Полное собрание сочинений. Том 3. Развитие капитализма в России - Ленин (Ульянов) Владимир Ильич. Страница 111

«Разделение труда совсем не характерный признак мануфактуры, так как и на фабрике существует разделение труда».

Очень хорошо, г. Скворцов! Но разве у меня только этим признаком и отделяется мануфактура от фабрики? Если бы критик хотел сколько-нибудь серьезно разобрать, правильно ли понимаю я «характерные признаки мануфактуры» (это – очень интересный и вовсе не такой простой вопрос, как можно бы думать с первого взгляда), то мог ли бы он умолчать о том, что в том самом параграфе, о котором идет речь, у меня прямо сказано: «Основные признаки понятия мануфактуры, по Марксу, мы имели случай перечислить в другом месте – «Этюды», 179 [771]» (297 [772], прим. 1)? В «Этюдах» разделение труда фигурирует лишь как один признак в числе целого ряда других. Читатель статьи г-на Скворцова мог бы получить, след., совершенно искаженное представление о моих взглядах и не мог бы получить совершенно никакого представления о собственных взглядах критика.

Далее. Попытка представить целый ряд так называемых «кустарных» промыслов как мануфактурную стадию русского капитализма делается в моей книге, если я не ошибаюсь, впервые, и я, разумеется, далек от мысли считать этот вопрос вполне вырешенным (особенно ввиду того, что он рассматривается у меня с известной специальной точки зрения). Я наперед ожидал поэтому критики своих взглядов, ожидал с тем большим основанием и с тем большим интересом, что некоторые русские марксисты высказывали уже несколько отличные взгляды (см. стр. 437 [773] «Развития капитализма», примеч.). Как же отнесся к этому вопросу г. П. Скворцов? Его «критика» сводится целиком к великолепному, по своей лаконической грозности, назиданию – не ограничиваться «механическим перечислением числа наемных рабочих, суммой производства в таком-то и таком-то годах в той или другой области производства» (2278). Если это назидание не относится к тому отделу моей книги, который посвящен вопросу о фабрично-заводской статистике (г. Скворцов не говорит об этом ни слова), то оно должно относиться именно к главе о мануфактуре, большая половина которой занята фактическими данными. Каким образом можно было бы обойтись без них, – этой тайны грозный критик не открывает, и я продолжаю держаться того мнения, что лучше подвергнуться обвинению в сухости изложения, чем подать повод читателю думать, что мой взгляд основан на «цитировании» «Капитала», а не на изучении русских данных. Если г. Скворцов находит, что мое перечисление «механическое», то значит он считает неверными те выводы, которые сделаны у меня из этих данных во 2-й половине VI главы и повторены в VII гл., § XII? – значит, он не согласен с тем, что эти данные показывают особый строй промысла, характеризующийся особым укладом: 1) техники, 2) экономики и 3) культуры? Грозный Юпитер не проронил ни словечка об этом в своей «критике», в которой, если отбросить сердитые окрики, не остается абсолютно никакого содержания. Маловато ведь этого, почтеннейший г. Скворцов! Перейдем к вопросу о роли крестьянских податей в деле развития товарного хозяйства. Я утверждал, что подати в свое время были важным фактором развития обмена, но в настоящее время товарное хозяйство настолько уже встало на ноги, что это значение податей «отходит далеко на задний план». Г-н Скворцов обрушивается на это с грудой жалких и страшных слов, вроде «товарный фетишизм», все соединить, «всемогущество», могущество товарного производства и пр., но – увы! – сильные слова прикрывают только бессилие грозного критика опровергнуть делаемый мной вывод. «Даже г. Каутский, – пишет г. Скворцов, – с которым во многом сходствует г. Ильин»… (бедный «г. Каутский», «сходствующий» с «товарным фетишистом», обнаруживающий полное непонимание «Капитала» и сходный с придавленным «буржуазным горизонтом» г. Ильиным! Оправится ли он от удара, наносимого «настоящим» марксистом?)… «и тот говорит, что превращение крестьянских натуральных повинностей в денежные повышает потребность крестьян в деньгах» (2288). Очень хорошо, грозный г. критик, но только ведь это же совершенно не относится к вопросу о том, какую роль в денежном расходе крестьян играют подати сравнительно с расходом на остальные потребности и нужды. Этого вопроса Каутский и не затрагивает – г. Скворцов паки и паки обнаруживает свой замечательный талант приводить неуместные цитаты. «Вопрос основной, – выдвигает г. Скворцов свое второе возражение, – даже и по данным бюджетов не объясненный, сводится к тому: откуда безлошадный возьмет 25 руб. для уплаты податей» (25 процентов денежного расхода, 25 рублей из 100 рублей г. Скворцов превратил уже просто в 25 руб.!) «а лошадный – 10 руб.? – а вовсе не к тому, какую часть дохода (?) составляют подати во всех денежных расходах крестьян» (2290). Я советую г-ну Скворцову взять патент на замечательное открытие: самоновейший и легчайший способ «научной критики», в корень уничтожающей противника. Ваш противник на одной из нескольких сот страниц своей книги ставит между прочим вопрос о доле расходов на подати во всем денежном расходе; стоит только процитировать это место, подсунуть противнику другой вопрос, – и вы блестяще докажете, что противник – «товарный фетишист», не думающий, изверг этакий, о том, откуда взять бедному безлошадному крестьянину 25 рублей! А затем, другие страницы книги, где говорится об отношении податей к доходу, о составе и источнике доходов, – можете опустить, доказав этим еще «буржуазный горизонт» противника. Право, возьмите патент, г. Скворцов!

Вот еще образчик того, как пользуется г. Скворцов этим открытием. Я прошу у читателя внимания: такие перлы «научной критики» – единственные в своем роде.

Дело идет все о той же 101-й [774] странице, на которой идет речь о бюджетных данных по вопросу о крестьянских податях. Указав на роль податей в денежном расходе крестьянина, я продолжаю: «Если же мы будем говорить не о роли податей в развитии обмена, а об отношении их к доходу, то мы увидим, что отношение это непомерно высоко. Как сильно тяготеют над современным крестьянином традиции дореформенной эпохи, это всего рельефнее видно из существования податей, поглощающих седьмую часть валового расхода мелкого земледельца, или даже батрака с наделом. Кроме того распределение податей внутри общины оказывается поразительно неравномерным: чем состоятельнее крестьянин, тем меньшую долю составляют подати ко всему его расходу. Безлошадный платит сравнительно с своим доходом почти втрое больше, чем многолошадный (см. выше табличку о распределении расходов)…» У всякого читателя, который хоть сколько-нибудь внимательно относится к тому, что он читает, естественно, должен был явиться вопрос: почему я говорю о распределении податей внутри общины, когда бюджеты относятся к хозяйствам крестьян не только разных общин, но даже разных уездов? Может быть, неравномерность распределения здесь случайна, – может быть, она зависит от различного обложения одной десятины надельной земли в разных уездах или в разных общинах, из которых взяты хозяйства для составления типических бюджетов? И вот, чтобы устранить это неизбежное возражение, я сейчас же, вслед за сказанным, поясняю: «…Мы говорим о распределении податей внутри общины, потому что, если рассчитать размер податей и повинностей на 1 десятину надела, то размер их окажется почти уравнительным…» Если бы критик захотел проверить эти слова, то ему стоило бы только сопоставить табличку на стр. 96 [775] (размер податей и повинностей на 1 хозяйство), с табличкой на стр. 102 [776] (количество надельной земли на 1 Двор), и он легко убедился бы, что действительно, по бюджетным данным, несмотря на принадлежность бюджетных хозяйств к разным общинам и даже разным уездам, размер податей и повинностей на 1 дес. надела почти уравнителен.