Брат номер один: Политическая биография Пол Пота - Чэндлер Дэвид П.. Страница 53

В 1976–1977 годах в Камбоджу вернулось несколько сот хорошо образованных мужчин и женщин, большинство из которых являлись выпускниками университетов. Они приехали из Франции, Соединенных Штатов и других стран. Многие из них сочувствовали новому режиму, однако те, кто не вызывал доверия, а в их число попали все вернувшиеся из Соединенных Штатов, были казнены вскоре после приезда. Уцелевших отсылали на фабрики, а в конце 1976 года — на сельскохозяйственные работы в специальном лагере в западной провинции Компонгчам. Условия в этом лагере были суровее, чем в остальных местах, и все же здесь было лучше, чем в других районах страны. Многих интеллигентов унижали тем, что заставляли выполнять черную, грязную работу. Других задевали лекции о «Марксе-Ленине» (безо всяких объяснений эти имена возникают во многих партийных текстах), которые читали полуграмотные люди. В середине 1978 года некоторых вернувшихся перевезли в Пномпень, где неплохо кормили. С ними занимались Иенг Сари и Кхьё Самфан. В октябре из этой группы отобрали пятнадцать человек для создания факультета в технологическом университете под руководством Тиоунн Мумма. Туда было зачислено триста учащихся в возрасте от десяти до шестнадцати лет. Разрабатывались планы, по которым в 1979 году в Камбодже предполагалось снова ввести денежное обращение и смешанную экономику.

Частью политики «открытых дверей» стало создание начальных школ. Выжившие вспоминали, что детей «новых людей» в эти школы не принимали. Появились искусно сделанные и напечатанные на хорошей бумаге учебники по географии и арифметике. Кое-где людям позволялось носить одежду ярких цветов (если удавалось найти такую) вместо унылых черных пижам, которые в 1975–1977 годах носил весь народ. Рабочим давалось больше времени на отдых. В мае 1978 года была отменена классификация граждан на «полноправных», «кандидатов» и «депозитариев» («depositöes»), действовавшая с 1975 года, а в течение нескольких последующих месяцев были амнистированы некоторые категории врагов, хотя большинство камбоджийцев об этом не знало. Никаких мер относительно смягчения правил коллективных трапез не принималось. Также ничего не было сделано для возрождения религиозных обрядов и укрепления семейных отношений за счет сокращения числа кооперативов, рабочих бригад и военных объединений. Вместо этого дифирамбы коллективному образу жизни зазвучали еще громче. Кроме того, произносились слова о том, что камбоджийский коллективизм одолеет индивидуалистический характер Вьетнама. [264]

Примерно в это время Центральный Комитет распространил среди членов партии один разъяснительный документ, в котором сообщались подробности амнистии многих потенциальных «врагов», остававшихся на свободе. В прошлом эти люди якобы были связаны с ЦРУ, вьетнамцами и КГБ. В извращенном MnpeS-21 считалось, что они уже известны партии. И вот теперь партия готовилась простить их. Амнистия даровалась не всем. Те, кто работал на службы иностранной разведки в 1946–1967 годах, т. е. с момента начала Первой индокитайской войны и до организации вооруженной борьбы, прощались, если могли доказать, что с тех пор не принимали участия в каких-либо предательских действиях. На тех же условиях отпускались те, кто совершил преступления во время периода вооруженной борьбы (1967–1970) и те, чьи преступления датировались 1970–1975 годами. По сути, этот документ даровал амнистию людям, связанным с режимами Сианука и Лон Нола. Однако те, кто начиная с апреля 1975 года «упорно продолжал объединяться в борьбе против Коммунистической партии Кампучии, власти рабочих и крестьян, социализма и коллективизма, кто воевал против камбоджийского народа и Демократической Кампучии… будут осуждены, ибо они решили присоединиться к предателям». Это относилось к членам партии. [265]

Режиму, гордившемуся своими «штурмовыми атаками» и «сокрушением врагов», чувство милосердия было незнакомо, однако в комментарии к указу, опубликованному в «Тунгпадеват», приостановлению чисток и прощению возможных преступников давалось равнодушное разумное объяснение. Тем, кто как-то навредил партии в период с 1975 года и теперь был согласен «выйти, чтобы раскаяться и выполнять свои обязанности», наказание, по-видимому, не грозило: «Это делается в соответствии с партийной линией спасения человеческих жизней, потому что, если мы беремся за одного, это затрагивает не только его, но и других. Так что мы хотим расширить число друзей и одновременно сократить число врагов» (курсив добавлен автором). [266] Этот тревожный отрывок подкрепляется одним подозрением, которое возникает в ходе анализа признаний из S-21: возможно, три четверти людей попали туда не за свою деятельность, а за свои связи. Из-за малого количества подготовленных кадров большинство членов партии знали друг друга. Если ты знал врага или состоял с ним в родственных связях — этого было достаточно для того, чтобы лишиться жизни.

Возможно, красные кхмеры полагали, что амнистия восстановит доверие к их режиму, породив ощущение благополучия, которого так недоставало людям. Может быть, они думали, что амнистия подтолкнет людей, не любивших режим, к объединению против Вьетнама. Более циничное толкование этого шага состоит в том, что при помощи амнистии коммунисты рассчитывали избавиться от врагов, которые, получив «прощение», продолжали оставаться контрреволюционерами. Другими словами, тем, кто был действительно невиновен, нечего бояться. А расправиться с теми, на ком лежала вина, — с тысячами неизвестных противников — было делом времени.

Несмотря на успешные чистки, проведенные в 1977 году и так ярко описанные во многих партийных документах, «микробы» по-прежнему заражали организм Камбоджи. Они проникли в армию, кооперативы, министерства. Их деятельность была заметнее всего там, где среди населения распространялись идеи «индивидуализма». Некоторые из них, как утверждалось, были «систематически левыми», другие — «систематически правыми». Вознаградить партию, о которой говорили, что «у нее столько глаз, сколько чешуек у ананаса», могла ее бдительность. В начале 1978 года была запущена политика розыска новых автобиографических заявлений. Кконцу года «люди 17 апреля» вновь оказались под наблюдением. Репрессивный аппарат режима не мог замедлить свою работу или изменить ее направление только из-за объявления какой-то там «амнистии».

В сущности, деятельность центра S-21 по сравнению со всеми остальными учреждениями страны была налажена лучше всего. В первой половине 1978 года сюда попало 5760 заключенных — примерно столько же, сколько за весь 1977 год. С июня по декабрь их число не уменьшилось. Большинство арестов было связано с чистками на востоке, которые начались в мае 1978 года и продолжились до октября включительно, затронув военных, «новых людей» и тех, кто готовился к вторжению вьетнамцев там, где оно ожидалось. Партийный секретарь зоны Сао Фим в июне покончил жизнь самоубийством; его родственник Муол Самбат (Нхим Рос), секретарь северо-западной зоны, был арестован и помещен в Туолсленг. К середине 1978 года партия заменила немалую часть своих войск, которым не удалось вытеснить вьетнамцев, верными партии подразделениями, переброшенными из центра и с юго-запада. Два года спустя бывший член партии так описал этот процесс Стивену Гедеру: «Потом мы стали предателями. Мы все сделали правильно, а потом пришли они и всех поубивали. Мы боролись с вьетнамцами, а они убивали нас за то, что мы не воевали с вьетнамцами». [267]

За несколько последующих месяцев военная инфраструктура восточной зоны была развалена в результате чистки. Эта чистка напоминала репрессии, пронесшиеся по советской армией в 1930-х. Около 100 000 людей, большую часть которых составляли члены партии, солдаты и их семьи, было собрано и предано смерти. Нечто похожее, только с меньшим размахом, произошло и на северо-востоке, в старой опорной области, где в 1978 году местные партийцы были заменены выходцами с юго-запада. В обеих зонах сотни тысяч других людей были эвакуированы на север и северо-запад, чтобы препятствовать захвату этих территорий вьетнамцами. В ходе этих операций погибло чрезвычайно много народа.