От лжекапитализма к тоталитаризму! - Антонов Михаил Алексеевич. Страница 132

Эллины говорили: «Кто не грек, тот варвар», вкладывая в эти слова откровенно расистский смысл (эллин отличается от варвара, как человек от животного). Презирая труд, именно они «обогатили» человечество учением о «говорящих орудиях» — рабах, а варварами считали не только чужестранцев, но и соотечественников, не имевших счастья быть потомственными гражданами Афин. Быть эллином значило ощущать себя имеющим «эксклюзивное» право проводить жизнь в обсуждении вопроса — догонит ли Ахиллес черепаху. И вырабатывать тщательно ухоженное тело, холодное и бесстрастное выражение лица и критическое направление ума. Уметь к любому явлению подходить как к мертвому, отстраненно — именно вследствие близкого к абсолютному презрения ко всему встречающему на пути.

Увы, человек несовершенен и нередко втайне почитает того, кто его презирает. Вот и самовлюбленная до нарциссизма, презирающая все варварское греческая культура, крайне агрессивная, перемалывала все соприкасавшиеся с ней местные культуры в некую мешанину — «эллинистический мир». Даже Египет, пять тысячелетий (!) сохранявший свои устои и быстро оправлявшийся после разгромов и завоеваний, скоропостижно и бесславно погиб при столкновении с «греческой волной».

Но нашёлся и народ, способный противостоять вездесущим грекам. И даже взять над ними верх. Лишь одни римляне в Средиземноморье смогли не только отстоять свой язык, но и создать свою, равноценную греческой, культуру. Правда, они строили её по греческому образцу, но все же отстояли не только свой язык, но и свои национальные принципы, решительно отличные от греческих. И они не были чужды делению на «своих» и «варваров». Только первыми в варвары у них попали… греки, которых римляне презирали за их явно не «нордический» характер, за трусость, хитрость и эгоизм. Римляне, отстоявшие свое существование в легендарных Пунических (а для них — Великих Отечественных) войнах, где судьба страны висела на волоске и только несокрушимая воля к победе позволила переломить ситуацию, могли позволить себе осознавать свою исключительность.

Эллинской культуре болтовни, презрения к труду и окружающему миру римляне противопоставили культуру, почитающую лаконизм и труд (особенно земледельческий). Они создали образцовую правовую систему для подданных огромного многоязычного и многоконфессионального государства. Именно римский взгляд на человека и гражданина (в сочетании с влиянием получавшего все большее распространение христианства) привел к исчезновению рабовладения и выравниванию прав подданных, а достижения римлян в государственном строительстве остались образцом и для последующих эпох.

Европа почувствовала свою общность — именно как носительница римской традиции — в эпоху Карла Великого (который, замечу, первым начал войну на уничтожение против славян). Духовным носителем римской традиции стала римская (католическая) церковь. Но с наступлением эпохи Возрождения индивидуалистически настроенная «образованная публика», интеллигенция, обрела для себя идеал во вновь открытой тогда греческой культуре с ее крайним свободомыслием, страстью к абстрактным проблемам и гипертрофированным почитанием собственной личности. А весь быт и строй жизни римлян был оклеветан. Правда, рядовым европейцам не свойственно греческое презрение к труду, скорее наоборот. Но именно от греческих образцов, воспетых гуманистами, ведет свое начало пресловутая интеллигенция, по всем параметрам вполне созвучная эллинистической.

Вот какой коктейль получился от соединения мировидений викингов и греков. Сначала в Европе было всё — и гуманное, и варварское. Почти в одно время и в одной и той же стране жили, например, святой Франциск Ассизский, нищий странник, всегда радостный и славящий Бога, и святой Фома Аквинский, холодный систематизатор схоластики. Великий математик и физик Блез Паскаль, воспевший ничтожество и величие человека и всюду ищущий «живого Бога», и другой великий математик и физик Рене Декарт, рационалист до мозга костей, настолько усомнившийся в объективности окружающего мира, что даже собственное существование выводил из факта своего мышления («Я мыслю, следовательно, существую»). Словом, в Европе были носители как высокодуховного, так и приземлённого взгляда на человека. Но, пожалуй, европейскому мировоззрению в целом, за редкими исключениями, была присуща агрессивная нетерпимость, невозможность для его носителей смириться с сосуществованием других культур, равноценных их собственной.

Сторонники возвышенного понимания («антропологического максимализма») рассматривали человека как венец творения, считали, что он создан по образу и подобию Божию и способен к обожению, уподоблению Богу. Но это требовало от человека неустанного духовного труда, жизни пред Лицом Бога, всегдашней памяти об ответе на Страшном Суде Господнем. А для приверженцев низменного взгляда («антропологического минимализма») человек сводился к низшим уровням своей организации, оставался чисто земным существом, «говорящим животным» или высокоорганизованным механизмом, не связанным с космосом и с Богом. В европейской культуре победило минималистское начало, то есть взгляд на человека как на нечто крайне несовершенное и порочное.

Ещё мыслители античности по-разному решали вопрос о том, «что первично» — личность или общество (государство). Аристотель и стоики исходили из первостепенного значения общества. А Эпикур, считавший, что мир состоит из атомов, напротив, первичное звено государственности усматривал в индивиде — как бы атоме общества. Ведущие философы эпохи Возрождения тоже рассматривали человека как атом (греческое слово «атомос», как и латинское «индивид», означает «неделимый»), считали его индивидуалистом и эгоистом.

Итальянский мыслитель Никколо Макиавелли (1469–1527), мучительно переживавший за судьбу любимой родины, которая становилась жертвой грязных интриг и распрей, убеждён в эгоизме человека. В сочинении «Государь» Макиавелли утверждал: «о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность, влечёт нажива… В мире нет ничего, кроме черни». А чтобы люди не пожрали друг друга в борьбе между собой, они учреждают государство. Макиавелли считал, что католическая религия отошла от христианских идеалов, но она нужна, чтобы держать в узде низшие классы общества. Решающим критерием правильности политики для Макиавелли был успех, и он оправдывал любое насилие во имя государственного блага. Именно Макиавелли именуют отцом западноевропейской политической науки.

Невысокого мнения о человеке были и вожди Реформации. Основоположник протестантизма Мартин Лютер исходил из «коренной и общей испорченности человеческой природы». Жан Кальвин считал, что человека представляет собой всего только «землю и грязь». Но главное — Кальвин исходил из идеи предопределения, согласно которой Бог заранее установил, кто пойдёт после смерти в рай, а кто в ад, и никакие действия человека не могут изменить этот приговор. А как узнать, куда определён данный конкретный человек? В рай — если ему сопутствует удача в делах, прежде всего в денежных, ибо это и есть свидетельство Божьего благоволения. Если Христос провозглашал: «Горе вам, богатые!», то кальвинизм благословил наживу, фактически отойдя от Нового Завета назад к Ветхому Завету.

На английской почве протестантизм породил философию Томаса Гоббса (1588–1679), который считал человеческую природу вне всякого сомнения эгоистической:

«… люди от природы подвержены жадности, страху, гневу и остальным животным страстям», они ищут «почёта и выгод», действуют «ради пользы или славы, то есть ради любви к себе, а не к другим», и главный принцип отношений между людьми — «человек человеку волк». В человеческом обществе частное, индивидуальное — это нечто первичное, а общественно-государственное — вторичное и производное.

Так Гоббс начал ту линию буржуазного утилитаризма, которая позднее достигла предельного выражения в философии Иеремии Бентама, считавшего пользу основой нравственности и критерием оценки человеческих поступков.