Полное собрание сочинений. Том 2. 1895–1897 - Ленин (Ульянов) Владимир Ильич. Страница 47

Спрашивается теперь, на какой точке зрения стоят в этом вопросе наши экономисты-народники? Безусловно на сентиментально-романтической. Они не только не понимают необходимости возрастания индустриального населения при данном строе общественного хозяйства, но даже стараются не видеть и самого явления, уподобляясь некоей птице, которая прячет голову себе под крыло. Указания П. Струве, что в рассуждениях о капитализме г-на Н. —она грубой ошибкой является утверждение об абсолютном уменьшении переменного капитала («Крит, заметки», стр. 255), что противополагать Россию Западу по меньшему проценту индустриального населения и не принимать во внимание возрастания этого процента в силу развития капитализма – нелепо [124] («Sozialpolitisches Centralblatt» {64}, 1893, № 1), остались, как и следовало ожидать, без ответа. Толкуя постоянно об особенностях России, экономисты-народники даже и не сумели поставить вопроса о действительных особенностях образования индустриального населения в России [125], на которое мы указали вкратце выше. Таково теоретическое отношение народников к вопросу. На деле, однако, рассуждая о положении крестьян в пореформенной деревне и не стесненные теоретическими сомнениями, народники признают переселение крестьянства, выталкиваемого из земледелия, в города и в фабричные центры, и ограничиваются при этом только оплакиванием явления, точь-в-точь так, как оплакивал его Сисмонди [126]. Тот глубокий процесс преобразования условий жизни масс населения, который происходил в пореформенной России, – процесс, впервые нарушивший оседлость и прикрепленность к месту крестьянства и создавший подвижность его и сближение земледельческих работников с неземледельческими, деревенских с городскими [127], – остался ими совершенно незамечен ни в его экономическом, ни (в еще более важном, пожалуй) в его моральном и образовательном значении, подавая повод лишь к сентиментально-романтическим воздыханиям.

IV. Практические пожелания романтизма

Теперь мы постараемся свести воедино общую точку зрения Сисмонди на капитализм (задача, которую поставил себе, как помнит читатель, и Эфруси) и рассмотреть практическую программу романтизма.

Мы видели, что заслуга Сисмонди состояла в том, что он один из первых указал на противоречия капитализма. Но, указавши на них, он не только не попытался анализировать их и объяснить их происхождение, развитие и тенденцию, но даже взглянул на них, как на противоестественные или ошибочные уклонения от нормы. Против этих «уклонений» он наивно восставал сентенциями, обличениями, советами устранить их и т. п., как будто бы эти противоречия не выражали реальных интересов реальных групп населения, занимающих определенное место в общем строе современного общественного хозяйства. Это – самая рельефная черта романтизма: принимать противоречие интересов (глубоко коренящееся в самом строе общественного хозяйства) за противоречие или ошибку доктрины, системы, даже мероприятий и т. п. Узкий кругозор Kleinbürger'a [128], который сам стоит в стороне от развитых противоречий и занимает промежуточное, переходное положение между двумя антиподами, соединяется тут с наивным идеализмом, – мы почти готовы сказать: бюрократизмом, – объясняющим общественный строй мнениями людей (особенно людей, власть имущих), а не наоборот. Приведем примеры всех подобных суждений Сисмонди.

«Забывая людей ради вещей, не принесла ли Англия цель в жертву средствам?

Пример Англии тем более поразителен, что это нация свободная, просвещенная, хорошо управляемая и что все ее бедствия происходят единственно оттого, что она последовала ложному экономическому направлению» (I, р. IX [129]). У Сисмонди Англия вообще играет роль устрашающего примера для континента, – точь-в-точь так, как у наших романтиков, воображающих, что они дают нечто новое, а не самый старый хлам. «Обращая внимание моих читателей на Англию, я хотел показать… историю нашего собственного будущего, если мы будем продолжать поступать по тем принципам, которым она следовала» (I, р. XVI).

«…Государства континента считают нужным следовать Англии в ее мануфактурной карьере» (II, 330). «Нет зрелища более поразительного, более ужасающего, чем то, которое представляет Англия» (II, 332) [130].

«Не надо забывать, что богатство есть лишь то, что представляет (n'est que la représentation) приятности и удобства жизни» (на место буржуазного богатства здесь уже поставлено богатство вообще!), «и создавать искусственное богатство, осуждая нацию на все то, что на деле представляет бедность и страдания, это значит принимать название вещи за ее сущность» (prendre le mot pour la chose) (I, 379).

«…Пока нации следовали лишь указаниям (велениям, indications) природы и пользовались их преимуществами, доставляемыми климатом, почвой, расположением, обладанием сырыми материалами, они не ставили себя в неестественное положение (une position forcée), они не искали кажущегося богатства (une opulence apparente), которое превращается для массы народа в реальную нищету» (I, 411). Буржуазное богатство есть только кажущееся!! «Опасно для нации закрывать свои двери от внешней торговли: нацию принуждают этим, так сказать (en quelque sorte), к ложной деятельности, которая поведет к ее гибели» (I, 448) [131].

«…В заработной плате есть необходимая часть, которая должна поддерживать жизнь, силу и здоровье тех, кто ее получает… Горе тому правительству, которое затронет эту часть, – оно приносит в жертву все (il sacrifie tout ensemble) – и людей, и надежду на будущее богатство… Это различие дает нам понять, насколько является ложной политика тех правительств, которые низвели рабочие классы к заработной плате в обрез, необходимой для увеличения чистых доходов фабрикантов, купцов и собственников» (II, 169) [132].

«Пришло наконец время спросить: куда идем?» (où l'on veut aller) (II, 328).

«Разделение их (именно класса собственников и трудящихся), противоположность их интересов есть следствие современной искусственной организации, которую мы дали человеческому обществу… Естественный порядок социального прогресса вовсе не стремился отделить людей от вещей или богатство от труда; в деревне – собственник мог бы оставаться земледельцем; в городе – капиталист мог бы оставаться ремесленником (artisan); отделение трудящегося класса от праздного класса вовсе не было существенно необходимо для существования общества или для производства; мы ввели его для наибольшей выгоды всех; от нас зависит (il nous appartient) регулировать его, чтобы на самом деле достичь этой выгоды» (II, 348).

«Ставя таким образом производителей в оппозицию друг с другом (т. е. хозяев к рабочим), их заставили идти путем, диаметрально противоположным интересам общества… В этой постоянной борьбе за понижение заработной платы интерес социальный, в котором, однако, каждый участвует, всеми забывается» (II, 359–360). И перед этим тоже воспоминание о завещанных историей путях: «В начале общественной жизни каждый человек владеет капиталом, посредством которого он прилагает свой труд, и почти все ремесленники живут доходом, который складывается одинаково из прибыли и заработной платы» (II, 359) [133].

Кажется, довольно… Можно быть уверенным, что читатель, не знакомый ни с Сисмонди, ни с г. Н. —оном, затруднится сказать, у которого из двух романтиков, под чертой или над чертой, точка зрения примитивнее и наивнее.