Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1 - Кургинян Сергей Ервандович. Страница 56

Если бы не было высказываний Путина и Медведева о развитии…

Если бы не было откликов на эти высказывания…

Если бы не было суждений, косвенно сопряженных с высказываниями и откликами на них, но не имеющими прямого отношения к развитию…

Если бы не было разного рода исторических адресаций…

То разве исчезла бы та проблематика, в рамках которой высказываются наши политические герои, в рамках которой на их высказывания реагируют, порождая те или иные полемические «волны»?

Ничего бы с этой проблематикой не случилось! Она имеет абсолютно самодостаточный характер.

С содержательной точки зрения, как мы убедились, Путин и Медведев не вносят в проблематику ничего нового. Да они и не пытаются это сделать.

А значит, вне высказываний Путина и Медведева проблематика не претерпевает по сути никаких существенных трансформаций. А вот вне проблематики высказывания Путина и Медведева невозможны по определению.

Из данной — очевидной, в общем-то, — констатации вытекает, кстати говоря, возможность такого обсуждения вопроса о развитии, в котором только проблематика и останется. А ни путинских, ни медведевских высказываний не будет упомянуто вовсе. Ведь развитие обсуждается с наидревнейших времен. А если суждено человечеству продлить себя во времени, то оно…

Стоп! А суждено ли человечеству продлить себя во времени? Если бы я был уверен, что человечеству это суждено (к вопросу о СУДЬБЕ, которая и есть то, что суждено), то, может быть, и не придавал бы такого значения исследовательскому методу, в котором надо сначала сформировать Текст из неких небезусловных высказываний о развитии, потом этот Текст тщательно проанализировать… А потом… Потом начать рассматривать развитие как таковое, называя подобное рассмотрение всего лишь формированием Контекста к этому Тексту.

Но я совершенно не убежден, что человечеству суждено существовать и тем более развиваться. А ты, читатель? В основе моего интереса к Тексту, в основе отношения к собственной проблематике развития как к Контексту, в основе используемого метода — эта моя неубежденность. Она и только она превращает собственную проблематику развития в Контекст для какого-то, мною самим фактически сформированного, мета- и пара-Текста. Аристотель и Гегель, Кант и Маркс сказали о развитии неизмеримо больше, чем Медведев и Путин. Но ни эти философы прошлого, ни современные нам философы не могли и не могут (Маркс здесь исключение, подтверждающее правило) отделить от развития реальное человечество, сохранив при этом оное в виде «многоэтажки», о которой я говорил во введении, или же обнулить развитие вместе с человечеством. А вот Медведев и Путин, если сами и не могут участвовать в таком отделении или обнулении (а также в борьбе с оными), то могут оказаться гирями на весах, представителями актуальных сил, классов, элит, от которых и впрямь, увы, зависит нечто подобное. Причем впервые в истории человечества.

Путин… Медведев… Буш… Обама… Буквальная весомость этих конкретных имен высоко вариативна, причем на достаточно коротких промежутках времени. Но адресация к именам как к знакам, за которыми стоит нечто большее (группы, элиты, тенденции), носит неотменяемый характер. Так ведь именно так я и адресуюсь к этим (да и многим другим) именам (Столыпин, Сталин, Горбачев и так далее). Мне важно, что просвечивает за именами. А также за высказываниями обладателей этих имен. А за этим всем просвечивает судьба… она же — борьба… она же — конфликт… она же — война…

Я убежден, что развитие становится предметом основного конфликта XXI века. Подчеркиваю — именно основного конфликта. Не одного из конфликтов, а, так сказать, «конфликта конфликтов».

Представители одного направления считают таким «конфликтом конфликтов» нечто иное. Например, конфликт, связанный с исчерпанием невозобновимых ресурсов, необходимых для выживания (а не развития) человечества. К таким ресурсам относятся, как мы знаем, энергетические ресурсы, питьевая вода, обобщенные экоресурсы и многое другое.

Представители второго направления считают таким «конфликтом конфликтов» смыслы. Это называется «конфликт цивилизаций».

Я же принадлежу к направлению, признающему наличие и ресурсных, и смысловых конфликтов, но считающему эти конфликты вторичными по отношению к конфликтам, порождаемым проблематикой развития. Ею и только ею.

Уже введя по отношению к развитию представление об его судьбе, я политизировал развитие. Сейчас я делаю следующий шаг. А точнее, сразу несколько шагов, связывая судьбу с борьбой, борьбу — с конфликтом, конфликт — с войной. О том, что связывает судьбу с борьбой, я уже говорил во все том же введении, к которому опять адресую читателя. Борьба и конфликт… Их близкая к тождественности взаимосвязь мне кажется очевидной. В сущности, борьба является инолексическим эквивалентом конфликта. Борьба нескольких сил и есть конфликт. Но лексика, адресующая к слову «борьба», требует менее рациональных подходов к описанию того, что обозначено данным словом. Такие подходы обычно не доводятся до математических моделей и логических конструкций. Сторонники же лексики, в которой есть место для слова «конфликт», тяготеют к предельной алгоритмизации подхода к рассмотрению того, что заданным словом стоит. Сторонники этой лексики менее эмоциональны, более склонны к детализациям.

Возьмем, к примеру, слово «страсть». Это, между прочим, очень важное с политической точки зрения слово. Совместимо ли оно со словом «борьба»? Безусловно. А со словом «конфликт»? Да, совместимо. Но, согласитесь, в гораздо меньшей степени. Когда говорят о классах, то лексика «классовой борьбы» неуловимо ближе к сути дела, чем лексика межклассового и внутриклассового конфликта. Когда говорят об элитах или группах, то все ровно наоборот. «Конфликт элит»… Согласитесь, это в чем-то лексически точнее, чем «конфликт классов». Впрочем, речь идет о нюансах. Может быть, и важных, но не меняющих коренным образом существа дела.

Исследуя вопрос о судьбе развития в России и мире, я могу сказать, что в XXI веке развитие является основным предметом борьбы глобальных центров сил.

А могу сказать, что развитие становится основным глобальным конфликтом XXI века («конфликтом конфликтов»).

Мне удобнее говорить об основном глобальном конфликте. Но я мог бы сказать и об основном предмете борьбы глобальных сил. Что намного важнее, так это определить накал конфликта или накал борьбы. И установить, что накал, безусловно, позволяет говорить о войне. Война «за» и «против» развития будет «войной войн» в XXI (и именно в XXI) столетии. Войны могут идти за что угодно — за любые ресурсы, смыслы, территорию, позиции, влияние. Но в конечном счете все будет определяться этим самым развитием. Являясь в первом приближении войнами за что-нибудь другое, эти войны, по сути, будут войнами «за» и «против» развития.

Война… Каждый раз, когда я думаю о правомочности и необходимости использования именно этого слова, мне становится тоскливо до невозможности. «Ну, вот, — думаю я, — опять дразню хорошо известных «гусей»… «Гуси» назовут меня «поджигателем», как минимум, «ястребом». Начнется бессмысленная полемика вокруг того, есть ли место войнам в XXI столетии… Следует ли называть конфликты войнами…» Но тут же вспоминаю я о названии одной книги, слишком много определившей в интеллектуальных и политических судьбах XXI века, и понимаю, что отказ от апелляции к войнам — не только признак малодушия и конформизма, но в каком-то смысле гносеологическая (а что еще хуже — гносео-политическая) ошибка. Причем ошибка недопустимая.

И тем не менее перед тем, как начать рассмотрение экстремальной конфликтности, именуемой «войнами», я рассмотрю конфликтность как таковую.

Конфликты по поводу развития — его необходимости вообще и его направленности — существовали всегда. И всегда были исторически обусловленными. Чем обусловленными? Ментальностью (кто-то скажет — парадигмальностью), уровнем развития производительных сил, культурой. Что обнаруживается, если мы вычтем подобную обусловленность? Останется ли в проблематике развития как такового нечто, инвариантное по отношению к степени развития производительных сил, к культурно обусловленным ценностям и всему прочему?