Собрание сочинений. Том 6 - Маркс Карл Генрих. Страница 30

К сожалению, я не могу дать более подробного и более точного изложения этой речи. Здесь нет стенографов, и мне приходится писать по памяти. Достаточно сказать, что Дюфур поразил все собрание как своим ораторским талантом и простотой своего выступления, так и приведенными им вескими аргументами; затем, заявив, что он поддерживает предложение Пьода, он вернулся под общие аплодисменты на свое место. Мне никогда не приходилось слышать аплодисментов во время дискуссии в Национальном совете. Это решило дело; после выступления Дюфура говорить было больше не о чем, и предложение Пьода было принято.

Однако это не устраивало задетых за живое рыцарей мелких кантонов, и на предложение прекратить прения они 48-ю голосами высказались за их продолжение. За прекращение прений голосовало только 42 человека, следовательно дискуссия была продолжена. Г-н Вейон из Ваадта предложил передать все это дело на решение Федерального совета. Г-н Питте из Ваадта, красивый мужчина, типичный француз, выступил за предложение Пьода, говорил гладко, но многословно и в доктринерском тоне, и прения, казалось, начали угасать, когда, наконец, на трибуне появился президент Союза г-н Фуррер.

Г-н Фуррер — человек в расцвете лет, который может служить дополнением к Алкивиаду-Эшеру. Если последний представляет швейцарские Афины, то г-н Фуррер представляет Цюрих. Если Эшер напоминает профессора, то Фуррер скорее напоминает цехового мастера. Вместе они дают полное представление о Цюрихе.

Г-н Фуррер, конечно, человек, придерживающийся безусловного нейтралитета, и поэтому, почувствовав после речи Дюфура серьезную угрозу своей системе, он должен был прибегнуть к самым крайним мерам, чтобы обеспечить себе большинство. Хотя г-н Фуррер всего три дня тому назад стал президентом Союза, тем не менее он доказал, что не хуже Дюшателя и Ганземана умеет сводить дебаты к вопросу о доверии правительству. Он заявил, что Федеральный совет с нетерпением ожидает постановления Национального совета, ибо это постановление будет иметь своим последствием решающий поворот во всей политике Швейцарии и т. д. Несколько разукрасив эту сарtatio benevolentiae {попытку завоевать благосклонность (риторический прием). Ред.}, on постепенно перешел к изложению своей точки зрения и точки зрения большинства Федерального совета по этому вопросу, а именно, что политика нейтралитета должна оставаться незыблемой и что мнение большинства комиссии является также мнением большинства Федерального совета. Все это он произнес с таким торжественным достоинством и с такой настойчивостью, что вопрос о доверии правительству так и сквозил в каждом слове его речи. Здесь необходимо напомнить, что в Швейцарии исполнительная власть не является самостоятельной силой наряду с законодательной властью, как в конституционной монархии или но новой французской конституции; она является лишь выразительницей и орудием законодательной власти. Следует иметь в виду, что здесь вовсе не существует такого обычая, чтобы исполнительная власть подавала в отставку, если решение законодательного собрания расходится с се намерениями; наоборот, она обычно самым послушным образом выполняет это решение и ждет лучших времен. А так как исполнительная власть также представляет собой выборный совет, в среде которого также существуют различные оттенки, то не имеет особенного значения, если меньшинство в исполнительном совете получает по некоторым вопросам большинство в законодательном совете. А тут, по меньшей мере, два члена Федерального совета, Дрюэ и Франсини, были за Пьода и против Фуррера; следовательно, эта апелляция Фуррера к собранию была с точки зрения швейцарских обычаев и взглядов совершенно непарламептарной. Но не все ли равно! Веский голос г-на президента Союза снова придал храбрости рыцарям мелких кантонов, и когда он вернулся на свое место, раздалось даже, впрочем, быстро затихшее «браво» и требование прекратить прения.

Однако старый Штейгер был настолько справедлив, что дал предварительно слово г-ну Пьода, как докладчику меньшинства. Пьода говорил с тем же спокойствием и корректностью, как и раньше. Он еще раз опроверг все обвинения, подведя краткий итог прениям. Он с большой теплотой защищал своего друга Лувини, которого его пылкое красноречив, может быть, увлекло несколько далеко, но который, и этого никогда не следует забывать, сохранил свой кантон для Швейцарии. В заключение он коснулся Айроло и высказал свое сожаление по поводу того, что это слово было здесь упомянуто, и притом упомянуто той стороной, от которой он меньше всего этого ожидал.

«Мы действительно потерпели поражение при Айроло», — сказал он. — «Но как это произошло? Мы были одни, на наш маленький, малонаселенный кантон набросились всеми силами старые кантоны и Валлис, которые, несмотря на наше храброе сопротивление, подавили нас. Мы действительно были разбиты. Но вам ли» (обращаясь к Михелю) «упрекать нас в этом? Вы, господа, вы виновны в том, что мы были разбиты; вы должны были быть в Оберальпе и ударить с фланга на войска Зондербунда, и именно вы не пришли туда, именно вы оставили нас на произвол судьбы, и поэтому мы были разбиты. Да, вы пришли, господа, но тогда, когда было уже слишком поздно, когда все уже было кончено, — тогда, наконец, вы пришли!»

Полковник Михель вскочил разъяренный, красный как рак и заявил, что все это ложь и клевета. Призванный к порядку негодующими возгласами и звонком председателя, он продолжал более спокойно. Ему, мол, ничего не известно о том, что он должен был быть в Оберальпе. Он знает только, что, получив приказ, он первым пришел на помощь тессинцам.

Пьода отвечал ему так же спокойно, как и раньше: у него, мол, и в мыслях не было обвинить лично г-на Михеля; он говорил лишь о граубюнденцах вообще, а то, что они должны были поддержать тессинцев со стороны Оберальпа — это ведь неопровержимый факт. Если г-ну Михелю это неизвестно, то это легко объясняется тем, что он в то время командовал только батальоном, и, следовательно, общие планы похода могли быть ему неизвестны.

Этой интермедией, которая повлекла за собой еще разного рода личные объяснения между этими господами вые стен собрания и завершилась, наконец, удовлетворившими обе стороны заявлениями, прения закончились. Голосование происходило поименно. Французы и четыре-пять немцев голосовали с тессинцами, большинство немецких швейцарцев — против них; у Тессина было отнято право предоставления убежища, требования Радецкого были удовлетворены, был провозглашен нейтралитет любой ценой, и г-н Фуррер мог быть доволен собой и Национальным советом.

Таков швейцарский Национальный совет, где заседает цвет государственных мужей Швейцарии. Я нахожу, что от других законодателей они отличаются только одной добродетелью: большим терпением.

Написано Ф. Энгельсом 6 декабря 1848 г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 165 и во втором выпуске № 165, 10 декабря 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ

Кёльн, 7 декабря. Национальное собрание распущено. Представители народа разогнаны «божьей милостью».

К произведенному с такой наглостью государственному перевороту министерство в своей мотивировке этого акта насилия присовокупляет еще злейшую насмешку^[96].

Национальное собрание пожинает теперь плоды своей длительной слабости и трусости. Оно дало возможность заговору против народа в течение ряда месяцев спокойно готовиться, усиливаться и окрепнуть — и теперь оно пало его первой жертвой.

Вместе с тем и народ искупает то, в чем он погрешил — из великодушия или, вернее, по глупости — в марте, затем в апреле и мае и, наконец, так называемым «пассивным сопротивлением». Теперь он получил урок, который, надо надеяться, послужит ему на пользу. Следующая его победа положит конец политике «соглашения» и всем прочим фразам и лицемерию.