Содержательное единство 2007-2011 - Кургинян Сергей Ервандович. Страница 64

Естественным образом откликается Александр Ципко в "Литературной газете". А "Российская газета" дает массированный залп, а не естественный отклик. Это ее полное право. Так же, как наше право вести такой мониторинг.

Значит, кому-то нужно сколотить идеологический подиум и поместить туда Солженицына с его очерком. Но только кому-то. Другие проявляют полное (и почти демонстративное) безразличие.

Что именно нужно от очерка Солженицына, тоже понятно.

В первом приближении, нужно провозгласить следующее: "Чтобы не повторить ужасов Февраля, России сегодня нужна сильная власть. Эта власть должна активнее бороться с оппозицией. Либерализм и парламентаризм – не для России. Причина русских бед в ХХ столетии – отступление от Бога".

Если уж совсем грубо, то задача кампании среднего калибра вокруг очерка Солженицына – использовать годовщину Февральской революции для профилактики "оранжизма". И доказать, что Февраль и есть предтеча "оранжизма". И все.

Солженицын не публиковал раньше этот очерк, написанный в 1983 году как резюме к одной из частей его "Красного колеса".

Его супруга Наталья Дмитриевна сухо объясняет свое противодействие тогдашней публикации заботой о художественно-публицистической адекватности. Однако совершенно очевидно, что причины были не только в этом. Публикация такого очерка в 1983 году, при тогдашней авторитетности А.Солженицына, могла стать препятствием к "оранжизму" 1987-1991 годов, к "оранжизму" Гавриила Попова и Бориса Ельцина. Препятствием к натиску на СССР. А это было не нужно.

Тогда Солженицын или не препятствовал "оранжевым" атакам на "омерзительный коммунизм", или изрекал нечто поливалентное в неомонархическом ключе, что можно было понимать как угодно.

Однако соучастие Солженицына в развале СССР и организации "антикоммунистической революции" слишком очевидно. Как очевидно и то, что в той революции "бесовства" было ничуть не меньше, чем в предыдущих.

Если Солженицын такой "отрицатель" революции вообще, каким предъявляет его Александр Ципко, – что такое старания "вермонтца", направленные на развал СССР? Это революционная деятельность! Чем с этих позиций Солженицын отличается, например, от ненавидимого им Герцена? Тем, что революционаризм Солженицына носит консервативный характер? И что? Всегда в потоке революций были люди, которые участвовали в революционных движениях, движимые двусмысленно-консервативным пониманием их необходимости. Консервативные романтики – это что? Поддержка консерваторами революции Гитлера или Муссолини – это что?

Либо Солженицын действительно является одним из рыцарей "консервативного воинства Жозефа де Местра". И тогда он не должен ломать никакой упорядоченный уклад. "Устаканилась" какая-то жизнь – и пусть себе дальше развивается по своим законам.

Либо он должен показать, чем "плохая революция" (даже не антимонархическая, а антифевральская, каковой была, по определению, Октябрьская) отличается от "хорошей революции", каковой была революция антикоммунистическая, разрушившая СССР и создавшая ту жизнь, которую мы имеем.

Например, в этом случае Солженицын должен сказать, что антикоммунистическая революция создала хорошую жизнь. Но он же не может этого сказать! А что тогда хотят сказать он и те, кто говорит его устами?

Если любые либералы – это бесы (и тут я перехожу от анализа Солженицына к анализу околовластных концепций, породивших некую среднегабаритную кампанию), то как можно было поддержать этих бесов в 1987-1991 гг.? И кто такой тогда Ельцин?

Если любой разрушитель соучаствует в деле сатаны, то почему разрушение СССР является божьим делом? Тогда ведь надо в оправдание сказать, что СССР создан дьяволом. Но это очень непростой историософский вопрос. Он простой для попсы в духе Толкиена. А в более серьезном контексте многое становится проблематичным.

Даже если дьявол и способен что-то создать, то нам всем понятно (или нет?), что его абсолютное создание – это нацистский рейх Адольфа Гитлера. Но что получается? Что у нас возникло сразу два дьявола? Это Попперу так хорошо рассуждать! Он светский человек. А как должен рассуждать религиозный человек? Как он должен объяснить войну 1941-1945 годов – кто в ней дьявол? Тогда ведь и белые эмигранты раскололись: Деникин пришел к тому, что дьявол – это Гитлер, а Краснов к тому, что дьявол – это "совок".

Если в 1941 году коммунистический Советский Союз был атакован дьяволом, значит сам он творением дьявола не являлся. Метафизическое зло для христианина едино! Не может быть два воюющих между собой абсолютных зла!

Для либерала – может быть два одинаково порочных строя! Это и называется "тоталитаризм". Но это не метафизическая, а светская доктрина. Светский исследователь не говорит, что Россию погубило отпадение от бога. Он говорит о социальных, экономических, политических, культурных причинах.

Можно ли рассуждать иначе? Конечно, можно. Но тогда надо рассуждать в единой системе, которая придает высший приоритет трансцендентальным обстоятельствам. Но в этой системе возникают свои проблемные узлы. Солженицын же использует трансцендентальный язык для того, чтобы избежать имманентных проблемных узлов, а имманентный язык (язык обычного публицистического полемиста) для того, чтобы избежать трансцендентных проблемных узлов.

И никто этого не хочет замечать. Никто не хочет замечать, что это, по любым меркам, элементарно нечестно. А почему этого не замечают?

Прежде чем перейти к анализу поставленного вопроса, отмечу, что очерк Солженицына (а точнее, четыре статьи, составившие единый очерк) был опубликован в 1985 году в журнале "Москва", а затем в трехтомнике солженицынской публицистики. И никому уже тогда до него не было дела. Понятно, почему! Потому что на повестке дня была "оранжевая революция", имеющая своей задачей развал СССР и ограбление широчайших народных масс.

Придавать в этой ситуации какое-то общественное значение солженицынским размышлениям о нищете российского раннего "оранжизма" никто не собирался. Потому что такое представление автоматически переносилось на "оранжизм", разваливавший Советский Союз.

Ну, а теперь о том, почему никто не замечает, как Солженицын петляет, используя то имманентно-публицистический, то трансцендентно-апокалиптический тип всего на свете – лингвистики, риторики, аналитики, концептуалистики, историософии.

Да потому не замечают, что если это начать замечать – не будет Солженицына. И всего того, что с ним связывают, не будет. А оно, то, что с Солженицыным связывают, определенным группам все еще нужно.

Почему нужно? Потому, что на Солженицына все еще делаются определенные ставки. Эти ставки глубоко неверны. И я берусь показать это в данном анализе. Но они делаются! Они внутренне присущи существующей системе. Они как раз и придают этой системе определенное качество.

Система хочет казаться ОХРАНИТЕЛЬНОЙ ВООБЩЕ, и ей нужно стать наследником "солженицыновского охранительства" как такового. Но она не является "охранительной вообще". Она является охранителем конкретного порядка вещей. И этого она не хочет признавать (рис. 3).

Итак, есть охранительность вообще и есть охранительность по отношению к определенному устройству жизни. Дальше возникают следующие вопросы. (рис. 4)

Если устройство жизни плохое, то почему его надо защищать? Существует известная притча о тиране Сиракузском. Старуха все время молилась за тирана Сиракузского, а когда ее спрашивали, почему она это делает, она отвечала: "Я давно живу и знаю, что каждый следующий хуже предыдущего".

Однако это притча. А о чем нужно говорить без притчи – или расшифровав эту притчу? Какая философия стоит за этой "общей охранительностью"? Философия "примордиальности"!