Собрание сочинений. Том 5 - Маркс Карл Генрих. Страница 51
Но г-н Кюльветтер отнюдь не прав. Как раз наоборот, временный революционный порядок именно в том и состоит, что разделение властей временно отменяется, что законодательный орган временно захватывает исполнительную власть или исполнительный орган захватывает власть законодательную. Находится ли революционная диктатура (а она остается диктатурой, в какой бы слабой форме она ни осуществлялась) в руках короны, или Собрания, или в руках их обоих, — это совершенно безразлично. Если гну Кюльветтеру интересны примеры всех трех случаев, то французская история с 1789 г. предоставляет их во множестве.
Временный порядок, к которому апеллирует г-н Кюльветтер, свидетельствует как раз против него. Порядок этот признает за Собранием и совершенно другие атрибуты власти, кроме одного только права расследования, — он дает ему даже право в случае необходимости превращаться в судебный трибунал и выносить приговоры без всяких законов!
Если бы г-н Кюльветтер заранее предвидел такого рода последствия, он, быть может, был бы несколько осторожнее с «признанием революции». Но пусть он успокоится:
Германия ведь не притон разбойный,
А детский уголок спокойный
[135]
,
и господа соглашатели могут заседать, сколько им угодно, — их Собрание никогда не станет «Долгим парламентом».
Впрочем, если сравнить этого чиновника-доктринера министерства дела с его предшественником в области доктрины, г-ном Кампгаузеном, то мы все же найдем между ними существенную разницу. У г-на Кампгаузена было во всяком случае несравненно больше оригинальности; в нем было нечто от Гизо, тогда как г-н Кюльветтер не может возвыситься даже до карликовой фигуры лорда Джона Рассела.
Мы достаточно восхищались государственно-философской глубиной речи г-на Кюльветтера. Рассмотрим теперь цель, подлинную практическую основу этой заплесневелой мудрости, всей этой теории Монтескьё о разделении властей.
Г-н Кюльветтер как раз переходит теперь к выводам из своей теории. Министерство в виде исключения склонно приказать чиновникам выполнять то, что найдет нужным комиссия. Однако оно не может согласиться с тем, чтобы указания чиновникам исходили непосредственно от комиссии.
Иначе говоря, комиссия, не связанная непосредственно с чиновниками, не имея над ними никакой власти, не может заставить их давать иные сведения, чем те, которые они сами соблаговолят представить. И к тому же еще медлительность делопроизводства, бесконечное прохождение по инстанциям! Прекрасное средство — под видом разделения властей превратить комиссию в сплошную фикцию!
«Не может быть и речи о том, чтобы возложить на комиссию разрешение всей задачи, которая лежит на правительстве».
Точно кто-нибудь предлагал предоставить комиссии право управления!
«Правительство, наряду с комиссией, должно будет по-прежнему заботиться о том, чтобы выяснить, какие причины вызвали раздоры в Познани» (именно то обстоятельство, что оно так долго «выясняет» и все же ничего еще не выяснило, может служить достаточным основанием для того, чтобы теперь совершенно отстранить его от этого дела), «и вследствие того, что одна и та же цель будет достигаться двумя путями, зачастую неизбежна будет напрасная трата времени и труда, и едва ли можно будет избегнуть столкновений».
Судя по прецедентам, имевшим место до сих пор, комиссия несомненно «напрасно потратит много времени и труда», если, по предложению г-на Кюльветтера, вступит на путь бесконечного прохождения по инстанциям. И на этом пути столкновения будут возникать легче, чем если бы комиссия была непосредственно связана с чиновниками и тут же, на месте, выясняла недоразумения и преодолевала бюрократические рогатки.
«Поэтому (!) представляется естественным, чтобы комиссия стремилась к достижению цели в согласии с министерством и при его постоянном участит.
Еще лучше! Комиссия, которая должна контролировать министерство в согласии с ним и при его постоянном участии! Г-н Кюльветтер не постеснялся обнаружить, насколько он считает желательным, чтобы комиссия находилась под его контролем, а не он под контролем комиссии.
«Если же комиссия пожелала бы занять обособленное положение, то встал бы вопрос, может и желает ли она в таком случае взять на себя ответственность, лежащую на министерстве. Здесь уже было замечено столь же справедливо, сколь и остроумно, что неприкосновенность депутатов несовместима с подобной ответственностью».
Но речь идет не об управлении, а только об установлении фактов. Комиссия должна получить право применять необходимые для этого средства. И это все. Само собой разумеется, что комиссия должна будет нести ответственность перед Собранием как за недостаточное, так и за слишком широкое применение этих средств.
Все это имеет столь же мало отношения к министерской ответственности и к депутатской неприкосновенности, как и к «справедливости» и к «остроумию».
Словом, под предлогом разделения властей г-н Кюльветтер настоятельно просил соглашателей принять эти предложения для разрешения конфликта, но сам при этом никакого определенного предложения не внес. Министерство дела чувствует под собой шаткую почву.
Мы не можем останавливаться на дальнейших прениях. Результаты голосования известны: поражение правительства при поименном голосовании, государственный переворот правых, которые затем приняли уже отвергнутое предложение. Обо всем этом мы уже сообщали.
Добавим только, что среди рейнских депутатов, голосовавших против неограниченных полномочий комиссии, наше внимание привлек ли к себе следующие имена:
Арнц (доктор права), Бауэрбанд, Френкен, Лензинг, фон Лоэ, Рейхеншпергер II, Симонс и последний по счету, но не по важности, наш обер-прокурор Цвейфель.
Написано Ф. Энгельсом 9 июля 1848 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 41, 11 июля 1848 г.
Перевод с немецкого
СУДЕБНОЕ СЛЕДСТВИЕ ПРОТИВ «NEUE RHEINISCHE ZEITUNG»
Кёльн, 10 июля. Вчера одиннадцать наборщиков нашей газеты и г-н Клоут получили предписание явиться во вторник, 11 июля, к судебному следователю в качестве свидетелей. Речь все еще идет об установлении автора инкриминируемой статьи{61}. Помнится, во времена старой «Rheinische Zeitung»[136], во времена цензуры и министерства Арнима, власти в поисках лица, приславшего в газету пресловутый «Законопроект о браке»[137], не прибегали ни к обыскам, ни к допросу наборщиков и владельца типографии. Правда, с тех пор мы пережили революцию, которую, на ее несчастье, признал г-н Ганземан.
Мы должны еще раз остановиться на «опровержении» г-на государственного прокурора Геккера от 5 июля{62}.
В этом опровержении г-н Геккер упрекает нас во лжи в связи с тем или иным приписываемым ему высказыванием. Быть может, мы располагаем сейчас материалами, чтобы в эту поправку внести свои поправки, но кто нам гарантирует, что в этой неравной борьбе нам опять не ответят параграфом 222 или параграфом 367 Уголовного кодекса?
Опровержение г-на Геккера заканчивается следующими словами:
«Содержащиеся в статье» (датированной Кёльн, 4 июля) «клеветнические выпады и оскорбления против г-на обер-прокурора Цвейфеля и жандармов, производивших арест, получат должную оценку во время судебного следствия, которое возбуждается поэтому делу».
Должную оценку! Разве получили должную «оценку» черно-красно-золотые цвета в ходе «судебных следствий», когда Кампц был министром?[138]
Заглянем в Уголовный кодекс. Читаем § 367:
«Виновен в клевете тот, кто в общественных местах или в аутентичном и официальном документе, или в напечатанном или не напечатанном сочинении, которое было вывешено, продано или роздано, обвинит кого-либо в таких фактах, которые, если бы они действительно имели место, повлекли бы за собой преследование в уголовном или исправительном порядке в отношении виновного или, по меньшей мере, навлекли бы на него презрение или ненависть граждан».