бурдж- Дубай». «Монумент. Драгоценность. Икона. 'Бурдж–Дубай' будет известен под многими именами. Но лишь избранные станут называть 'Бурдж–Дубай' домом», — гласила реклама. В июле 2007 года еще недостроенный небоскреб обогнал Тайбэй-101 и стал самым высоким зданием в мире.
О планах шейха Мо нетрудно догадаться. Всех — от второсортных западных знаменитостей до финансистов, футболистов и туристов — пригласили отведать кусок пирога, приезжать и уезжать, когда им заблагорассудится, пока они не нарушают правила. Перед тем как объявить о новом строительном проекте, объявляющий набирает полную грудь воздуха. Годами линия горизонта ощетинивалась кранами — по некоторым оценкам, здесь сконцентрировано 20% от всех кранов, которые есть в мире. Дубай был свидетелем постройки первого крытого горнолыжного курорта в пустыне. Он видел, как из моря поднимаются искусственные острова: образующие изображение пальмы островки Палм, пристанище многих английских футбольных звезд, и Уорлд — около 300 искусственных частных островов, образующих очертания континентов. Каждый из них окажется в собственности у кого‑нибудь очень богатого или известного, кого будет увозить на материк и возвращать домой персональный быстроходный катер. Большинство маркетинговых стратегий были выстроены вокруг знаменитостей, которых приглашали получить недвижимость бесплатно или со значительной скидкой, дабы подать пример другим. Чтобы «продавать» «Бурдж–Дубай», разыскивали политиков мирового уровня, вроде Генри Киссинджера, Билла Клинтона и Тони Блэра, — чтобы единомышленники могли встречаться друг с другом в лифте и чувствовать себя комфортно в замкнутом пространстве. Один застройщик признался мне, что эта стратегия была нацелена на то, чтобы «сделать предложение более привлекательным в интеллектуальном смысле, дополнив таким образом роскошь».