Австрия в ХХ веке - Ватлин Александр Юрьевич. Страница 7
В отличие от либералов консервативно-клерикальным силам удалось сформировать массовую партию, сделав ставку на мелкобуржуазные слои города и деревни, которые демонстрировали верность кайзеру и церкви, боялись капиталистического прогресса. Христианско-социальное движение несло в себе противоречия, присущие самоощущению этих слоев. Так, в его рядах процветали антисемитские настроения, позволявшие лидерам направлять массовый протест как против финансовых воротил, так и против лидеров рабочего движения. В то же время оно пыталось противостоять разорению ремесленников и крестьян в условиях рыночной экономики, поддерживая кооперативы и призывая к христианской солидарности. Одним из самых ярких представителей первого поколения социал-христиан являлся Карл Люегер, бургомистр Вены в 1897-1910 гг. Его политическому стилю были присущи популизм и демагогия, его практическая деятельность оставила заметный след в архитектуре и социальном облике австрийской столицы.
Под давлением демократического движения и под влиянием русской революции правящие круги Австро-Венгрии в 1907 г. осуществили реформу избирательной системы. Вместо выборов по куриям вводились всеобщие и прямые парламентские выборы для мужчин с 24 лет (хотя из-за неравномерной нарезки избирательных округов у немецких регионов сохранялось значительное преимущество). Выборы 1907 г. обернулись катастрофой для либералов и принесли крупный успех новым партиям. СДРПА завоевала 86 мандатов из 516, став на короткое время самой крупной парламентской фракцией. Лишь объединение сторонников Люегера, получивших 65 мандатов, с клерикалами из консервативного лагеря в Имперскую христианско-социальную партию позволило им отобрать пальму первенства у социалистов. Из-за обструкции депутатов, представлявших национальные меньшинства, рейхстаг так и не стал центром власти, противостоящим императорскому двору. Он погряз в разбирательстве процедурных вопросов и в начале 1914 г. был распущен.
К этому моменту в стране завершилось формирование трех партийно-идеолологических лагерей: национал-либерального, социалистического и христианско-социального (А. Вандружка). Каждый из них формировал собственные правила игры, корпоративную дисциплину и неформальную иерархию. Принадлежность к тому или иному лагерю определялась социальной и конфессиональной самоидентификацией, а порой даже передавалась по наследству. Люди становились в их ряды «от люльки и до гроба», как мрачно шутили венцы. Представители разных лагерей практически не пересекались друг с другом в обыденной жизни, читали разные газеты, отмечали разные праздники, даже одевались иначе. Австрийские историки подчеркивают, что такая структура политического ландшафта напоминала сословный характер феодального общества, что лишало имперские партии внутренней динамики и способности к компромиссу.
Дряхление «лоскутной империи», которое находило свое выражение как в росте национально-освободительного движения на ее окраинах, так и в бесконтрольности разросшегося бюрократического аппарата в центре, заставляло правящие круги искать выход из кризиса на внешнеполитической арене. Австро-Венгрия активизировала свою экспансию на Балканах, давно уже превратившихся в «пороховую бочку Европы». В 1908 г. была аннексирована Босния и Герцеговина, оккупированная австрийскими войсками еще в 1878 г. Это вызвало волну протестов в соседней Сербии, общественное мнение России тоже призывало царя к защите славянских братьев.
Последний успех габсбургской дипломатии только усилил зависимость Австро-Венгрии от Германии, с которой та была связана союзническими отношениями. Монархия Гогенцоллернов, находившаяся на подъеме, подталкивала Франца Иосифа к дальнейшей экспансии, рассчитывая таким образом не только ослабить Россию, но и еще прочнее привязать к себе Австро-Венгрию. В Берлине принимали в расчет и перспективу большой европейской войны, но упрямо верили в то, что она окажется очередным «блицкригом». Трагическая цепь случайностей не смогла бы раздуть мировой пожар без горючего материала, в изобилии запасенного властителями великих держав.
Дети «старого Франца» не могли возложить на себя бремя императорской власти – кто-то из них погиб, кто-то отрекся от престола. Его официальным наследником считался племянник Франц Фердинанд, демонстрировавший недюжинные политические способности, но терпеливо дожидавшийся своей очереди. Идея превращения Австро-Венгрии в триалистическую монархию, которую он собирался претворить в жизнь, открывала пусть небольшой, но все же шанс ее обновления. При этом следует помнить, что «эрцгерцог был консерватором, и та федерация центральноевропейских народов, о которой он мечтал, очевидно, стала бы собранием равных между собой автономных образований, объединенных общей и весьма сильной властью габсбургского монарха» (Я. Шимов).
В 1913 г. Франц Фердинанд был назначен генеральным инспектором вооруженных сил империи. Он уделял серьезное внимание повышению их боеготовности, но не разделял антирусской линии Гогенцоллернов. В отличие от Берлина, сделавшего ставку на господство немцев над Центральной Европой, наследник рассчитывал на постепенный возврат к «союзу трех императоров» – германского, австрийского и русского. Приход к власти Франца Фердинанда мог бы принести с собой немало политических сюрпризов, однако судьба распорядилась иначе. 28 июня 1914 г. в Сараево он и его супруга были убиты сербскими националистами. Австро-Венгрия объявила Сербии ультиматум, невыполнение которого открывало состояние войны между двумя государствами. За каждым из них стояли влиятельные силы, рассчитывавшие извлечь собственную выгоду из очередного международного конфликта.
Ровно через месяц после выстрелов в Сараево Вена объявила войну Белграду. Началась Первая мировая война, которой будет суждено похоронить Дунайскую империю. Габсбургские дипломаты в венских коридорах власти уступили первенство «партии войны», требовавшей раз и навсегда покончить с Сербией – этим «балканским Пьемонтом». Сказывалось и давление из Берлина, который не хотел упускать представившегося шанса отодвинуть соседей от «места под солнцем». Но последнее решение – принять или отвергнуть сербский ответ на австрийский ультиматум, начать или не допустить войну – должен был принять Франц Иосиф. «Он не хотел и боялся ее, но остановить события не мог: логика престижа, ставшая для Австро-Венгрии логикой выживания, толкала старого монарха и его государство на поле брани» (Я. Шимов).
Хотя в ряде исторических исследований, посвященных кануну мировой войны, империя Габсбургов выглядит едва ли не статистом в ансамбле великих держав, эта точка зрения противоречит известным фактам. В развернувшейся драме европейского масштаба «был некто, кто поднес спичку к взрывоопасной смеси национального престижа, империалистических целей и мечтаний, фрустрации и готовности идти на все. И этим некто оказалась Австрия» (М. Раухенштайнер).
На первых порах оправдались расчеты на то, что объявление войны окажется «очистительной грозой», способной отодвинуть на второй план внутриполитические конфликты. Волна шовинизма захлестнула даже рабочую прессу – «Arbeiterzeitung» клялась в верности немецкой нации и призывала «освободить славян от ига московитов». В отличие от германских социал-демократов их австрийским соратникам не пришлось голосовать за военные кредиты, однако их отказ от пацифистской позиции, предусматривавшей единство действий социалистического Интернационала против угрозы мировой войны, несомненен. Левое крыло СДРПА, находившееся в явном меньшинстве, рассматривало такую политику как предательство интересов рабочего класса. И все же солидарность социалистов не исчезла, она проявлялась в малом. Так, Ленин и его ближайшие соратники, находившиеся к началу войны на территории Австро-Венгрии, не были интернированы, а благодаря помощи польских и австрийских социал-демократов смогли выехать в Швейцарию.
Война не стала для армии Франца Иосифа победной прогулкой на Балканы. Осенью 1914 г. войска завязли на подступах к Белграду, потерпели ряд ощутимых поражений в Галиции. Только помощь немецких частей позволила выровнять положение на Восточном фронте и в следующем году отвоевать большую часть потерянной территории. В Берлине перестали рассматривать Австро-Венгрию как равноправного союзника, наряду с Болгарией и Турцией она превратилась в сателлита монархии Гогенцоллернов.