Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции - Прянишников Борис Витальевич. Страница 72

Ларионов готовил Прилуцкого к походу, делясь своим опытом и знаниями. Одновременно с Прилуцким готовился Всеволод Михайлович Насонов, деятельный член «Белой Идеи», уроженец Петрограда, в недавнем прошлом офицер Красной армии. Насонов был назначен старшим, что несколько обижало Прилуцкого, никогда в Красной армии не служившего.

Насонов и Прилуцкий получили благословение от генерала Миллера. Выехали они в Финляндию с югославскими паспортами, которые вручил им Скоблин. Только Прилуцкий был несколько удивлен, зачем Скоблину понадобилось фотокарточек больше, чем требовалось для паспорта.

4 июня, по просьбе Скоблина, Миллер перевел Добровольскому 3200 французских франков на расходы по отправке эмиссаров.

В Выборге их встретил Добровольский. Коренастый мужчина выше среднего роста, со светлыми и умными глазами русского интеллигента, генерал произвел на Прилуцкого прекрасное впечатление. Добровольский был одержим идеей борьбы с коммунизмом, он был редактором боевого антикоммунистического журнала «Клич».

Для начала Добровольский пригласил Прилуцкого и Насонова на пикник, устроенный его двумя сыновьями. А на следующий день приступили к тщательной подготовке похода в СССР. Эмиссары Миллера изучали вопросы, интересовавшие генеральный штаб Финляндии. Тут Прилуцкий невольно вспомнил слова Скоблина, сказанные перед отъездом из Парижа: «Деньги приходят с работой…»

От РОВСа эмиссары получили задание организовать опорный пункт и вернуться за границу.

Тихой белой июньской ночью 1934 года проводник финн перевел Прилуцкого и Насонова через границу. Он провел их в обход пограничных препятствий и заграждений. Пожелав успеха, он распрощался с ними. Посланцы Миллера двинулись дальше на Ленинград. Шли днем и ночью. Дошли до полустанка, что недалеко от станции Левашово. Утомленные длинным переходом, повалились на перрон и заснули.

Пробуждение утром 18 июня было драматичным. Около них стояли местные жители, удивленные спавшими чужаками, да еще обутыми в ботинки заграничного производства. Они вызвали милиционера. Арестованных повели на допрос. На пути в здание милиции эмиссары решили бежать.

Выхватив парабеллумы, они выстрелили в воздух, оттолкнули милиционера и бросились наутек. На бегу отстреливались от преследователей. Бежали по-молодому быстро. Ускользнули от преследователей, прятались в лесу, в оврагах, в кустарниках. Переправились обратно через речку Сестру и с облегченным сердцем вышли к финскому пограничному посту.

Доставленные в Выборг, они рассказали Добровольскому о своей неудаче. Финны были удивлены и обеспокоены провалом на маршруте, который они считали сравнительно безопасным.

После переговоров с финнами, 12 июля 1934 года Добровольский доносил Миллеру:

«Поскольку дружественная фирма [71] не отказывается от сотрудничества с нами в будущем и только просит обождать до более подходящего времени, я считаю нужным теперь заняться сортировкой товаров [72]. Здешние акционеры [73] ограничили наши коммерческие возможности точными рамками, исключив игрушки [74] из перевозимых товаров. Мы должны считаться с этими пожеланиями, если хотим продолжать совместную работу. И только тогда, когда дела наших конкурентов [75] будут расстроены, мы сможем посылать на их рынок большее количество товаров, в том числе игрушки, в которых тогда наши акционеры не увидят ничего неподходящего. Я изложил это Петру Петровичу, который, как мне кажется, склонен предвосхищать события и выходить за рамки, установленные контрактом, который вы мне прислали через здешних акционеров».

Прочтя письмо, Миллер ответил 10 сентября:

«На этот раз ограничимся целями, не выходящими за рамки, определенные нашими акционерами».

Потрясенные пережитой опасностью и провалом похода, Прилуцкий и Насонов были вынуждены вернуться во Францию. Плыли назад в трюме парохода — на более удобное путешествие Скоблин денег не дал. Он буквально рвал и метал — так был недоволен их возвращением. И приказал Ларионову немедленно отстранить Прилуцкого от дальнейшей работы.

В столовой Галлиполийского собрания в Париже Прилуцкого и Насонова в узком кругу чествовали скромным банкетом. Пили много. Пили и после банкета в кругу членов «Белой Идеи». Пили и искали виновников провала. Переложили вину с больной головы на здоровую. Прилуцкому виновником назвали Рончевского.

Был жаркий день. Августовское солнце накалило мостовые Лиона… В это воскресенье члены Лионского отделения НСНП выехали из города на прогулку в Десин. Весело проводя время, мы еще не знали о неудаче, постигшей Прилуцкого.

Нежданно на пути от трамвайной остановки к десинскому каналу выросла худощавая фигура Прилуцкого. На нем не было лица. Возбужденный, на грани сумасшествия, он бессвязно лепетал о только что пережитом. В лицо Рончевскому он бросил обвинение в предательстве и, казалось, готов был стереть его с лица земли.

Дважды и подолгу я беседовал с Прилуцким. Сперва у себя в меблированной комнате в доме № 59 на Бульвар де Бротто. Затем в комнате Прилуцкого в Пеаж-де-Руссийон. Мои попытки восстановить картину похода в СССР натолкнулись на нежелание Прилуцкого рассказать обо всем подробно и без утайки. Вспоминая о бегстве в Финляндию, он говорил отрывочно, перебрасываясь с одной детали на другую. Нервно дрожа, он держал руку в правом, тяжело отвисавшем кармане. Пыша злобой, называл имя Рончевского, неуважительно отзывался о Георгиевском. С трудом мне удалось расположить его к себе. Несколько успокоившись, в изнеможении, он произнес упавшим голосом:

— Борис Витальевич, я сгорел.

Прилуцкий был сломлен. Исчезла былая жизнерадостность, пережитый под Левашовом страх породил в нем подозрительность к людям, создал психологическую неуравновешенность на всю остальную жизнь. Тяжелое душевное состояние вызывало тягу забыться, и он много пил. Продолжая прозябать в Пеаж-де-Руссийон, вскоре он отошел от НСНП.

Полковник X. обвиняет генерала XX

20 февраля 1932 года на вечеринке Союза первопоходников в Париже полковник Корниловского полка Борис Маркович Федосенко встретился со своим давнишним приятелем и однополчанином подполковником Магденко.

После нескольких рюмок водки языки развязались, заговорили приятели по душам.

— Хорошо ты живешь. Процветаешь, значит, недурно зарабатываешь? — спросил Федосенко.

— Да, жаловаться не могу. Вот что, дорогой, хочу сказать тебе кое-что по секрету. Только пусть это останется между нами.

— Ладно, никому не скажу.

— Влез я в тайные дела. Не изменяя нашему белому делу, я зарабатываю на большевиках. Уже несколько лет морочу им голову и получаю за это большие деньги. О моей связи с берлинскими большевиками знает генерал фон Лампе.

— Вот как! — удивился Федосенко.

— Да, и вижусь я там не с мелкой сошкой, а с заправилами советской разведки. На днях вернулся я из Берлина для доклада генералу Миллеру. Ну, почему бы и тебе не сорвать с них чуточку деньжат? Я помогу тебе, дам ход.

Федосенко задумался. Предложение и в самом деле было заманчивым.

— Только вот что: дай честное слово офицера, что ты никому ничего не скажешь, особенно разведке генерала Миллера. Учти, что около него двойные агенты.

— Ладно, слово даю. Согласен.

На том и порешили. Магденко устроил поездку Федосенко в Берлин. 12 апреля Федосенко встретился в немецкой столице с крупным советским агентом, Георгием Ивановичем Ивановым. Договорились о сборе сведений на верхах РОВСа. Федосенко было положено жалованье — 1500 франков в месяц или 60 долларов по тогдашнему курсу. Дали ему кличку Крот.