Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1 - Кургинян Сергей Ервандович. Страница 65

Что такое этот самый «остров Россия», за счет чего он отстоит себя от всеобщей и всеми поощряемой постмодернистской эрозии — я не понимаю. Сценарий этот считаю для России абсолютно губительным. Но оговорить его — моя неотменяемая аналитическая обязанность.

Второй сценарий — превращение паузы, завоеванной кавказскими действиями летом 2008 года, в новое интеллектуальное наступление. От тех, кто предложил косовскую игру, надо добиваться некоей интеллектуальной окончательности. Им надо сказать: «Видите, мы можем играть так же, как вы! И будем играть, если вы нам это навяжете. Но давайте вместе обсудим, что это за игра и к чему она приведет. Обсудим, не она ли привела к мировому эксцессу, именуемому «кризисом». Обсудим, что произойдет дальше, если эту игру продолжать. А главное — в чем суть игры? Мы все отказываемся от проекта «Модерн»? В пользу чего отказываемся? И в любом случае, надо же сделай» этот отказ достоянием человечества. Дальше двигаться в режиме недосказанности нельзя».

Возможна ли открытая дискуссия по данному вопросу? Я считаю, что возможна. Еще год назад она была бы гораздо более проблематичной. А сейчас мир пребывает в такой растерянности, что его готовность обсуждать собственные основания резко возросла. В любом случае — почему бы не попытаться осуществить нечто подобное? Предположим, что нам удастся это осуществить. Что тогда?

Тогда окажется, что часть Запада ПРЕДАЛА, да, именно предала свою историческую миссию, свое бремя, свою ответственность перед человечеством, свою роль и свой проект. Я имею в виду проект «Модерн». Но ведь ни Индия, ни Китай, ни многие другие страны, как мы уже убедились, это не предадут. И не все элиты Запада согласны на такое предательство.

А поскольку это так, то результаты дискуссии можно использовать для формирования определенной стратегии защиты Истории. Я называю такую стратегию консервативной. Ее суть такова: «Мы не хотим отказываться от Истории. У нас, как у консерваторов, нет нового исторического проекта. Но мы готовы отжимать до конца возможности имеющегося проекта. В любом случае, мы не примем отказа от данного исторического проекта, проекта «Модерн», не имея внятной проектной альтернативы. А постмодернистский произвол «a la Косово» мы воспринимаем как посягательство на высшую ценность — Историю».

Я не хочу сказать, что консервативная стратегия защиты Истории является единственно возможной. Но такая стратегия возможна наряду с другими. Предположим, что будет заявлена именно она. Что тогда? Тогда можно собирать вокруг себя союзников. И не по принципу «против» (например, против однополярного мира), а по принципу «за»: «За проект «Модерн»! За верность его неотменяемым прогрессистским гуманистическим ценностям!»

А ведь, помимо ценностей, есть и сопряженные с ними организационные, структурообразующие принципы. Принципы, формирующие человеческие общности. Нация, повторяю, — это общность, сформированная ценностями и принципами Модерна. Отстаивая эти ценности и принципы, мы отстаиваем и нацию, и национальное государство, и суверенитет. Только не надо путать нацию с племенем, а национальное государство — с архаизированным этническим гетто. Этой путанице будут радостно аплодировать оба врага — и постмодернистский, и контрмодернистский. Допусти мы только эту путаницу — и шанс на инициативу будет потерян.

Союз развивающихся (и части развитых) стран вокруг Модерна еще может сложиться. Он еще может быть устойчивым и позитивным. Если он сложится — его противники окажутся в тяжелом положении — в положении людей, предавших свою идентичность, свой смысл, свою миссию. Ведь никто из тех, кто соорудил Косово и многое другое, не сказал открыто, что он выходит из проекта «Модерн», и не заявил о своей верности ценностям Постмодерна. Что-то говорится сквозь зубы время от времени. То Киссинджер скажет о конце Вестфальской системы, то кто-то еще так или иначе проблематизирует между прочим national state.

Но это все делается сквозь зубы. И западные стратеги всегда могут сказать, что у них плюрализм и мы всего лишь выхватываем отдельные ничего не значащие высказывания, придавая им избыточное значение. Дискуссия же, о которой я говорю, должна бы была вывести все на чистую воду. Добиться окончательной откровенности в наиважнейшем стратегическом вопросе — вопросе о судьбе проекта «Модерн». Мы его сохраняем? Мы его отменяем? В пользу чего? Мы вообще отказываемся от проектов, втягивая мир в постмодернистскую постпроектную кашу?

Если бы дискуссия смогла расставить точки над то это было бы огромным по своему значению интеллектуально-политическим зачином, позволяющим сформировать рассмотренный мною консервативный сценарий защиты Истории. Но есть и еще один сценарий ее защиты.

Это третий сценарий — не консервативный, то есть оборонительный, а наступательный. Конец Модерна фиксируется. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Постмодерн объявляется неприемлемым. Конец Модерна должен стать тогда началом Сверхмодерна. Подчеркиваю — Сверх, а не Постмодерна.

Что такое Сверхмодерн и в силу чего он может оказаться востребованным? Это я буду обсуждать подробно в следующих частях данной книги. Пока я всего лишь обозначаю все возможные сценарии — как отвечающие духу Истории, так и враждебные этому духу.

Сценариев, отвечающих духу Истории, как мы видим, два — консервативно-оборонительный и наступательный.

Сценариев, противостоящих духу Истории, тоже два. Один из них — постмодернистский — я уже описал. Но есть и второй — фундаменталистский.

Это четвертый из возможных сценариев геополитического и историософского поведения России. Согласно этому сценарию, Россия должна отвергнуть и Модерн, и Постмодерн, присягнув Контрмодерну, возврату к новому Средневековью, неоархаике. В принципе, этот сценарий вполне приемлем для Постмодерна, поскольку Постмодерн нуждается в архаической контрмодернистской периферии. Сохранение при этом Россией хоть какой-то целостности возможно в двух случаях. Если она доведет контрмодернистское православие до колоссальной нагретости. Или если она вообще заменит его контрмодернистским исламом. Последнее тоже рассматривалось многими. Ультранационалистические же радения, доводящие контрмодернистский регресс до «триумфа» неоязычества, как все мы понимаем, приводят только к полному распаду России, ее трайбализации.

Нет нужды комментировать четвертый, контрмодернистский, сценарий. Его губительность для России достаточно очевидна. Речь идет о превращении России в регрессивное неоархаическое гетто, в новый тип периферийной колонии, эксплуатируемой постмодернистским ядром.

Нет нужды и исповедоваться в том, что наиболее по душе автору. Это и так понятно. Я убежден, что у мира есть одна позитивная возможность «ПЕРЕЙТИ ИЗ МОДЕРНА В СВЕРХМОДЕРН.

Но, во-первых, я понимаю, что Модерн есть как реальность, а Сверхмодерн — это эфемерная и лишь эскизно очерченная возможность.

А во-вторых, я, как аналитик, обязан не воспевать только свои предпочтения и даже не заниматься доказательствами их действительной ценности. Я должен говорить именно о возможном и описывать все варианты развития событий.

Наиболее возможным является сейчас консервирование Модерна. Что же касается всех вариантов развития событий, то их четыре. И я описал их с той степенью подробности, которая допустима на данном этапе исследования.

Описав же это и сопоставив с косовским прецедентом, могу, как мне кажется, иначе теперь обсуждать главное — ВАЖНОСТЬ проблемы развития как таковой. А также то, кто и как воюет с развитием.

Что нового по части важности проблемы развития внесло рассмотрение косовского микроинцидента, имеющего мировое значение? То, что весь мир завис над пропастью беспроектности, являющейся ноу-хау постмодернизма, отрицающего не просто проект «Модерн», а все проекты, субъекты, целостности, смыслы и так далее. Снисходительно позволяя смыслам формировать вокруг себя какие-то подвижные микрогруппки, постмодернизм делает все возможное для того, чтобы смыслы (причем никакие смыслы) не могли сформировать устойчивых макрообщностей, способных стать историческими субъектами.