Обвиняется терроризм - Устинов Владимир Васильевич. Страница 11

В республике развернулась война за власть — в том числе криминальными методами. Именно как попытку официального объявления войны федеральному Центру можно расценить действия ОКЧН («Общенационального конгресса чеченского народа»), который 9 октября 1992 года в ответ на принятие Президиумом Верховного Совета РСФСР Постановления «О политической ситуации в Чечено-Ингушской Республике» объявил мобилизацию всех лиц мужского пола от 15 до 55 лет, привел в боевую готовность национальную гвардию, принял постановление с призывом к вооруженному захвату власти в республике вплоть до военной конфронтации с Центром, расценил постановление Президиума ВС РСФСР как вмешательство во внутренние дела Чечни.

К тому времени уже полным ходом шла военизация чеченского общества, захватывалось оружие, принадлежавшее воинским частям, дислоцированным на территории Чечни.

Продолжала обостряться и внутриполитическая обстановка в Чеченской Республике. Осенью 1994 года на ее территории произошли вооруженные конфликты между враждующими группировками, грозившие перерасти в гражданскую войну. Все свидетельствует о том, что насилие, вылившееся в терроризм, брало начало во властных устремлениях определенных группировок. Я делаю этот экскурс в историю и теорию, чтобы лучше понять, что же произошло и происходит в Чечне.

У меня своя логика сравнений и параллелей. Чечня и Ирландия — своеобразные точки отсчета хода исторического потока, психологических размышлений.

Если обратиться к ситуации в Северной Ирландии, необходимо немного подробнее остановиться на предыстории политического конфликта, с которым связывала свои действия ИРА, — Ирландская республиканская армия (а сейчас и многочисленные ее преемницы — Временная ИРА, Последовательная ИРА и т. п.).

Исторически сложилось так, что до разделения Ирландии на два государства — Северную Ирландию и Ирландское Свободное Государство (с 1949 г. — Ирландская Республика), юнионисты — сторонники единого с Великобританией государства — были сконцентрированы в северо-восточной части острова. Призывы к автономии, которые исходили от южной, националистической части Ирландии, сильно тревожили юнионистов, желавших сохранить существующее политическое устройство.

Ирландское восстание 1916 года в Дублине и последующая казнь его лидеров привели к войне за независимость между националистами, с одной стороны, полицией и армией — с другой. Британское правительство попыталось смягчить ситуацию введением в 1920 году Акта о Правительстве Ирландии.

По условиям этого закона должны были быть созданы два парламента в Ирландии: один для управления шестью графствами, составляющими ныне Северную Ирландию, другой — для контроля над остальной частью острова (в общей сложности 26 графствами). Но вскоре требования автономии переросли в требования независимости. По англо-ирландскому договору в 1921 году Ирландии была предоставлена независимость, однако с условием, что Северная Ирландия не войдет в независимую Ирландию, а парламент Северной Ирландии не примет участия в выборах. На основе этого решения и было сформировано государство Северная Ирландия.

Во время его создания из шести графств два были с четким юнионистским большинством, два имели небольшое юнионистское большинство и оставшиеся два — небольшое националистическое большинство. Это гарантировало Северной Ирландии общий перевес юнионистов. Но с разделением Ирландии не было согласно националистическое меньшинство. Оно и добилось того, чтобы существование Северной Ирландии стало тревожным в связи с достигнутым политическим решением, едва ли не принуждением, и, по меньшей мере, не на основе консенсуса.

Северо-ирландский конфликт исключителен для Западной Европы еще и потому, что он — классический случай терроризма этнического меньшинства: Временная ИРА, крошечное меньшинство католического меньшинства в Северной Ирландии, пытается «освободить» территорию, на которой большинство отказывается от «освобождения».

ИРА проводит свою кампанию скачкообразного насилия в Ирландии в течение более 60 лет. Но ее мнение о себе как о «легитимной Республике» и ее вера в то, что дублинское правительство (не говоря уже о британском правлении в Северной Ирландии) являются «великим узурпаторством», резко отличают ее от других групп, ведущих в Европе подрывную деятельность, таких как ЭТА, «красные бригады», ни одна из которых не может заявить о некой родословной, претендующей на то, что они верные хранители национальной чести, достоинства, единства.

Немного похожие претензии с момента захвата власти заявляли и лидеры чеченских боевиков. Однако, несомненно, при отдельных пробелах и натяжках в законодательстве и правоприменительной практике Соединенного Королевства общий контроль над ситуацией в Северной Ирландии все же принадлежал Лондону, что позволяло большей частью пресекать милитаризацию общества (несмотря на относительную прозрачность для боевиков границ с Ирландской Республикой). Потоки оружия не были столь массовыми, да и поддержка местного населения не могла сравниться с ситуацией в Чечне. Одна из причин этого — демографический фактор.

В Чечено-Ингушской Республике на момент прихода к власти Д. Дудаева соотношение этнических чеченцев и других национальностей было приблизительно 60 % к 40 % (из которых 24 % — русские, 13 % — ингуши). В результате произвольного раздела республики демографический состав был искусственно изменен в пользу чеченцев, а оставшееся русскоязычное население начало «выдавливаться» из Чечни, следствием чего стал искусственно созданный значительный перевес чеченского населения даже в районах, традиционно заселенных русскоязычным населением.

В то же время сейчас приблизительно 60 % из полуторамиллионного населения Северной Ирландии — протестанты. Оставшиеся 40 % — католики. К протестантам, из-за их лояльности к Британской короне и их поддержки политического союза между Северной Ирландией и Великобританией, обращаются как к «лоялистам» и «юнионистам». Аналогично католики, в соответствии с их желанием единой Ирландской Республики, известны как «националисты» и «республиканцы». Это четкое разделение между религиозными группами способствует вере в то, что конфликт только религиозный. Но подобные выводы — упрощенческие и вводящие в заблуждение, поскольку они не учитывают тот факт, что географическое, культурное, экономическое, этническое и политическое деления между двумя группами развиваются параллельно религиозному расколу североирландского общества.

Аналогичным образом — религиозным и национальным основанием пытались мотивировать причины конфликта чеченские лидеры. Тем самым конфликту придавалась видимая легитимность, а его истинная цель затуманивалась.

Религиозные основания для чеченского терроризма являются одновременно и мотивацией действий, и фактором легитимации крайней степени насилия (борьба за веру против «неверных», мол, оправдывает все) и одновременно обстоятельством, интернационализирующим данный конфликт, поскольку его необходимо рассматривать в контексте общих согласованных действий исламских экстремистов по всему миру. Многие нынешние лидеры Северокавказских республик апеллируют к наследию прошлого и выступают за полную легализацию традиционных социальных институтов, таких как полигиния, шариатские суды, советы старейшин и кровная месть.

Всплеск терроризма в регионе насилия, особенно в жесточайших формах, многие рассматривают (и, видимо, не ошибаются) в контексте конфликта культур: западной и восточной (основанной на исламе). Упорное насаждение исламских традиций и шариата лидерами Чечни протекало именно в подобном русле. Исламский фактор как проявление религиозного сознания стал важным рычагом конфликта в Чечне. Особенно сильное влияние оказывали в Чечне зарубежные исламские организации, стремящиеся к тому, чтобы постоянно поддерживать высокий уровень напряженности, провоцировать эксцессы противостояния мусульманских народов Северного Кавказа центральным властям России. Конфессиональным же элементам этнополитических конфликтов должного внимания до недавней поры не уделялось ни в СССР, ни в России. (Регулярной и основательной критике подвергался только исламский фундаментализм.)