Собрание сочинений. Том 5 - Маркс Карл Генрих. Страница 16
Таким образом, простодушное благоговение, будь то перед личностью монарха или перед монархическим принципом вообще, опасение зайти слишком далеко, страх перед анархическими тенденциями — все это предоставило бы министерству огромные преимущества при обсуждении адреса, и г-н Кампгаузен мог не без основания заявить, что это «наиболее удобный», «наилучший» повод для создания прочного большинства.
Спрашивается теперь, намерены ли народные представители поставить себя в такое покорно зависимое положение? Учредительное собрание уже сильно скомпрометировало себя тем, что по собственному побуждению не потребовало от министров отчета во всем, сделанном ими до сих пор, в период их временного правления, тогда как это должно было быть его первой обязанностью. Ведь как будто для того и был ускорен созыв Собрания, чтобы подкрепить мероприятия правительства косвенной волей народа. Правда, теперь, после созыва Собрания, создается впечатление, будто оно призвано лишь для того, «чтобы выработать по соглашению с короной конституцию, которой, надо надеяться, предстоит длительное существование».
Но вместо того, чтобы соответствующим поведением с самого начала заявить о своем истинном назначении, Собрание позволило унизить себя, обязавшись под давлением министров одобрить отчетный доклад. Поразительно, что ни один из депутатов не потребовал, в противовес предложению об образовании комиссии для выработки адреса, чтобы министерство без какого бы то ни было особого «повода» предстало перед палатой, исключительно лишь для того, чтобы ответить за свою предшествующую деятельность. А между тем это было бы единственным убедительным аргументом против адреса; в отношении же всех остальных аргументов право было целиком на стороне министров.
Написано 7 июня 1848 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 8, 8 июня 1848 г.
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
НОВЫЙ РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ[36]
Кёльн, 8 июня. Новая демаркационная линия г-на фон Пфуля в Познани представляет новое ограбление Польши. Она сводит «подлежащую реорганизации» часть Познани менее чем к трети всего великого герцогства и присоединяет гораздо большую часть Великой Польши к Германскому союзу. Польский язык и национальность должны признаваться только в узкой полосе вдоль русской границы. Эта полоса состоит из округов Врешен и Плешен{21} и частей округов Могильно, Вонгровец, Гнезен, Шрода, Шримм, Костен, Фрауштадт, Крёбен, Кротошин, Адельнау и Шильдберг{22}. Остальные части этих округов, а также целые округа Бук, Познань, Оборник, Замтер, Бирнбаум, Мезериц, Бомст, Чарников, Ходцизен, Вирзиц, Бромберг{23}, Шубин, Иновроцлав без всяких околичностей, декретом г-на фон Пфуля превращены в германскую территорию. И, однако, не подлежит никакому сомнению, что даже на этой «территории Германского союза» большинство жителей говорит еще по-польски.
Старая демаркационная линия давала полякам в виде границы, по крайней мере, Варту. Новая линия сокращает подлежащую реорганизации часть снова на одну четверть. Поводом к этому служит, с одной стороны, «желание» военного министра исключить из реорганизации район крепости Познань радиусом в 3–4 мили, а с другой — требование различных городов, как, например, Острова{24} и т. д., о присоединении к Германии.
Что касается желания военного министра, то оно вполне естественно. Сперва захватывают город и крепость Познань, которая вклинивается на десять миль вглубь польских земель, затем, чтобы беспрепятственно пользоваться захваченным, признают желательным захват нового района радиусом в три мили. Захват этого района, в свою очередь, вызывает необходимость всякого рода небольших округлений территории, а это дает наилучший повод продвигать немецкую границу все дальше по направлению к русско-польской.
Что же касается стремления «немецких» городов к присоединению, то дело обстоит следующим образом. Во всей Польше немцы и евреи составляют основное ядро горожан, занимающихся промыслами и торговлей; это потомки переселенцев, которые покинули свою родину главным образом из-за религиозных преследований. Они основали на польской земле города и в течение столетий делили судьбы польского государства. Эти немцы и евреи — ничтожное меньшинство населения — пытаются использовать положение страны в данный момент, чтобы добиться господствующей роли. Они ссылаются на то, что они — немцы, но они столь же мало являются немцами, как и американские немцы. Присоединение их к Германии означает подавление языка и национальности более чем половины польского населения Познани, и притом как раз той части провинции, где национальное восстание вспыхнуло с наибольшей силой и энергией, — округов Бук, Замтер, Познань, Оборник.
Г-н фон Пфуль заявляет, что он будет считать новую границу окончательной, как только министерство ее ратифицирует. Он не говорит ни о согласительном собрании, ни о германском Национальном собрании, которые ведь тоже должны сказать свое слово, когда дело идет об определении границ Германии. Но даже если министерство, соглашатели, Франкфуртское собрание ратифицируют постановление г-на Пфуля, — демаркационная линия не может быть «окончательной» до тех пор, пока ее не ратифицировали еще две другие силы: немецкий народ и польский народ.
Написано Ф. Энгельсом 8 июня 1848 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 9, 9 июня 1848 г.
Перевод с немецкого
ЩИТ ДИНАСТИИ
Кёльн, 9 июня. Как сообщают немецкие газеты, г-н Кампгаузен излил 6 июня свое переполненное сердце перед своими соглашателями. Он произнес
«не столь блестящую, сколь исходившую из самой глубины сердца речь, которая заставляет вспомнить о словах Павла: «Если бы я говорил языками человеческими и ангельскими, а любви не имел, то я был бы как медь звенящая!» Речь его была полна того священного трепета, который мы называем любовью… она вдохновенно обращалась к вдохновленным; не было конца аплодисментам… и понадобилась продолжительная пауза, чтобы впитать в себя и воспринять все впечатление от нее»[37].
Кто же был героем этой исходившей из самой глубины сердца любвеобильной речи? Кто послужил темой, столь воодушевившей г-на Кампгаузена, что он вдохновенно обращался к вдохновленным? Кто же Эней этой Энеиды[38], импровизированной 6 июня?
Некто иной, как принц Прусский!
Стоит прочесть в стенографическом отчете, как поэтически настроенный министр-президент описывает странствия современного Анхизова сына; как он в день,
— когда пала священная Троя,
Пал и Приам, погиб и народ копьеносца Приама
[39]
,
как он после падения юнкерской Трои, после долгих блужданий по водам и по суше, пристал, наконец, к берегу современного Карфагена и был дружественно встречен царицей Дидоной; как ему более повезло, чем Энею I, потому что нашелся такой человек, как Кампгаузен, который сделал все для того, чтобы восстановить Трою, и вновь открыл священную «почву законности»; как Кампгаузен вернул, наконец, своего Энея к его пенатам и как теперь радость снова царит в троянских чертогах[40]. Нужно прочесть все это вместе с бесчисленными поэтическими украшениями, чтобы почувствовать, что значит, когда вдохновляющий обращается к вдохновленным.
Впрочем, весь этот эпос служит г-ну Кампгаузену лишь предлогом для дифирамба самому себе и своему собственному министерству.
«Да», — восклицает он, — «мы думали, что дух конституционного строя требует, чтобы мы встали на место высокой особы, чтобы мы предстали в качестве лиц, против которых должны направляться все нападки… Так и случилось. Мы встали как щит перед династией, приняв на себя все опасности и нападки!»