СССР – Канада. Записки последнего советского посла - Родионов Алексей Алексеевич. Страница 8

Я сижу по правую руку Ивана Ивановича. Он — среднего роста, тогда ему было 64 года. Одет в темно-коричневую косоворотку, подпоясан светлым, серебристого тона пояском. Лицо чистое, свежее, немного загорелое, глаза излучали доброту. Говорил он спокойно, ровно, грамотным русским языком. Никакого пустословия. В его беседе иногда встречались слова, которые в нашей разговорной речи теперь встречаются не часто: «дюже», «ужо», «давеча». Рассказывал о прошлом, что пришлось пережить, о том, как они живут сейчас, о проблемах, волнующих духоборов, в частности, о возможном их переселении на постоянное местожительство на свою Родину — в СССР. В его словах я чувствовал врожденную одаренность и интеллигентность, широкие интересы и отклик на всемирные проблемы.

С глубоким уважением смотрел я на женщин. Духоборческие женщины всегда стояли и стоят сегодня не позади, а вместе, в один ряд с мужчинами, разделяя с ними все трудности и радости. И если есть сегодня духоборские дети, духоборческие традиции, духоборческое пение, красота, философия — то это потому, что есть духоборческие женщины.

Социальной базой секты были однодворцы и казачество, т. е. те слои населения, для которых были характерны осознание собственной значимости и дух вольности. Утверждая, что в каждом человеке в памяти, разуме и воле присутствует Святая Троица, духоборческое учение высоко подняло личность человека, поставив его рядом с Богом. Убийство человека духоборцы рассматривали как посягательство на самого Бога. Духоборцы отвергали церковь, кресты и иконы, не признавали посредничество священников между Богом и людьми. Они считали, что государственные законы нужны только тем, кто еще не пошел по правильному пути. На основании этого властями секта считалась «особо вредной» и всегда преследовалась.

Название «духоборец» говорило само за себя. Главное оружие человека в борьбе со злом, насилием, несправедливостью и другими античеловеческими явлениями — есть человеческий дух, его вера в божескую силу и стремление жить по законам Божьим: без войн и убийств. То есть человек может и должен все спорные проблемы решать на основе разума, а не силы.

Именно эти убеждения и привели духоборцев к тому, что 29 июня 1895 года, в День святых апостолов Петра и Павла, они в знак протеста против войн и насилия собрали все имеющееся у них оружие и публично сожгли на костре. Произошло это на территории Грузии, где они тогда жили.

Конечно, сам этот факт не мог иметь решающего влияния на происходящие войны и убийства, но духоборы этим примером убедительно показали, что, уничтожив все оружие, можно хоть что-то сделать для предотвращения войн. Наиболее убедительно об этом сказал один из участников сожжения оружия: «Вот мы и решили уничтожить его, чтобы наше оружие и другим людям не послужило во зло».

Одновременно с этим актом протеста сотни духоборцев, находящихся в армии, в знак протеста против войны отказались от оружия. Одним из первых, кто публично сделал это, был Матвей Лебедев, который служил в резервном батальоне в Елизаветполе. В день Святой Пасхи он заявил: «Воистину Христос Воскрес, и отныне мы слуги Христа, а не человеков».

Только высокомужественные, обладающие высокой духовной стойкостью люди могли совершить такие действия. Правительство сурово расправилось с участниками тех событий. Их сажали в тюрьмы, истязали, морили голодом, начались массовые ссылки в Сибирь.

Очень тяжело переживал страдания духоборов Л. Н. Толстой. Он обвинил правительство в их уничтожении.

Настойчивые действия великого писателя в защиту духоборов, неоднократные обращения к царю заставили правительство дать согласие духоборам переселиться за границу. Однако Лев Николаевич добивался не этого. Он не одобрял решение духоборов покинуть родину, убеждал их не уезжать из России. Но духоборцы не изменили своего решения, и он принимает активное участие в вопросах переселения, изыскивая на это прежде всего финансовые средства. Л. Н. Толстой передал в пользу духоборов гонорар за роман «Воскресение». Поступили пожертвования от некоторых представителей русской либеральной буржуазии. По просьбе писателя английские квакеры создали специальный переселенческий фонд.

Писатель обратился в британское консульство в Батуми и просил передать в Лондон, что духоборы являются хорошими земледельцами, прилежными тружениками и вполне подходят для целей освоения пустынных земель канадского запада.

В мае 1898 года духоборам было разрешено выселиться за границу. Шестого августа 1898 года из Батума вышел французский пароход «Дюро», увозя на Кипр первую партию духоборов. Но несколько позднее было решено иммигрировать не на Кипр, а в Канаду. В 1899 году последовало несколько пароходных рейсов с высадкой духоборов на территории Канады.

Первая группа духоборов прибыла в Канаду в январе 1899 года на пароходе «Лейк Гурон». Вскоре последовала вторая группа на пароходе «Лейк Супериор». В апреле — мае того же года оба этих парохода совершили еще по одному рейсу из Батума в Канаду. Путь из России в Северную Америку продолжался тридцать два дня и был трудным. Об этом писал в своих дневниках помощник Л. Н. Толстого Л. А. Суллержицкий, который сопровождал русских духоборов в Канаду.

Людей, как писал Суллержицкий, мучила жестокая, продолжительная качка, которая приносила немало бед. Многие еще до переселения истощенные люди, страдая долго морской болезнью, приходили в крайне печальное состояние. В особенности жалкий вид имели женщины. Они подолгу ничего не ели. На них было страшно смотреть. Лица бледные, худые, с глубоко впавшими глазами, под которыми чернели синяки, костлявые руки с посиневшими ногтями, лоб в испарине от частой рвоты. Были дни, когда доктор буквально метался от одного больного к другому. Число больных росло с каждым днем. Госпиталь всегда был полон.

Л. А. Суллержицкий пишет: «Восьмого января вечером мы похоронили еще одну жертву сурового океана. Это уже девятый смертельный случай. Похороны были мрачные. Так плывем мы дни и ночи в этом хаосе, среди двух разъяренных стихий, не унимающихся, неумолимых, обрушивающихся на наш несчастный пароход, который под тяжелыми ударами свирепого океана, как раненое животное, беспрерывно трещит и стонет во всех своих скреплениях. Уныние начинает овладевать всеми нами.

Днем, когда пароход взлетает на вершину вала, где он, точно раздумывая, дрожа, останавливается на несколько мгновений, мы видим бесконечную пустыню, покрытую рядами пенящихся валов.

А каждый гребень — новый исполинский удар в расшатанную, израненную грудь старого парохода. А сколько их еще за горизонтом! И мы чувствуем себя затерянными, заброшенными среди этой страшной пустыни. А ночью на нас строго и неумолимо глядит черное небо, усеянное крупными, испуганно мигающими звездами».

Двенадцатого января 1899 года в четыре часа дня пароход встал на якорь в морской гавани Галифакса. Среди громоздящихся по всему берегу высоких многоэтажных зданий торчали угрюмые заводские трубы. Из них тянулись черные полосы тяжелого дыма. С берега доносились звуки живущей земли, был слышен неясный, волнующий шум и рокот большого, многолюдного города. Мелькая белым дымком между зданиями, быстро бежал маленький, точно игрушечный поезд. Раздавались то и дело солидные гудки океанских пароходов и, шныряя между ними, весело повизгивали рабочие катера. Люди, стоящие на палубе, испытующе присматривались к городу. Кто-то сказал: «Посмотрим, как-то вы тут живете?» Другой, умиленно улыбаясь, произносит: «Вот она, Канадия!» Вопросительно глядели на землю женщины, точно спрашивая ее, что ждет здесь их детей, мужей, их самих. В глубоком молчании стоит толпа, напряженно, вдумчиво приглядываясь к новой земле, которую они так долго и жадно ждали. Океан со всеми страхами уже забыт, как тяжелый сон.

Впереди новая земля, новая жизнь и — кто знает? — может быть, и новые страдания…

Когда 15 января 1899 года пароход пришвартовался к пристани, началась выгрузка. К пристани были поданы поезда. Багаж тут же погружался в товарные вагоны и отправлялся особым поездом.