Капитал в XXI веке - Пикетти Томас. Страница 44

Тем не менее есть существенная разница в стоимости частного капитала между Германией, с одной стороны, и Францией и Великобританией — с другой. Немецкое частное имущество сильно выросло после войны: в 1950 году оно было очень скромным (чуть более полутора лет национального дохода), а сегодня превышает четыре года национального дохода. Феномен восстановления частного богатства на европейском уровне не вызывает сомнений, как убедительно показывает график 4.4. Тем не менее стоимость немецкого частного имущества в начале 2010-х годов заметно уступает показателям Великобритании и Франции: немногим более четырех лет национального дохода в Германии против пяти-шести лет во Франции и Великобритании и более шести лет в Италии и Испании (о них речь пойдет в следующей главе). Учитывая высокий уровень сбережений в Германии, низкий уровень немецкого частного имущества в сравнении с другими европейскими странами представляет собой определенный парадокс, пусть и отчасти временный, — объяснить его можно следующим образом [128].

Первый фактор, который нужно учитывать, заключается в том, что уровень цен на недвижимость в Германии ниже по сравнению с другими европейскими странами. Отчасти это может объясняться тем фактом, что сильный рост цен, наблюдавшийся повсюду в 1990-2000-е годы, в Германии сдерживался процессом объединения страны, благодаря которому на рынок попало большое количество дешевого жилья. Однако для объяснения расхождения в долгосрочной перспективе нужно обнаружить факторы, имевшие более длительное воздействие, например более жесткое регулирование в жилищной сфере в Германии.

Как бы то ни было, расхождение с Францией и Великобританией во многом проистекает не из разницы в общей стоимости жилой недвижимости, а из различий, касающихся стоимости других видов внутреннего капитала, т. е. прежде всего капитала компаний (см. график 4.1). Иными словами, расхождение обусловлено не столько более низкой капитализацией недвижимости в Германии, сколько более низкой биржевой капитализацией немецких компаний. Если бы для оценки общей стоимости частного имущества мы использовали не рыночную стоимость компаний и соответствующих финансовых активов, а их балансовую стоимость (т. е. стоимость, полученную путем складывания инвестиций, учтенных в их балансе за вычетом долгов), то немецкий парадокс исчез бы: немецкое частное имущество тут же достигло бы уровня Франции и Великобритании (не четыре года, а от пяти до шести лет национального дохода). В следующей главе мы вернемся к этим на первый взгляд чисто бухгалтерским трудностям, которые на самом деле носят политический характер.

На данном этапе мы лишь отметим, что более низкая рыночная стоимость немецких компаний соответствует модели, иногда называемой «рейнским капитализмом», или «моделью заинтересованной стороны» («stakeholder model»). Эта экономическая модель, при которой собственность на предприятия принадлежит не только акционерам, но и целому ряду сторон, участвующих в процессе принятия решений, начиная с представителей наемных работников (которые в управляющих советах обладают правом решающего, а не только совещательного голоса и при этом необязательно должны владеть акциями) и закачивая представителями федеральной земли и ассоциаций потребителей, защитниками окружающей природы и т. д. Мы не пытаемся идеализировать эту модель распределенной общественной собственности предприятий, у которой есть свои ограничения, а лишь констатируем, что она может быть по меньшей мере столь же экономически эффективной, как и англосаксонская рыночная модель, или «модель держателей капитала» (где в теории вся власть принадлежит акционерам; на практике все намного сложнее), и что она автоматически предопределяет более низкую рыночную стоимость компаний, хотя настоящая стоимость от этого не становится меньше. Эти споры о разных формах капитализма начались в начале 1990-х годов, после распада Советского Союза [129]. Затем они поутихли, отчасти потому, что немецкая экономическая модель, казалось, давала сбои в годы, последовавшие за объединением (в 1998–2002 годах Германию часто называли «больным человеком Европы»), Учитывая относительно хорошее состояние Германии в условиях мирового финансового кризиса 2007–2012 годов, можно предположить, что в ближайшие годы эти дебаты возобновятся [130].

Теперь, когда мы в общих чертах обрисовали эволюцию соотношения между капиталом и доходом, а также распределение между государственной и частной сферой, нам следует вернуться к хронологическому изложению и прежде всего понять причины, обусловившие сначала обвал, а затем головокружительное восстановление соотношения между капиталом и доходом в течение XX века.

Уточним, что речь идет о феномене, который затронул все европейские страны. Все источники, имеющиеся в нашем распоряжении, указывают на то, что эволюция, наблюдавшаяся в Великобритании, Франции и Германии (на которые ив 1910, ив 2010 году приходилось более двух третей ВВП Западной Европы и более половины европейского ВВП), была характерна для всего континента; разумеется, в каждой стране были свои специфические особенности, однако схема была единой для всех. Так, в Италии и в Испании, где в Прекрасную эпоху, согласно данным исторических источников, соотношение между капиталом и доходом составляло шесть-семь лет, после 1970 года наблюдалось его быстрое восстановление, носившее еще более выраженный характер, чем в Великобритании и Франции. Схожие результаты дают и расчеты, касающиеся Бельгии, Голландии и Австрии [131].

Следует подчеркнуть, что падение, наблюдавшееся в период с 1914 по 1945 год, лишь частично объясняется физическим разрушением капитала (недвижимости, фабрик, оборудования и т. д.) в ходе войн. В Великобритании, как и во Франции и в Германии, стоимость национального капитала составляла от шести с половиной до семи лет национального дохода в 1913 году и снизилась до приблизительно двух с половиной лет в 1950 году, т. е. упала более чем на четыре года национального дохода (см. графики 4.4–4.5). Физическое разрушение капитала, безусловно, было существенным, особенно во Франции в годы Первой мировой войны (прифронтовые зоны на северо-востоке страны пострадали очень сильно) и во Франции и в Германии во время Второй мировой в результате массовых бомбардировок 1944–1945 годов (боевые столкновения были менее продолжительными, чем в 1914–1918 годах, но военные технологии стали намного более разрушительными). В итоге ущерб, к которому привели разрушения, оценивается почти в один год национального дохода во Франции (т. е. они обеспечили от пятой части до четверти от общего снижения соотношения между капиталом и доходом) и в полтора года в Германии (т. е. около трети от общего снижения). Таким образом, хотя разрушения были значительными, падение соотношения между капиталом и доходом было обусловлено ими в меньшей степени, в том числе и в двух странах, больше всего пострадавших от войны. По сравнению с ними физические разрушения в Великобритании были меньшими: их не было в Первую мировую войну, а ущерб от немецких бомбардировок во время Второй мировой составил менее 10 % от национального дохода; тем не менее сокращение национального капитала достигло четырех лет национального дохода (т. е. в 40 раз превысило ущерб от физических разрушений) и сравнялось с показателями Франции и Германии.