Битва империй. Англия против России - Порохов Ю.. Страница 23

Многие из числящих себя передовой мыслящей частью общества обрадовались, услышав о высадке иностранных войск в Крыму. Вот одно из воспоминаний: «Казалось, что из томительной мрачной темницы мы как будто выходим, если не на свет Божий, то, по крайней мере, в преддверие к нему, где уже чувствуется освежающий воздух. Высадка союзников в Крыму в 1854 году, последовавшие затем сражения при Альме и Инкермане и обложение Севастополя нас не слишком огорчили; ибо мы были убеждены, что даже поражение России сноснее и полезнее того положения, в котором она находилась в последнее время» (И. А. Кошелев).

Революционный демократ Н. В. Шелгунов признавался: «Когда в Петербурге сделалось известным, что нас разбили под Черной, я встретил Пекарского, тогда он еще не был академиком. Пекарский шел, опустив голову, выглядывая исподлобья и с подавленным и худо скрытым довольством; вообще он имел вид заговорщика, уверенного в успехе, но в глазах его светилась худо скрытая радость. Заметив меня Пекарский зашагал крупнее, пожал мне руку и шепнул таинственно в самое ухо: «Нас разбили».

Петербургская публика выезжала на пикники к Финскому заливу, чтобы поглазеть на английскую эскадру и проводимые ей бомбардировки Кронштадта. Помимо любопытства многие из них не испытывали никакого особого негодования по поводу убийства на их глазах их же собственных сограждан-защитников Отечества.

Уж не отсюда ли истоки ставшего модным впоследствии пожелания поражения собственного правительства в войне? Лозунг, который впоследствии достаточно успешно эксплуатировался многими поколениями революционеров и сочувствующих им. А впрочем, что предполагать и гадать о чувствах наших предков, собирающихся на берегу Финского залива полтора столетия назад. Достаточно вспомнить некоторые теле и прочие репортажи из Чечни 1994 и последующих лет. Тогда публике демонстрировали действия боевиков Басаева и прочих полевых командиров, комментируя убийства российских солдат террористами, как образец освободительной борьбы. И россияне с кровожадностью римлян глядели на своих солдат, как на растерзанных волками на арене цирка гладиаторов.

Герцен — предшественник нынешнего племени публичных подстрекателей смуты и мятежей — всю мощь своего дарования отдал расшатыванию престола и российской государственности. Но не только дарование определяет успех издания. Нужны финансы. Требуется и гастрономия — острая и жареная информация. Все это для кухни Александра Ивановича находится. И потому размышления самого «звонаря» революции на страницах его издания, периодически дополнялись секретными сведениями из государственных отчетов России — умудрялся-таки он регулярно получать их в свое распоряжение. Не с помощью ли тайных служб Англии?

Известие о смерти императора Николая I было встречено Герценом с сатанинской радостью. «Не помня себя, бросился я с «Таймсом» в руке в столовую; я искал детей, домашних, чтоб сообщить им великую новость, и со слезами истинной радости на глазах подал им газету… Несколько лет свалилось у меня с плеч долой, я это чувствовал. Оставаться в доме было невозможно. Тогда в Ричмонде жил Энгельсон; я наскоро оделся и хотел идти к нему, но он предупредил меня и был уже в передней. Мы бросились друг другу на шею и не могли ничего сказать, кроме слов: «Ну, наконец-то он умер». Энгельсон, по своему обыкновению, прыгал, перецеловал всех в доме, пел, плясал, и мы еще не успели прийти в себя, как вдруг карета остановилась у моего подъезда и кто-то неистово дернул колокольчик: трое поляков прискакали из Лондона в Твикнэм, не дожидаясь поезда железной дороги, меня поздравить.

Я велел подать шампанского — никто не думал о том, что все это было часов в одиннадцать или ранее.

Потом без всякой нужды мы поехали все в Лондон. На улицах, на бирже, в трактирах только и речи было о смерти Николая, я не видел ни одного человека который бы не легче дышал, узнавши, что это бельмо снято с глаз человечества, и не радовался бы, что этот тяжелый тиран в ботфортах, наконец, зачислен по химии.

В воскресенье дом мой был полон с утра: французские, польские рефюжье, немцы, итальянцы, даже английские знакомые приходили, уходили с сияющими лицами». [29]

Но и после смерти ненавидимого Николая I Герцен и его сподвижники — тогдашние диссиденты — звоном своего «Колокола» с берегов туманного Альбиона продолжали возбуждать российских революционеров очередной волны, продолжавших расшатывать устои Империи своими хождениями в народ. Во второй половине XIX века резко возрос поток противоправительственных изданий из-за рубежа, прежде всего из Англии. Пропагандистское наступление на Россию становилось все активнее и массированнее.

Самый серьезный удар по устоям государственности России наносился в Царстве Польском, тогдашней мятежной территории державы. Вернувшиеся к тому времени из ссылки и каторги повстанцы 1830–31, вновь принялись за конспиративную работу, создавая всеобщую уверенность в том, что восстание в Польше против России будет немедленно поддержано вооруженным вмешательством Англии, Франции и Австрии. Но не только подготовкой вооруженных сил были заняты вожаки восстания. Был открыт сильный «низовой террор». Убивали русских солдат, чиновников, еще больше гибло при этом мирных поляков — случайных жертв террористов. За четыре года до начала восстания было совершено свыше 5000 убийств.

В этот период широко развернулся талант Герцена. Многие его воззвания, как впрочем, и другие манифесты так называемого революционно-освободительного направления, финансируемого англичанами, напрямую адресовались офицерам, солдатам, казакам. Отзвуки лондонского «Колокола» Герцена достигали войск и находили уязвленные себялюбием сердца и надломленные души.

В Варшаве в 1862 году, буквально накануне польского восстания в учебной сводной команде стрелковой бригады раскрылся небольшой кружок, состоявший в основном из офицеров. Они приступили к созданию революционной организации в гарнизоне, а руководители кружка установили контакты с главарями польского движения — Домбровским и его сподвижниками. Раскрытие заговора и дальнейшие события совпали с тревожными событиями в Варшаве. В разгар следствия в «Колоколе» была напечатана прокламация к офицерам русской армии за подписями Арнгольдта и Славицкого, руководившими заговорщиками. Воззвание, призывающее к борьбе с существующим государственным строем, оканчивалось словами: «Мы, на смерть идущие, вам кланяемся».

Осенью 1862 года в Лондоне (опять там!) между представителями общества «Земля и воля» (русской террористической организации, члены которой через несколько лет начнут беспрецедентную охоту на Александра II) и польской повстанческой организации «Центральный национальный комитет» ведутся переговоры, которые завершаются заключением русско-польского революционного союза.

Решив, что время удара по России пришло, в декабре 1862 года на съезде «Ржонда Народова» было решено перейти к решительным действиям. Назначенный на январь рекрутский набор должен был послужить началом восстания. И 10 января 1863 года оно вспыхнуло повсеместно. Бунтовщики одновременно напали на все русские гарнизоны, создали Временное национальное правительство, провозгласили независимость Польши.

Восстание распространилось на Литву, часть Белоруссии, Правобережную Украину. И Герцен тут как тут — призывает создать в польской повстанческой армии русский революционный батальон. Однако в России в целом резко враждебно отнеслись к восстанию — разобралась-таки общественность в том, кто есть кто, какие цели и во имя чьих интересов преследует. Потому не было ни крестьянских восстаний, ни мятежей в войсках, ни выступлений в крупных городах. К тому же лондонские жители Герцен и Бакунин (бежавший из сибирской ссылки), приветствовавшие мятеж, подверглись общественному остракизму со стороны россиян.

Между тем Европа о делах, происходящих в России, особенно в польских ее пределах, узнавала в основном от революционеров-эмигрантов. Официальная администрация России всегда умудрялась запаздывать с информированием Европы о собственных делах и начинаниях. Терпимым такое положение не могло быть.