Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции - Прянишников Борис Витальевич. Страница 105

У свидетельского барьера Леонид Райгородский. Он рассказал, как в ночь с 23 на 24 сентября он приютил Плевицкую в своей квартире.

— Где сейчас ваш шурин, господин Эйтингтон?

— Он проживает в Палестине.

— Верно ли, что он с ног до головы одевал Плевицкую и давал Скоблиным большие деньги? — спросил Рибе.

— Марк Эйтингтон — богатый, независимый человек. Помогал ли он Плевицкой деньгами, я не знаю. Через меня эти деньги не проходили. Но Эйтингтон помогал многим. Его отец основал госпиталь в Лейпциге, там его именем названа улица. После смерти он оставил сыновьям 20 миллионов марок. Марк Эйтингтон — почтенный человек, уважаемый ученый, ученик Фрейда, друг принцессы Марии Бонапарт. Он чист как снег.

— А не он ли сбывал в Лондоне и Берлине советскую пушнину?

— Это не он, а его брат. В такой торговле нет ничего предосудительного, но к ней Марк не имел отношения, — волнуясь и раздражаясь, отвечал Райгородский.

Комиссар судебной полиции Андре Рош не оставил камня на камне от алиби Скоблиных. Он сказал, что Скоблин явился в модный дом «Каролина» пять минут спустя после ухода не дождавшейся его Плевицкой. На пять минут позже Плевицкой вышел он и на перрон Северного вокзала. Значит, приехали раздельно, и тому была причина.

Технический эксперт Эрар, осматривавший автомобиль Скоблина, отверг утверждение Плевицкой о неисправности в моторе. Мотор был в порядке, и опоздание Скоблина вызвано чем-то иным.

Выслушав показания Роша, Дельгорг обратился к Плевицкой:

— Вам известны обстоятельства исчезновения генерала Миллера. Ради его жены, сына и брата, скажите, где он. Поймите, еще есть время. А после допроса будет поздно. Я уверен, что вы знаете, где Миллер и Скоблин.

— Суду французскому, — всхлипывая отвечала Плевицкая, — я могу смотреть в глаза с чистой совестью. Господь Бог — мой свидетель. Он видит, что я невиновна.

Дельгорг всплеснул руками. Судоговорение продолжалось. Яростные схватки происходили между мэтром Рибе и защитниками Плевицкой мэтрами Филоненко и Швабом. Перед судом выплывали и посторонние дела, вроде неудачной подготовки убийства Льва Троцкого людьми генерала Туркула.

Всё больше процесс становился политическим. Рибе обвинял в похищении советское правительство. Шваб утверждал, что к тому нет решительно никаких доказательств.

«Гаврский след»

В день похищения генерала Миллера от дома № 41–43 по бульвару Монморанси, в котором помещалась школа для советских детей, в послеобеденное время отошел грузовик. В бумагах префектуры полиции грузовик был записан 13 августа 1937 года на имя советского полпреда во Франции, его превосходительства В. П. Потемкина, под номером 235 X СД. Грузовик прибыл в Гавр и остановился на пристани, к которой был пришвартован советский пароход «Мария Ульянова». Четыре матроса сняли с грузовика тяжелый ящик и подняли его на борт парохода.

В 3 часа 40 минут дня, до прибытия грузовика, корабельный маклер Оливье Колен поднялся на борт «Марии Ульяновой». Когда он разговаривал с капитаном, в каюту вошел матрос и что-то сказал по-русски. Капитан тотчас же вышел из каюты, Колен последовал за ним. Капитан отдавал распоряжения, началась суетливая беготня матросов.

— Что случилось? — спросил Колен.

— Ничего, — отмахнулся капитан.

И, отвечая на вопросы суда, Колен заявил:

— Возможно, что в это время ему доложили о приходе грузовика. Ведь уже в 10 часов утра капитан предупредил меня, что «Мария Ульянова» уйдет раньше. А в 6 часов сказал мне о радиограмме из СССР: «Выходить немедленно». Приказ был подтвержден из Ленинграда через Париж. Без соблюдения паспортных формальностей на пароход поднялись 130 пассажиров. «Мария Ульянова» вышла из порта во время прилива в 8 часов вечера.

Два таможенника подтвердили слова Колена — грузовик пришел около четырех часов дня. Так как груз был дипломатический, то его не проверяли и видели только, как советские матросы переносили большой ящик на пароход.

О случившемся Колен сообщил полицейскому комиссару гаврского порта Шовино. По телефону Шовино доложил начальству в Париж.

Отвечая на вопрос Дельгорга, Шовино подтвердил сведения портовых служащих: ящик внесли на пароход четыре советских матроса.

— Какого размера был ящик? — спросил третий присяжный.

— В длину примерно 1 метр 60 сантиметров.

— Какого роста был генерал Миллер? — продолжал третий присяжный.

— 1 метр 70 сантиметров, — ответил сын похищенного, Николай Евгеньевич.

— Кто обычно грузит багаж на пароходы? — спросил Рибе.

— Портовые грузчики. Меня удивило, что ящик перенесли советские матросы, — пояснил Шовино.

— В наказание за ваши сведения вас перевели из Гавра в Париж?

— Нет, я предпочел уйти в отставку. Начальство Сюртэ Насиональ было раздосадовано вниманием, которое я уделил «Марии Ульяновой».

Недовольный сообщениями Шовино, генеральный секретарь Сюртэ Насиональ Монданель командировал в Гавр инспектора Папена, показавшего суду:

— Чтобы покрыть расстояние от Парижа до Гавра, грузовику нужно около четырех часов. От Парижа до Гавра 226 километров.

— Но это сильная, восьмицилиндровая машина «Форд», она может идти со скоростью 100 километров в час, — возразил Дельгорг.

— Я не верю в этот след, — продолжал Папен. — Ведь на пароход был доставлен не ящик, а чемодан.

— Чемодан, который несли четыре человека? — недоуменно спросил Рибе. — Ведь до Гавра от Парижа не 226 километров, а только 203. Может быть, вас послали в Гавр со специальной целью затушевать данные дознания?

— Нет, так у нас не делается. К тому же ничего подозрительного не было ни в грузовике, ни в чемодане.

— Господин председатель, — обратился к Дельгоргу Рибе, — показания полицейских инспекторов выявили странную картину. Гаврский след явно запутан. Это сделано с ведома бывшего министра внутренних дел господина Маркса Дормуа и господина Монданеля. Прошу вызвать их в суд для дачи показаний.

Суд соглашается.

8 декабря в суде давал показания Монданель:

— Узнав о похищении генерала Миллера, я оповестил полиции соседних государств и направил инспектора Папена для дознания.

— Зачем? Ведь в Гавре был комиссар Шовино, обративший внимание на загадочное поведение советских служащих? — спросил Рибе.

— В среду 23 сентября у меня имелись записи трех телефонных сообщений от Шовино. В одной из них значилось, что грузовик прибыл в два часа дня, а в другой — между тремя и четырьмя. Поэтому я послал Папена для выяснения противоречий.

— Вы приказали Папену произвести дознание о деятельности Шовино, после чего он и был уволен?

— Нет, я дознания не производил и судьбу Шовино не решал.

— Отставленный от должности, я прибыл в Париж и разговаривал с господином Монданелем в его кабинете, — заявил Шовино.

— Не помню, чтобы Шовино был у меня после 23 сентября. Такого разговора у меня с ним не было.

— Выйдя из кабинета господина Монданеля, я встретил контролера Фурнье, шедшего с докладом к нему. Мы долго разговаривали, и Фурнье наверное помнит об этом.

— Господин Монданель, а вы не помните? — спросил Дельгорг.

— Не припоминаю.

В зале раздался громкий хохот. Монданель нахмурился, гневно глядя на публику.

— Кто ваш прямой начальник? — спросил Рибе.

— Господин Муатесьё, директор Сюртэ Насиональ.

— Он не говорил вам, что правительство собиралось послать миноносец вдогонку за «Марией Ульяновой»? — продолжал Рибе.

— Нет, не говорил.

— Известно ли вам, что «Мария Ульянова» обычно проходила через Кильский канал? Почему вы не просили немецкие власти произвести обыск на пароходе?

— Не было смысла. Не будучи уверенными в том, что тело Миллера на ее борту, мы не могли обращаться к немецким властям. А гаврский след уверенности не давал.