Волхвы - Добровольский Алексей Александрович. Страница 14

Я работал в двух направлениях: естествознание и «еврейский вопрос». Вначале раздвоение давало о себе знать, мешало: я не мог выбрать окончательно ни один из родов своих занятий как более зна­чимый. Но где-то на подспудном уровне интуиция мне подсказывала, что рано или поздно параллельные прямые должны пересечься. И они пересеклись, когда я понял, что экологическая катастрофа есть логическое следствие монотеистической библейской установки на порабощение «богопротивной твари» – Природы.

Я не принадлежу ни к какому философскому направлению, ни к какой религиозной системе, ни к какой исторической школе. Моё мировоззре­ние едино и многогранно. Но я не могу увязать его ни с одной доктриной.

Во мне живёт одновременно анархист и националист, социалист и почвенник: где-то во внутреннем естестве моём они взаимооборачиваются и образуют единое, неделимое целое.

Непреходящая ценность Идеи состоит не в новизне, не в оригинальности, а лишь в глубине. Блестящий ум относится к уму глубокому так же, как бесплодный секс к свещеннодейству зачатия. Подлинный, само­бытный мыслитель не нуждается в «знаменитости»: ему противопоказа­на всякая выспренность и артистичность, он просто не может быть модным. Ему свойственна безыскусность, и он чужд любой театральщине. Ни Руссо, ни Уитмен, ни Торо, ни Сковорода не были элегантны.

Не только чужая, но и своя душа – потёмки. Всякая искренняя душа не может ни понять, ни измерить саму себя: она то взмывает на вели­чайшую высоту, то ниспадает в ужасающую бездну. Тоска по несбыточно­му приводит её на путь исканий.

Никто из известных мне современных идеологов, за исключением Добромысла (Андрея Светова), не может назвать меня своим единомышленником, поскольку я всегда предпочитаю мыслить самостоятельно и не преклоняться ни перед каким фетишем. В самом основании моего характера заложено отвращение к соглашательству, неумение и нежела­ние жить вполовину.

Вообще, уже 1000 лет, со времён кровавой иудохристианизации, наша страна – страна крайностей, страна богоборцев и богоискателей, страна скитов и острогов, безответного долготерпения и беспощадных бунтов. В непонятной Западу (да и Востоку тоже) непредсказуемой стихии Русской Души бесшабашная удаль спелась с чёрной хандрой, хмельной разгул – с трезвым нигилизмом, бешеная страсть – с изувер­ским самооскоплением, безмерное сострадание – со свирепой жестоко­стью. Но при всём этом и всегда – главная и самая впечатляющая особенность наша – это неуёмная, неизбывная жажда Правды-Справедливости и мучительные поиски Её. «Шекспир настолько великий гений, что может стать уже по плечо русскому человеку», – эти слова Аполлона Григорьева приводит Д.В. Григорович в своих «Воспоминаниях».

Впрочем, за Правдой-Маткой далеко ходить не надо; она заключена в наших народных пословицах: «Правда в лаптях, а кривда – в сапогах!» и «На деле прав, а на дыбе виноват».

Я рос своенравным и упрямым, и это помогло мне, когда я начал создавать своё Я. Оккультное положение гласит, что человек сильных, подчас необузданных страстей, если только он сумеет их вы­прямить и спаять в единую всепоглощающую страсть, влекущую его к Добру, будет иметь такой успех, какого никогда не достигнет человек умеренный, серый, заурядный, «себе на уме». Даже злодей может преоб­разиться, равнодушный – никогда.

Известно, что ряд выдающихся религиозных деятелей античности, индийских йогов, мусульманских суфиев, буддийских и даосских анахоре­тов в начале своей жизни были людьми глубоко порочными. Они стали так велики в своём подвижничестве именно потому, что их натура таила гораз­до более возможности стать духовными светочами мира, чем натура лю­дей слабых, никудышных, которые «ни богу свечка, ни чёрту кочерга». Самоотверженным путём духовной алхимии, нравственного совершенство­вания смогли они превратить свои личностные эгоистические душевные свойства в высшие спиритуальные силы, подчинить их своей Доброй Воле и безграничным возможностям Её.

И если кто-либо спросит меня, какова цель земной жизни, я отвечу, что цель эта – становление Героя, ибо эволюция не кончается человеком.

Мои книги запрещаются преступной оккупационной цензурой. В какой ещё стране могут судить за любовь к Родине, к своему народу? – Толь­ко в стране, порабощённой иноплеменниками. Но эти трусливые запреты лишь подтверждают обречённость и неотвратимый крах лживого, гнилого, продажно-рыночного режима и его базарной «элиты», не могущих противопоставить Идее ничего, кроме наручников.

Я горжусь тем, что мои работы нашли горячий отклик в сердцах молодёжи и стали путеводной нитью для многих и многих людей в поис­ках смысла своего бытия. Работы эти утешают их в печали, вселяют уверенность в Победе, поднимают выше страха смерти. Они вдохновляют и ведут в бой за идеалы Правды, Свободы, Красоты.

Борьба – удел Героев, бросающих вызов Злу и идущих на подвиг не ради славы, наград и власти, а потому, что не могут поступать иначе. И эти Герои – не одиночки: ведь на подвиг люди идут лишь тогда, когда уверены, что народ с ними. Герои всегда самоутверждались только в Борьбе; так они творили свою судьбу и судьбу своих народов. И они не ныли, что, дескать, нас мало и что плетью обуха не переши­бить. Тех, кто прав, мужествен и верен, всегда было на свете мень­ше; все Великие Движения начинались горсткой правдолюбцев.

Мои книги взяты на вооружение соратниками Русского Освободитель­ного Движения, которое неудержимо растёт, ширится, даже не имея ни материальной базы, ни централизованного руководства.

Строки моих стихов высекают на надгробных камнях, от руки переписывают и заучивают наизусть в зонах и камерах, перекладывают на музыку и распевают на Солнечных Языческих Празднествах и в Волшебную Купальскую Ночь.

Цитаты из моих работ служат эпиграфами к программным статьям в молодёжных Национально-Социалистических журналах, Боевых Листках и Вестниках Сопротивления. Не иссякает поток сочувственных писем от всё новых и новых сподвижников. Можно ли желать ещё какого-то большего признания плодотворности своих трудов во славу ПРИРОДЫ – РОДИНЫ – НАРОДА?

Помню: мне было лет 7 или 8; я стоял на лугу в зарослях пахучих цветущих трав. Ярко светило Солнце, гудели шмели, порхали бабочки. Внезапно повеял ветерок, травы зашелестели, зашептались; я вдохнул их дивный медовый запах – и меня не стало; вернее – я стал этим цветущим лугом, ветерком, солнечным светом… Я как бы растворился в ласковых, тёплых, сочувственных стихиях.

Не знаю, сколько длилось это чудесное мгновение, бывшее одновременно и явью, и сном, и грёзой. Когда я снова воплотился, то увидел себя опять стоящим на лугу. Слёзы градом лились из моих глаз, но то были невыразимо сладостные слёзы ВЕЛИКОЙ РАДОСТИ. Незабыва­емое ощущение слиянности с чем-то ЖИВЫМ, РОДНЫМ, МАТЕРИНСКИМ запе­чатлелось навеки. Позже, уже в зрелом возрасте, оно повторялось ещё только дважды.

Предчувствую, что это первобытно-детское, ослепительное для дневного сознания Просветление вновь посетит меня в мой смертный час…

Доброслав.

Желающие приобрести другие работы Доброслава могут писать: 612025, Кировская обл., Шабалинский р-н, п/о Новая Указна, Доброславу.