Краткая история неолиберализма - Харви Дэвид. Страница 12

Насколько действенным был этот прямой призыв к началу классовой войны, сказать сложно. Мы знаем, что число членов американской Торговой палаты возросло за 10 лет с 60 000 компаний в 1972 году до четверти миллиона. Совместно с Национальной ассоциацией промышленников (которая переехала в Вашингтон в 1972 году) удалось лоббировать Конгресс и начать исследования. «Круглый стол бизнеса» — организация, объединявшая руководителей компаний, «стремящихся обеспечить корпорации политическим влиянием», была основана в 1972 году и впоследствии стала центральной силой всех организованных действий в поддержку интересов бизнеса. На долю компаний, участвующих в этой организации, приходилось «около половины ВВП США» в 1970-е годы. Эти компании расходовали ежегодно около 900 млн долл. (огромные по тем временам средства) на решение политических вопросов. Такие аналитические группы, как Heritage Foundation, Hoover Institute, Center for the Study of American Business и American Enterprise Institute, были образованы при поддержке корпораций для того, чтобы вести полемику, а при необходимости, как в случае Национального бюро экономических исследований, и проводить серьезные теоретические и практические исследования и вырабатывать политикофилософские аргументы в поддержку неолиберальной политики. Почти половина всей суммы финансирования, получаемого Бюро, поступало от компаний, входивших в число 500 крупнейших (Fortune 500). Имея тесные связи с научными кругами, Бюро экономических исследований должно было оказать значительное влияние на образ мыслей в стенах экономических факультетов и бизнес-школ основных университетов и исследовательских центров. Состоятельные граждане (например, владелец пивоваренного бизнеса Джозеф Коорс, который впоследствии стал играть ведущую роль в так называемом «кухонном кабинете» Рейгана) и созданные ими фонды (Olin, Scaife, Smith Richardson, Pew Charitable Trust) обеспечивали щедрое финансирование. Появлялись все новые книги и публикации — самой популярной была, наверное, Anarchy State and Utopia Нозика. Все это привело к быстрому распространению неолиберальных ценностей. Создание телевизионной версии книги Милтона Фридмана Free to Choose было спонсировано в 1977 году за счет гранта от Scaife. «Бизнес учился классовому подходу к распоряжению деньгами»,— писал Блис [45].

Требуя особого внимания к университетам, Пауэлл указывал на проблему и открывающуюся в связи с этим возможность, ведь университеты действительно были центром антикорпоративных и антигосударственных настроений (в Санта-Барбаре студенты сожгли здание Bank of America и провели ритуальное захоронение автомобиля в песке). Но немало было и студентов (и это верно и по сей день), вышедших из состоятельных и влиятельных семей или, как минимум, из среднего класса, а личная свобода давно высоко ценилась в США (это выражалось и в музыке, и в массовой культуре). Неолиберальные идеи могли найти среди таких граждан благодатную почву для пропаганды. Пауэлл не ратовал за усиление государственной власти. Бизнес должен «кропотливо и бережно формировать» государство, а при необходимости — действовать «агрессивно и уверенно» [46].

Как именно планировалось использовать власть государства в процессе формирования необходимого «общего мнения»?

Один из вариантов решения двойного кризиса — накопления капитала и классовой власти — возник в процессе подавления городских беспорядков 1970-х годов. Финансовый (бюджетный) кризис города Нью-Йорка можно считать таким классическим примером. Реструктуризация и деиндустриализация в течение нескольких лет размывали основу экономики города. Стремительный отток населения в пригороды привел к серьезному обеднению центральной части города. В результате в 1960-е годы Э среде маргинальной части населения произошел социальный взрыв, дав начало процессу, который со временем стали называть «урбанистическим кризисом» (схожие проблемы возникали во многих городах Америки). Казалось, что резкое увеличение объема общественных работ и дотационных программ, которые отчасти финансировались за счет федерального бюджета, могло тогда разрешить проблему. Столкнувшись с дефицитом бюджета, президент Никсон в самом начале 1970-х решил волевым решением прекратить урбанистический кризис. Это означало резкое сокращение государственных дотаций. По мере того как усугублялся спад, росла пропасть между доходами и расходами городского бюджета Нью-Йорка (и без того уже значительная из-за многократных займов на протяжении последних лет). Вначале финансовые компании были готовы помочь городу выбраться из кризиса, но в 1975 году влиятельная группировка инвестиционных банкиров (под предводительством Уолтера Ристона из Citibank) отказалась пролонгировать договоры займа, что привело город на грань технического банкротства. В процессе разрешения финансового кризиса были созданы новые институты, которые взяли на себя управление бюджетом города. Они получили приоритетное право на получение налоговых поступлений в казну города: из этих средств вначале погашались долги города перед кредиторами, а остаток направлялся на непосредственные нужды города. Все это делалось с целью ограничить стремление к власти муниципальных профсоюзов, заморозить рост зарплат и сократить число муниципальных рабочих мест и социальных расходов (образование, здравоохранение, транспорт), для стимулирования введения платных сервисов (именно тогда была введена плата за обучение в университете города НьюЙорка (CUNY). Последней точкой стало требование к муниципальным профсоюзам вкладывать все пенсионные сбережения в городские долговые обязательства. Профсоюзам пришлось сокращать свои притязания, чтобы не подвергать риску потери все сбережения, если город окажется банкротом [47].

Так финансовые компании совершили переворот против демократически избранного правительства города Нью-Йорка, и переворот этот был не менее эффективным, чем, например, военный переворот, произошедший несколькими годами ранее в Чили. В ходе финансового кризиса произошло перераспределение богатства в пользу верхушки общества. Нью-йоркский финансовый кризис был, по словам Зевина, признаком «формирования стратегии дефляции и регрессивного перераспределения доходов, богатства и власти». Это стало «первой и, возможно, решающей битвой новой войны», целью которой было «показать другим, что происходящее в Нью-Йорке так или иначе неизбежно случится и с ними» [48].

Трудно сказать, насколько сами авторы этого налогового компромисса воспринимали его именно как стратегию восстановления классовой власти. Поддержание фискальной дисциплины — самостоятельный вопрос, не обязательно предполагающий, в отличие от монетаризма в более общем понимании, регрессивное перераспределение богатства. Маловероятно, чтобы, например, Феликс Роатин, представитель коммерческого банка, обслужившего сделку между городом, государством и финансовыми компаниями, думал о восстановлении классовой власти. Он мог «спасти» город только путем удовлетворения интересов инвестиционных банкиров, постепенно снижая уровень жизни большинства ньюйоркцев. А вот инвестиционные банкиры, как Уолтер Ристон, например, почти наверняка думали именно о восстановлении власти своего класса. В конце концов, он и так приравнивал любые формы государственного вмешательства, проводимые в США или Великобритании, к коммунизму. И для Уильяма Саймона, министра финансов США при президенте Форде (впоследствии возглавившего ультраконсервативный Olin Foundation), восстановление классовой власти почти наверняка было одной из целей. Он вполне одобрительно отнесся к тому, как развивались события в Чили, и убедительно советовал президенту Форду воздержаться от любой помощи НьюЙорку («Форд — городу: умри!» — такой заголовок появился в NewYorkDailyNews). В любом случае условия договора должны «иметь настолько карательный характер, и в целом вся история должна быть настолько устрашающей, чтобы никакому другому городу и никакой политической группировке не ггришло в голову когда-либо пойти этим путем» [49].