Большая восьмерка: цена вхождения - Уткин Анатолий Иванович. Страница 66

Думал ли Горбачев о чем-либо, кроме собственного престижа? На пресс-конференции, созванной в конце второй половины дня, он постарался изобразить себя едва ли не триумфатором. «Мы сблизили позиции по Германии» и т. п. Разозленный президент Буш смотрел пресс-конференцию по телевидению.

А Горби, как и в более светлые для него дни 1987 года, приказал остановить лимузин на Пятнадцатой стрит и вышел к уличной толпе. Было видно, что одобрение случайных прохожих его просто пьянит. Вечером меццо-сопрано Фредерика фон Штаде. Американцы все в черном и в строгих галстуках. Горбачев с компанией — в деловых костюмах и в деловом настроении — уговаривая соседей подписать советско-американский торговый договор. В ответ на обещание торгового соглашения американцы требовали объединения Германии, ухода с Кубы, внутренние экономические реформы.

Американцы придали исключительное значение торговому договору. В первый же день встречи на высшем уровне госсекретарь Бейкер уведомил министра иностранных дел Шеварднадзе, что президент не подпишет экономического соглашения в текущих обстоятельствах. Как вспоминает посол Джек Мэтлок, «желание Горбачева подписать торговое соглашение обеспечивало американской стороне рычаг, который можно было использовать против использования силы (в Литве). Переговоры по этому вопросу затормозились в Москве, когда были введены санкции против Литвы, но эти переговоры продолжились».

Шеварднадзе был очень огорчен этой новостью, он говорил, что об экономическом соглашении уже объявлено, что переговоры с литовцами уже идут, а свобода эмиграции уже практически достигнута. Во время встречи Буша с Горбачевым 1 июня 1990 года последний уговаривал американского президента, и тогда Буш-старший открыто выдвинул два условия: 1) Верховный Совет примет новый закон об эмиграции; 2) Горбачев снимет санкции с Литвы. Оба условия реализованы. Какова реакция американской стороны?

Редкий случай добровольного подчинения одной державы второй в условиях, когда эта — вторая держава вторгается в сугубо внутренние дела первой. Великие предки, строители Русской державы и Советского Союза должны были перевернуться в гробу.

Переговоры путем уступок

В течение двух дней, к 1 июня 1990 г. стороны завершили переговоры по стратегическим вооружениям. Президент Буш предложил провести необремененный делами день в летней резиденции американских президентов в Кэмп-Дэвиде. «Горби» предпочитал пятьдесят пять миль проехать на автомобиле, но Бушу все же удалось уговорить своего гостя взобраться на отделанный деревянными панелями вертолет Сикорского. К запястью американского президента был прикован атташе-кейс с контрольным ключом на случай необходимости ядерного нападения. Рядом же один из помощников Горбачева держал ядерный чемоданчик с ключами к советскому наступательному арсеналу.

После посадки Буш прокатил Горбачева на поле для гольфа, а две первых леди шли под руку под старыми деревьями. Го-сти расселись с бокалами белого вина, говорили о малозначительном: о том, как Горбачев бросил подкову, как он едва не врезался в дерево, когда взялся за руль маленькой машины для гольфа. Буш уже знал, что «Горби» не любит обыденный треп. Поэтому речь совершенно серьезно шла об Афганистане, Камбодже, Южной Африке, Никарагуа, Кипре, Корее, Кубе. Буш попытался заговорить о Ельцине. Именно тогда посол Мэтлок не преминул сообщить присутствующим, что Б.Н. Ельцин избран главой российского парламента. Горбачев нахмурился. «У нас появилась возможность узнать, что Горбачев думает об избрании Ельцина — что для Горбачева было жестоким ударом, учитывая его осуществленные открыто усилия по предотвращению этого избрания. Мэтлок, который видел Ельцина за последние пять месяцев чаще, чем Горбачев, все же спросил у советского президента, сможет ли он сработаться с Ельциным в будущем. Горбачев весьма эмоционально ответил, что Ельцин «не серьезен, он типичный оппортунист, он бы мог быть с нами, но по природе он разрушитель». К вечеру к ним присоединились члены официальных делегаций.

Любопытно, но американцы замедлили свое продвижение по линии лишения Советского Союза вооруженных сил. Предшествующие уступки Москвы настолько ошеломили Вашингтон, и осторожные люди, типа советника по национальной безопасности Брента Скаукрофта, сумели убедить президента Буша-старшего, что безудержный натиск в этом направлении подлинно опасен. Соответственно, дискуссии по проблемам вооружений стали менее предметными и значимыми. Буш и окружение не решило еще, какие сдвиги в стратегических вооружениях желательны на данном этапе. И поэтому, как пишет Джек Мэтлок, «они не были способны извлечь всю пользу из отступления Шеварднадзе в сентябре 1989 года, от его предложения разъединить сокращение стратегических вооружений от рассмотрения оборонительных и космических проблем». Что касается переговоров о стратегических наступательных вооружениях (СНВ) и переговоров об обычных вооруженных силах в Европе (ОВСЕ), то, с американской точки зрения, эти важнейшие переговоры были все менее важны для Горбачева, «ибо на Мальте он думал о другом. Советские позиции в Восточной Европе неуклонно слабели, и он нуждался в заверениях Соединенных Штатов, что они не воспользуются его слабостью. Ему необходима была видимость того, что он говорит с Бушем на равных, а не как поверженный противник»²⁹⁵. Итак, Горбачев стал гоняться за видимостью, а не за сутью мирового соотношения сил. Он получил все словесные заверения на Мальте, но сути проблемы это уже не касалось.

Довольно неожиданно Горбачев сам себя посадил на американский крючок, когда в сложившейся критической ситуации стал просить у американцев соглашения по экономическим вопросам, торгового соглашения. Американцы немедленно ухватились за этот рычаг. И пошли еще дальше в укорачивании суверенных прав СССР. «Мы информировали советских лидеров, что президент не подпишет торгового соглашения, если советское правительство не примет закона, обеспечивающего свободу эмиграции»²⁹⁶.

Важнее всего понять реакцию этих загадочных «западников». И принести им еще одно выражение новой приязни. «Он (Горбачев) складывал подарки у наших ног — уступка за уступкой», — пишет тот же Шульц²⁹⁷. Вместо слов благодарности Шульц отмечает, что эти уступки — «результат нашего (т. е. американского. — А.У.) пятилетнего давления на них»²⁰⁸. Периодически «просыпаясь», Горбачев обиженно говорил, что «американская политика заключается в выколачивании максимума уступок», на что Шульц с улыбкой отвечал: «Я утру вам слезы»²⁴⁹. Читатель, не стыдно ли нам, если мы еще претендуем на достоинство?

Накануне совместной пресс-конференции американская сторона передала советской текст предстоящего выступления американского президента. Надо сказать, что все эти дни американцы размышляли над тем, как им капитализировать слова Горбачева, сказанные им в первый день пребывания. Буш и его окружение боялись того, что внесенные в речь Буша слова Горбачева о том, что «немцы должны сами определить свою блоковую принадлежность» советские воспримут как западню, как род шантажа. Именно поэтому Буш посадил Кондолизу Райс у телефона — вдруг раздастся голос советского несогласия. Допоздна сидела у телефона Райс и глубоко ночью позвонила в штат Белого дома: «От них ничего не слышно». Осторожно спрошенный Бессмертных, счастливый на новом посту, сказал, что у него нет ничего против пребывания объединенной Германии в Североатлантическом блоке. Так решалась мировая история. Никто даже не усомнился в роковом деянии, меняющем соотношение сил в Европе. А пять часов примерять медальки! Да, обмельчала дипломатия России.

Собственно подписанными в Вашингтоне были соглашения о химическом оружии, о ядерных испытаниях, о студенческом обмене. Одним из результатов визита стало более отчетливое понимание американцами того, что Горбачев постепенно теряет прежде абсолютный контроль над своим политическим и военным окружением.