История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века - Чичерин Борис Николаевич. Страница 20

Итак, вечный Разум как источник всякого бытия, единичные разумные силы, из которых составляется весь мир, непреложный закон, связывающий все сущее, и совершенство как конечная цель — таковы существенные черты стоического учения. Главное место принадлежит здесь Разуму и проистекающему из него закону, который стоики возвеличивали и в философских определениях, и в религиозных гимнах.

Эти начала выражаются и в учении о человеке. Истинная природа человека состоит в разуме. Поэтому разумная жизнь есть жизнь, согласная с природою. К тому же приводится и понятие о добродетели, которая не что иное, как совершенство природы каждого существа. В чем же заключается для человека разумная или добродетельная жизнь? В том, чтобы следовать закону. Закон есть правый разум, предписывающий, что должно делать и чего следует избегать. Это закон естественный, вечный, установленный Богом, царь всего как божественного, так и человеческого, властитель добрых и злых деяний, мерило праведного и неправедного. Исполнение закона есть для человека обязанность (χαθήχον) — понятие, которое впервые встречается у стоиков. Развитием учения об обязанностях они довершили систему нравственной философии, которой основания были положены Сократом.

Обязанности, определяемые нравственным законом, касаются отчасти внутреннего существа человека, отчасти отношений его к другим. Развитие субъективной добродетели составляет важнейшую часть учения стоиков. Они выставляют идеал мудрого, который живет согласно с природою, т. е. с разумом, не заботясь ни о чем внешнем, в полном внутреннем самодовольстве и спокойствии. В этой независимости духа, по их теории, заключается высшее блаженство человека. Мудрый счастлив и в оковах, телом он может быть раб, но духом он сам себе хозяин. Впрочем, стоики расходились насчет отношений мудрого к внешнему миру. Ригористы, придерживаясь кинического начала, отрицали удовольствие и все внешнее считали вполне безразличным; другие, напротив, склоняясь к более мягкому воззрению, допускали и пользование внешними благами, не считая их добром в истинном смысле, но называя некоторые вещи желательными. Изображению мудрого противополагался безумец, который не живет по разуму, а повинуется страстям. Между этими двумя крайностями добра и зла стоики не допускали переходов. Все человечество разделялось у них на мудрых и безумцев, положение, которое они, однако, принуждены были значительно смягчать, в виду действительность.

Но мудрый не ограничивается своим внутренним миром. Понимая разумный закон, которым связываются все существа, он видит в себе члена единого целого и действует для общего совершенства. В ближайшем общении он находится с существами разумными, сознающими свою взаимную связь, прежде всего с Богом, от которого человек происходит и которому он подобен по разуму, затем с людьми, которые соединяются единством разумной своей природы. Любовь к себе подобным — требование высшего закона; кто удаляется от одного человека, удаляется от всего человечества, ибо у всех природа одна. Все люди, говорит Эпиктет, братья между собою и имеют Бога отцом.

В этих определениях стоическая философия дошла до понятий чисто христианских. Они последовательно вытекали из основных начал самого учения. Однако в развитии этой стороны нравственной природы человека стоицизм далеко уступал христианству. Стоическая мудрость гораздо более проявляется во внутреннем самодовольстве лица, нежели в деятельности на пользу других. Любовь есть живая нравственная сила, которая не дается человеку одним разумным сознанием. Она должна обхватывать все стороны души и подвигать ее на добро, а здесь религия имеет гораздо более влияния, нежели философия.

Расширяя нравственные отношения людей до союза, обнимающего все человечество, стоики не могли уже видеть в тесных пределах государства высшее осуществление идеи добра. Воззрения древности, которые нашли полнейшее свое выражение в Платоне и Аристотеле, заменяются здесь иными. Над политическим союзом воздвигается нравственное начало; выше всего ставится закон, но не положительный, а естественный. Человеческий закон, по мнению стоиков, должен быть только выражением вечного закона, силу свою он заимствует от верховных предписаний разума, а не от случайной воли людей. Поэтому постановление, противное естественному закону, вовсе не есть закон. Мудрый же стоит выше всяких положительных законов, он сам живой закон. Только мудрый способен и править государством: он один хороший судья, хороший правитель и хороший оратор. Он один не только свободен, но и царь, ибо царство состоит в независимой власти, а мудрый один имеет такую власть. Очевидно, из этого следует, что наилучший образ правления тот, в котором владычествуют мудрые, т. е. аристократия, или же монархия, когда во главе всего стоит один мудрец. Однако есть отрывочное известие, что стоики выше всего ставили правление смешанное из монархии, аристократии и демократии [14]. Может быть, они в таком сочетании видели лучшую гарантию для владычества закона. Некоторые из них допускали и рабство, как Посидоний, который, впрочем, отклонялся от стоического учения и был поклонником Аристотеля. Но в существе стоицизма лежало отрицание рабства. Мы имеем на это прямые свидетельства Зенона, Сенеки и Эпиктета. «Они рабы? — говорит Сенека. — Скажи, что они люди. Они рабы? Так же, как и ты. Тот, кого ты называешь рабом, рожден из того же семени, как и ты; он наслаждается тем же небом, дышит тем же воздухом, живет и умирает, как ты» [15]. Древние разделения исчезали перед новым понятием о человеке как человеке, одаренном разумом и свободною волею, одинаковыми у всех. «Подумай, кто ты? — говорит Епиктет. — Прежде всего человек, т. е. существо, у которого нет ничего выше свободной воли; ей подчиняется все остальное, она же не подлежит рабству и подчинению. Подумай, от кого ты отличаешься разумом? От диких зверей и овец» [16]. «Животным не нужно иметь разума, — говорит он в другом месте, — ибо они созданы для служения, а не для господства. Если бы у осла была способность размышлять о своих чувственных представлениях, то разум, наверное, не позволил бы ему подчиняться и служить нам; он имел бы одинаковое с нами достоинство и был бы во всем с нами равен» [17]. Римские юристы, которые от стоиков заимствовали свои философские воззрения, считали рабство противным природе.

Но идеал стоиков заключался, как сказано, не в тесных границах государства, а в союзе всех людей. Мудрый — гражданин Вселенной. Это положение, заимствованное у киников, было с особенною любовью развиваемо стоиками. Все люди, по их учению, должны составлять единое стадо, управляемое единым законом.

Нельзя отрицать величия системы, воздвигнутой стоиками. В первый раз понятие об естественном законе, управляющем человеческими отношениями, получило полное развитие; нравственное существо человека сделалось главным жизненным вопросом для мыслящих людей; человеческая природа была признана единою во всех; общий союз любви должен был обнять все человечество. Но сделавшись исключительным элементом человеческой жизни, нравственное начало поглощало собою право, уничтожало обязательную силу положительного закона и подкапывало сами основы государства. Когда естественный закон ставится выше положительного не только по идее, но и в приложении, когда последний объявляется необязательным, если он противоречит первому, тогда толкователем правды и закона в приложении к обществу становится уже не общественная воля, а личное сознание каждого. Мудрый не связан положительным законом, следовательно, лицо поставлено выше общества, а это прямо противоречит общежитию. Субъективное начало разлагает здесь политическое тело. С другой стороны, государство уничтожается, когда оно расширяется в союз, обнимающий все человечество. Таким союзом может быть только церковь, которая основана на чисто нравственном начале. В составе же государства кроме нравственного начала входит и юридическое. В нем действует воля людей, образующих известный союз, сообразно со своими потребностями и со степенью своего развития. К общечеловеческому элементу присоединяются здесь частные и внешние условия, которых стоики вовсе не признавали. Поэтому, по свидетельству Цицерона, стоическая философия осталась бесплодною для политики. Практические люди, даже те, которые были поклонниками их учения, не находили в их сочинениях ничего, что было бы полезно для гражданства. Мало того: в этом одностороннем отрицании всего внешнего стоики доходили до положений, совершенно противоречивших самой нравственности. Они допускали, например, общность жен, полагая, что исключительное влечение полов друг к другу разрывает общую связь человечества. Всеобщая любовь должна была заменить все частные привязанности. Они дозволяли даже сожительство отца с дочерью, матери с сыном на том основании, что физические отношения совершенно безразличны для нравственного закона. Так начало верное, но одностороннее, будучи логически доведено до своих крайних последствий, может впасть в противоречие с самим собою.