Аз Бога ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович. Страница 61

Княгиня подала ему посох, но Претич отступил на шаг:

– Сажай на кол, княгиня. Был Гоем и умру. А изгоем мне не бывать.

– Я отпустила с миром убийцу мужа, – сказала княгиня. – И тебя прощаю, крикнувшему “смерть!” сыну моему… Но ты сослужишь мне службу. В сей же час отправляйся в страну Полуденную, на реку Ганга. Без меча, с посохом этим… Там поклонись волхвам и проси у них Раджу мне в мужья. Теперь не воевода ты, а мой сват.

– Ты милостива стала, княгиня, – промолвил Претич. – Только не сослужить мне службы твоей, не найти дороги на реку Ганга. Я не знаю земных Путей. Жизнь дорога, но обнадеживать тебя не стану. Уж лучше мне на кол…

– Изведай Путь! – приказала княгиня. – Сыщи его! Найди путников-волхвов, калик перехожих! Пройди торги, где продают рабов, сыщи невольника из страны Полуденной! Попытай сведомых мореходов!.. Путь изведай! Ты клялся послужить Руси, так послужи ей. На кол всегда поспеешь…

– Верно говорят: пока жив – не изведать рока, – промолвил боярин. – Я князю кол пророчил, но сам был обречен на него; весть черную принес, а послан изыскать благую…

Он принял посох, взвесил в руке, примерился к нему и неуклюже пошел к двери. На пороге обернулся, глянул через плечо.

– Добро, княгиня… А посох-то – тяжелее меча.

Ушел подручный боярин в дальнее странствие – исполнила княгиня волю Вещего князя, но стало ей еще горше, ибо следовало исполнить вторую его волю. Рассвет уж голубил небо, на востоке, словно далекий пожар, назревала утренняя заря. Брызнет солнечный поток из-за холмов – поведут Святослава…

А ей придется изронить слово, о котором она и думать страшилась!

– Повинуюсь року, – шептала она, чтобы не потерять дара речи в нужный миг. – Повинуюсь року, повинуюсь…

Но что это? Над спящим Киевом послышался шум, глухая молва и звон оружия. Копыта лошадей стряхнули предутренний сон с города, заклубился рой светочей.

Ужели ведут Святослава?!

Княгиня выбежала на гульбище. Сквозь томный травяной дух пахнуло конским потом, гарью, кровью… Не печенеги ли в город ворвались?..

– Эй, стража! – крикнула она с гульбища. – Что это за шум? Пошлите гонцов! Немедля разузнать!

А гонцов слать было поздно – застучали в теремные ворота:

– Отпирай! Это я иду, Свенальд!

Чуть отлегло… Но зоревое небо грозило объять пожаром весь Киев!

Княгиня велела отпереть и спустилась во двор. Свенальд оставил дружинников за воротами и вошел один, с мешком на плече.

– Исполнил волю твою, княгиня… Добычу принес.

– Где Святослав?

– В надежном месте утаил, – признался воевода. – Бояре не достанут.

Не сдержалась княгиня, бросилась к Свенальду и, обняв его, облобызала.

– Ты спас мой рок! Мою честь материнскую! Вовеки твоей службы не забуду!

Но что это? От старого наемника пахнуло свежей кровью! Щемящий разум сладковатый дух… Она отшатнулась и заметила, что мешок на плече воеводы весь в алых пятнах и разводьях.

– Что ты принес мне…

Свенальд молча вытряхнул мешок к ногам княгини – три сивобородых головы раскатились по траве. Смерть исказила лики, однако признала она своих вельмож – судных бояр.

– Одной головы недостает, – проговорил старый наемник. – Утек тот, что верховодил и склонил к измене, Претич именем. Но дай срок, и его достану.

– Переусердствовал ты, воевода… Бояре не простят. Быть смуте великой!

– Я спас от смерти сына твоего, хотя он надо мной смеялся…

– Князьям не след вставать против своих бояр! – воскликнули княгиня. – Ты сына спас, но ныне погубишь меня! Казнь судных бояр – се смерть моя! Все скажут, по моей воле…

– А ты не вставай против, – посоветовал старый наемник. – Спрос учинят – на меня сошлись, мол-де, Свенальд лишил жизни бояр по своей воле. Кто же более всего заедать тебя станет – мне поведай. Я укрощу сивобородых.

– Ты храбрый муж, Свенальд, – княгиня огляделась – не слышит ли кто. – За эти головы бояре потребуют твою.

– Потребуют – отдай… Но скажи при этом: “Подите и возьмите сами Свенальдову голову. Я жена, и не рубить мне его головы”. – Он помедлил, воззрившись на княгиню, и вдруг предложил: – Давай сговоримся, княгиня? – Отдай под меч всех бояр! В отместку за сына! И некому будет смуты чинить…

Княгиня склонилась над головами бояр, несмелой рукой закрыла им очи. Они судили сына… Но жаль смысленных бояр! К добру или худу казнил Свенальд судных? Иным неповадно будет руку поднимать на княжеское семя, возмущать народ… А у кого совета спросить в трудный час? На кого опереться, когда земля уходит из-под ног?.. Три головы – жертва за сына… Но сколько Святослав потребует жертв? Сколько прольет крови, порушит древнейших родов, прядущих свою нить из глубины веков? Сын – продолжение рода, правая рука – десница… А ежели она отсохла, очужела и стала неразумной? И след ли отдавать за нее под Свенальдов меч мужей боярых, из коих состоит живая плоть народа и разум отчины?

– Бояр не отдам! – сказала княгиня. – Довольно и трех… Претича же встретишь – не смей и волоса коснуться! Уразумел, воевода?

Свенальд взлохматил брови, промолчал. Княгиня встала.

– Ты спас мне сына, когда уж никто не мог спасти… Но впредь самовольства твоего не потерплю! Служи покорно мне!

– Я не тебе служу, – вдруг мрачно сказал старый наемник. – И не себе, а Руси и молодому князю.

Глянув на воеводу, княгиня отступила: сквозь мрачность голоса почудилось ей, будто этот древний витязь, искушенный службой и притомившийся от нее, в сей час, словно отрок, пылает усердием и любовью.

– Скажи мне, Свенальд… Отчего прыть твоя? Ведь прежде ты иной был, не служил, а время коротал. Ужели возлюбил князя? Того, кто посмеялся над тобой?

– Верно, он смеялся… Но я возлюбил его, – сказал воевода и поднял взгляд – явил прежде незримые глаза свои. – Князь Святослав – великий муж. Из всех князей, коим служил, этот молодой князь достоин, чтоб не за мзду служить ему, а за веру.

– Чудно мне это слышать… Ты же варяг наемный, и Русь – не твоя отчина, чтобы служить за веру. И князь – не родич тебе.

– Ты хоть и княгиня, но жена, – не смутясь ответил Свенальд. – Тебе мужского чувства не изведать… Я стар телом, но дух мой всегда жаждал обрести не золото, а воеводской славы… Князь покуда молод, но придет срок, он станет править миром! Какой бы витязь не утешился радостью послужить такому князю? Я поклялся себе: умру за Святослава. Этого князя мне уже не пережить. Не я, а он смеялся надо мной!

Приблизившись к Свенальду, княгиня взяла его за бороду, запрокинула голову седую – шлем свалился и, ударившись о землю, скатился к мертвым головам…

– Что замыслил, воевода?.. Князь изрочен, слаб разумением. Но ты – мудрый муж! Или у тебя от старости рассудок помутился, коль вторишь за детиной: “Он миром станет править?”

– Он миром станет править, а я – служить ему, – проговорил наемник. – Ибо поверил в Святослава! Я, старый мздоимец, утверждаю: этому князю достойно служить за веру!

Сказав это, он не моргнул и глазом. Княгиня отпустила воеводу, смущенная душа не утешилась его словом.

– Коль вознамерился служить за веру – служи… Да только помни мой наказ; не потакай детине! Не восхваляй, не славь его действий, покуда разум слаб! Покуда лежит на нем печать изрока!

– Исполню твой наказ… – скрипя костями, вымолвил Свенальд. – Но вижу я: твой сын велик и в веках прославится. Ужели ты не дозволишь мне потакать сыновней чести и славе?.. Годи, княгиня, придет час – ты возгордишься Святославом! Не ведал бы этого – не спасал бы ему жизнь. Не чинил бы с тобой сговора супротив судных бояр.

Поправ ногой мертвые головы, он вышел за ворота: сам себе князь и сам себе владыка…

А за воротами возликовала наемная дружина, ожидающая своего воеводу. В тот же миг над Русью взошло солнце и лучи пронизали пространство над Киевом, исполненное уже шумом молвы.

Возмущенный Киев ждал утра, чтобы позреть, как поведут разбойного князя к лобному месту; изготовились горожане встретить его на позорном пути тухлыми яйцами да гневным словом. Но встало солнце, а не ведут Святослава! Бросились к срубу на берег Лыбеди. Там же лишь тела бояр, изрубленные и обезглавленные…