Россия и мир в 2020 году. Контуры тревожного будущего - Безруков Андрей Олегович. Страница 8

Для выхода на «позитивный» вектор необходимыми представляются два базовых условия. Во-первых, США и их союзники де-факто признают особые резоны и интересы России на постсоветском пространстве и во избежание новых кризисов, представляющих угрозу для всей системы международных отношений, начинают вести разговор с Москвой как с партнером. Не обязательно соглашаясь с подходами РФ, но учитывая их в выстраивании различных внешнеполитических конфигураций. Во-вторых, России удается гармонизировать собственные устремления с интересами соседних государств, находя общие точки в вопросах экономики и безопасности.

На сегодняшний день не представляется возможным говорить о значительных предпосылках для прорыва в отношениях между РФ и Западом. США и их союзники видят, что санкционная политика сыграла свою роль в ослаблении социально-экономических позиций России. Как следствие, велик соблазн если не продолжить давление, то не предпринимать активных поисков выхода из имеющегося тупика. При этом на риторическом уровне «восстановление украинской территориальной целостности» и «деоккупация» (не только территорий на юго-востоке Украины, но и Крыма) рассматриваются как приоритетные цели. Этот подход минимизирует интерес России к переговорному процессу, который выглядит не столько как дипломатический формат, сколько как площадка для выдвижения ультимативных требований. Своими действиями на протяжении второй половины 2014 года Кремль показал, что не допустит повторения в Донбассе балканских сценариев (аналогичных хорватским операциям «Буря» и «Молния» против непризнанной Сербской Республики Краина с параллельным сдерживанием официального Белграда от вмешательства по защите своих соплеменников). Повторение этого пути в нынешнем контексте чревато для России не только имиджевыми потерями на международной арене, но и внутриполитическими осложнениями. Однако соблазн «слабой России» может подтолкнуть Запад к более жестким действиям. В особенности тогда, когда донбасское ополчение – которое в США и странах ЕС воспринимается исключительно как «марионетки» Кремля – будет, решая чисто военные задачи, создавать вслед за этим новые политические противоречия и вызовы. Усиление давления со стороны Запада вкупе с финансовыми проблемами может привести Москву к фактическому признанию своего поражения.

Но в этом случае США и их союзники будут вынуждены практически в одиночку иметь дело с активизирующимся Востоком. При том, что фокус мировой политики сегодня смещается из Европы в сторону исламского мира и Китая. Но на этом направлении США и ЕС встретят не бывшие члены ОВД, готовые ради прощания с советским прошлым на значительные издержки и ожидания будущих бонусов. И здесь «линейного проекта» не получится, что уже доказали провальные опыты по демократизации Афганистана и «Большого Ближнего Востока». Российское влияние в Евразии можно уменьшить, а голос Москвы можно сделать тише. Но это контрпродуктивно в меняющемся мире для самого Запада. Слабая Россия не принесет стабильность ни в Европу, ни в Азию, а, напротив, мультиплицирует риски и угрозы для стран ЕС и в конечном итоге для США, активно вовлеченных в обеспечение европейской безопасности.

Таким образом, не исключено, что «фоновые факторы» заставят США и их союзников пойти на коррекцию своей позиции по отношению к Москве. Этому же тренду могут помочь и внутриукраинские проблемы: затягивание реформ, рост популистских, националистических настроений и, в итоге, фрагментация страны де-факто или де-юре. В любом случае среднесрочное развитие будет во многом зависеть от российского запаса прочности. Насколько Москва окажется в состоянии обеспечить минимизацию кризисных издержек, разрешить вопрос о более качественном уровне управления как внутри страны, так и во внешней политике? От ответов на этот вопрос во многом зависит тот выбор, который будет сделан США и их союзниками на российском направлении.

Сегодня многие эксперты и политики говорят о необходимости переоформления основ европейской безопасности посредством реализации «Хельсинки‑2» с учетом новых реалий, наступивших после распада СССР, завершения «холодной войны», расширения НАТО и ЕС и возникающих на этом пути альтернативных видений будущего. Однако без прекращения конфронтации между Россией и Западом, выхода на компромиссные соглашения относительно постсоветского пространства такой процесс невозможен. Для того чтобы преодолеть имеющееся препятствие, важно выйти из положения «заложников» украинского кризиса и возобновить полноценный диалог.

Глава 2

Европа. Борьба с неопределенностью

Европейская интеграция уже на протяжении многих лет воспринимается как данность даже скептиками. Вполне естественным стало рассуждать о движении к единой Европе со времен Карла Великого, но из исторической памяти постепенно выпадают или лишаются эмоциональной окраски такие контрастирующие с современностью фрагменты прошлого, как эпоха колониализма, религиозных, наполеоновских и мировых войн. Мы редко задумываемся о том, что за исторически короткий срок Европа прошла большой путь от центра мирового развития и военных конфликтов, мирового соперничества европейских держав до конгломерата стран, поглощенных собственными проблемами. В конце XIX века, предчувствуя пока еще неясные будущие изменения, Ф. М. Достоевский сравнил Европу с кладбищем, а О. Шпенглер написал позднее о «закате Европы». Между тем, когда после Второй мировой войны предчувствия стали реальностью, европейцы практически не заметили деколонизации и в целом были рады американской помощи в восстановлении экономики и защите от советской угрозы. Однако именно потеря прежнего мирового статуса стала, пожалуй, самой существенной причиной европейской интеграции, начавшейся со сближения непримиримых прежде соперников – Франции и Германии.

В 1990‑е годы начался новый этап европейской истории, перемены были динамичными. В сравнении с тем временем следующее десятилетие представляло собой «энергичное топтание на месте». Обилие инициатив и проектов, интеграция новых членов, споры о будущем институциональном дизайне и перманентное усложнение правовой базы ЕС – все это сочеталось с организационной неподвижностью, неготовностью правительств к перераспределению полномочий и завуалированной борьбой за национальные интересы. Это был период накопления потенциала для качественных трансформаций, но многие проблемы и решения были отложены на будущее. Экономический кризис 2000‑х годов заставил понять очевидный факт: неопределенность путей дальнейшего развития ЕС может оказаться более пагубной, чем глубокая интеграция, лишающая страны их суверенитета, или дезинтеграция.

Реформистский потенциал Лиссабонских соглашений иссяк, и, несмотря на «кризис согласия», с начала нового десятилетия мы наблюдаем новую актуализацию интеграционного дискурса. Самое сложное, что предстоит в ближайшей перспективе, – это изменение договоров ЕС. Об этом, как о насущной необходимости, говорил еще в ноябре 2012 года прежний глава Еврокомиссии Баррозу: «Нам нужен настоящий, глубоко интегрированный экономический и валютный союз для того, чтобы преодолеть кризис доверия» [8].

Лиссабонские соглашения, определявшие развитие ЕС в последние годы, фактически представляли собой замену одних компромиссов другими. В первую очередь это касается введения с 2014 года новой системы голосования по принципу «двойного большинства» – решения в совете будут приниматься только в случае, если за них проголосовало более 55 % стран (более 15 стран), представляющих не менее 65 % населения ЕС. Пока еще любая страна ЕС может инициировать возвращение к правилам Ниццкого договора, но с 2017 года новый принцип станет единственным.