Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 - Кургинян Сергей Ервандович. Страница 44

В Послании говорится: «Основу нашей политики должна составить идеология, в центре которой — человек».

Это впечатляло… неискушенную публику в 1988 году. Теперь неискушенные Посланий не читают. Что же касается искушенных, то они подразделяются на тяготеющих к публицистике (мой российский «далекий собрат по разуму» А.Пионтковский, например) и тяготеющих к научному подходу (мои зарубежные «далекие собратья по разуму» из Сорбонны, Гарварда, Оксфорда и других мест).

Тяготеющие к публицистике, услышав об идеологии, в центре которой человек, окажут: «Все чукчи знают этого человека».

Тяготеющие к научному подходу тонко и деликатно улыбнутся. И промолчат. С их точки зрения (которую я, кстати, не разделяю), идеология умерла в 80-е годы XX века, и ей на смену пришла политическая антропология, которая доводит до предела человекоцентричность любого мировоззрения.

Но ведь и в идеологиях человекоцентричность наличествовала — с незапамятных времен до нашего времени. Коммунисты говорили: «Все во имя человека, все для блага человека». Но имели в виду определенного человека («Ты же советский человек!» — кричит комиссар Мересьеву). Новый человек и новый гуманизм у коммунистов… Сверхчеловек и антигуманизм у фашистов… В центре любой идеологии — человек (чему б еще быть в центре-то?). Вопрос — какой именно?

КАКОЙ ЧЕЛОВЕК НАХОДИТСЯ В ОСНОВЕ ИДЕОЛОГИИ, К КОТОРОЙ АПЕЛЛИРУЕТ ПОСЛАНИЕ Д.МЕДВЕДЕВА? Это человек, чьи ценности несовместимы с потерей суверенитета? Это человек, чьи ценности совместимы с потерей суверенитета? Это ТАКОЙ человек, каковым его сделала личная сопричастность нашей истории? Или это ДРУГОЙ человек, каковым его делает продолжающаяся деисториософизация?

Холодным ветром берега другого.)

Бродский не Тютчев. Но и для него таксист, подвозящий к КПП, за которым — эмиграция, несет «в умолкшие поля» (в Аид). Бродский понимает, что ему предуготованы в эмиграции успех, признание, безопасность, комфорт. И — превращение в ДРУГОГО человека.

За то, чтобы не оказаться в «умолкших полях», а остаться на Родине, МОЖНО терпеть лишения и гибнуть. Это не значит, что ты ХОЧЕШЬ терпеть лишения и гибнуть. ХОЧЕШЬ ты, конечно же, преуспевать и жить. Но когда тебе предложат «ИЛИ-ИЛИ» и ты в сердце своем по-настоящему переживешь коллизию «умолкших полей» и лодочника, то ты, возможно, выберешь Родину. А главное — ты тогда ТАКОЙ, а не ДРУГОЙ человек (к вопросу о том, что в центре идеологии, КАКОЙ человек).

Мой дед, и не он один, сделал свой выбор и погиб на Родине в 1937 году. А другие представители его класса сделали другой выбор. За что я их никоим образом не упрекаю. Но они, сделав другой историософский выбор, стали ДРУГИМИ. Не говорю — плохими. ДРУГИМИ. Как это видно по потомкам белоэмигрантов! И крестятся, и русский язык безупречен, и в русскую культуру влюблены… А уже ДРУГИЕ.

Кстати, у англичанина, преподающего русскую культуру в Оксфорде, со знанием нашего языка и нашей культуры тоже все в порядке. Может, и его назовем патриотом России?

Турбулентность, о которой я предупреждал, уже налицо. Не за горами момент, когда небрежное отношение к историософскому, если оно не будет преодолено (хотя я на это преодоление продолжаю надеяться), подорвет союз власти со всеми, кто готов выстаивать, опираясь на ценности, несовместимые с потерей суверенитета, и на историософию, единственно порождающую такие ценности.

А те, кто не готов выстаивать («население 150» и «элита 0,5»), власть будут сносить вместе с государством — «оранжевым» или иным образом. Занимаясь деисториософизацией и противопоставляя «глупым и жестоким» ценностям, несовместимым с потерей суверенитета, «умные и добрые» ценности, совместимые с этой потерей (к вопросу о Цезаре и галльской женщине).

Нас, приверженных ценностям, несовместимым с потерей суверенитета, нас, не желающих потерять свое право быть ТАКИМИ, какими нас сформировала наша великая история (не бывает великой культуры без великой истории), ОЧЕНЬ много. Мы ОЧЕНЬ разные. А еще — мы слабы, разрозненны, дезориентировании, травмированны. Но это не значит, что нас НЕТ. Мы ЕСТЬ. Мы ЕСТЬ, поскольку ЕСТЬ Родина. Но и Родина ЕСТЬ, поскольку ЕСТЬ мы.

Пока остается на данной территории сообщество тех, кто хочет быть ТАКИМИ людьми, какими это им предписано их историческим смыслом, их историософией, — до тех пор, повторяю, здесь будет и армия, и все остальное. И никто сюда не сунется. А как только этот социальный массив испарится (в том числе и с помощью деисториософизации) — испарится и все остальное. Государство, власть, политическая система, олигархия, бюрократия — все.

Я верю, что в душе президент Медведев все понимает правильно. Но я не о душе — о Послании.

Политическая борьба 2009–2015 годов отделит зерна от плевел, булат от стекла, дробимого кризисом, людей, имеющих ценности, несовместимые с потерей суверенитета, от людей, чьи ценности прекрасно совмещаются с потерей оного.

Патриотизм как ценность? Я помню, кто и как издевался над этой ценностью в 1988 году и поносил меня за то, что я тогда назвал себя патриотом. Потом патриотами стали все, кто меня третировал. Я постоянно вижу их лица на телеэкране.

«Слаб человек»? Согласен. Но человек, который слаб, хорош, покуда всё «в шоколаде». А поелику «шоколад» тю-тю, человек этот… Он как от слабости своей вдруг СТАЛ патриотом, так (от этой же слабости) и ПЕРЕСТАНЕТ им быть. Погодите совсем немного, и вы получите по этому поводу самые наглядные доказательства.

Я обещал, завершая марафон, обсудить еще Обаму, кризис и манифест Ходорковского.

Ходорковский сначала сделал стратегическую заявку («кризис — это смена парадигмы»), но тут же заявку провалил (парадигма — это «тэтчеризм-рейганизм»). Смешно…

Кризис и впрямь тянет на смену парадигмы. Смена эта произойдет не в один день. Но не исключено, что на нее уйдет всего лишь 6–8 лет. Обычно парадигмы менялись многими десятилетиями, но и такая длина переходного периода воспринималась как катастрофический скачок. А тут…

Да, кризис парадигмален. Но не потому, что отменяется «тэтчеризм-рейганизм», а потому, что не отменяются законы капитализма. Всеобщие кризисы капитализма — не выдумка. После двух первых всеобщих кризисов были мировые войны. Которые и выводили из кризисов. Других способов выводить из всеобщего кризиса капитализм не знает. В условиях кризиса подешеветь должно все, кроме собрания сочинений К. Маркса. Потому что все происходит строго по Марксу. Презирали Маркса, презирали… Допрезирались.

А еще кризис парадигмален потому, что исчезла дуальность мира. У капитализма нет «альтер эго» (им были СССР и мировая коммунистическая система). А капитализм без «альтер эго» — это та еще штучка. Скоро и Ремчуков с Юргенсом поймут, какая именно.

Парадигмальность парадигмальности рознь. Есть такое понятие «ранг». Формационная парадигмальность имеет высокий ранг. Но более высокий ранг — у парадигмальности мегапроектной. Кризис, по существу, подводит черту под всей эпохой Модерна и спрашивает человечество: «У вас есть, чем этот Модерн заменить? Не Постмодерном же!» Нет ответа? Наступает великое удушье. Всемирный «бобок».

Но и мегапроектная парадигмальность — не наивысшая.