Собрание сочинений. Том 3 - Маркс Карл Генрих. Страница 55
Первый королларий.
Стр. 349. «Либерализм сразу же выступил с заявлением, что человек по самому своему существу должен быть не собственностью, а собственником. Так как при этом дело шло о Человеке, а не об отдельном лице, то вопрос о количестве собственных благ, как раз и представляющий особый интерес для отдельных лиц, был оставлен на их усмотрение. Поэтому эгоизм отдельных лиц при определении этого количества нашёл для себя самый широкий простор и вступил на путь неустанной конкуренции».
Это значит: либерализм, т. е. либеральные частные собственники, окружили в начале французской революции частную собственность либеральным ореолом, провозгласив её правом человека. Они были вынуждены к этому уже своим положением революционизирующей партии, они были даже вынуждены не только предоставить массе французского сельского населения право собственности, но и дать ей возможность захватить действительную собственность, и они могли всё это сделать потому, что от этого «количество» их собственных благ, которое их прежде всего интересовало, осталось неприкосновенным и даже получило надёжное обеспечение. — Мы находим здесь далее, что святой Макс выводит конкуренцию из либерализма, — вот какую пощёчину даёт он истории в отместку за те пощёчины, которые он выше вынужден был дать самому себе. «Более точное объяснение» того манифеста, с которым у него «сразу же выступает» либерализм, мы находим у Гегеля, высказавшего в 1820 г. следующую мысль:
«По отношению к внешним вещам разумно» (т. е. приличествует мне как разуму, как человеку), «чтобы я владел собственностью… Чем и в каком количестве я владею, это, следовательно, правовая случайность» («Философия права»[75], § 49).
Для Гегеля характерно, что он превращает фразу буржуа в подлинное понятие, в сущность собственности, — и «Штирнер» в точности ему в этом подражает. На вышеприведённом рассуждении святой Макс теперь основывает своё дальнейшее заявление, что коммунизм «поставил вопрос о количестве имущества и ответил на него в том смысле, что человек должен иметь столько, сколько ему нужно. Но сможет ли мой эгоизм удовлетвориться этим?.. Нет, я должен иметь столько, сколько я способен присвоить себе» (стр. 349).
Прежде всего здесь следует заметить, что коммунизм отнюдь не исходил из § 49 гегелевской «Философии права» с его формулировкой: «чем и в каком количестве». Во-вторых, «Коммунизм» и не помышляет о том, чтобы дать что-нибудь «Человеку», ибо «Коммунизм» отнюдь не думает, что «Человек» «нуждается» в чём-то, — разве только в кратком критическом освещении. В-третьих, Штирнер подсовывает коммунизму понятие о «нужном», в том смысле, какой этому слову придаёт современный буржуа, и вводит таким образом различие, которое ввиду своего убожества может иметь значение только в нынешнем обществе и в его идеальном отображении — в штирнеровском союзе «отдельных крикунов» и свободных белошвеек. «Штирнер» снова обнаружил глубокое «проникновение» в сущность коммунизма. И, наконец, в своём требовании — иметь столько, сколько он способен присвоить себе (если только это не обычная буржуазная фраза, что каждый должен иметь столько, сколько он в силах приобрести, должен пользоваться правом свободной наживы), — в этом требовании святой Санчо предполагает, что коммунизм уже осуществлён и даёт ему возможность свободно развивать и проявлять свои «способности», — а это, равно как и самые «способности», зависит отнюдь не только от Санчо, но также от отношений производства и общения, в которых он живёт. (Ср. ниже главу о «Союзе».) Впрочем, святой Макс и сам-то не поступает согласно своему учению, ибо на протяжении всей своей «Книги» он «нуждается» в вещах и потребляет вещи, «освоить» которые-он оказался совершенно «неспособен».
Второй королларий.
«Но социальные реформаторы проповедуют Нам некое общественное право. Отдельная личность становится тут рабом общества» (стр. 246). «По мнению коммунистов, каждый должен пользоваться вечными правами человека» (стр. 238).
О выражениях «право», «труд» и т. д., как они употребляются у пролетарских авторов и как к ним должна относиться критика, мы будем говорить в связи с «истинным социализмом» (смотри II том). Что касается права, то мы, наряду со многими другими, подчеркнули оппозицию коммунизма против права как политического и частного, так и в его наиболее общей форме— в смысле права человека. Смотри «Deutsch-Franzosische Jahrbucher», где привилегия, преимущественное право, характеризуется как нечто, соответствующее сословие-связанной частной собственности, а право — как нечто, соответствующее состоянию конкуренции, свободной частной собственности (стр. 206 и др.); самые же права человека характеризуются как привилегия, а частная собственность как монополия. Далее, критика права приведена там в связь с немецкой философией и представлена как вывод из критики религии (стр. 72); при этом прямо подчёркивается, что правовые аксиомы, которые должны якобы привести к коммунизму, — что эти аксиомы представляют собой аксиомы частной собственности, а общее право владения — воображаемую предпосылку права частной собственности (стр. 98, 99)[76].
Выдвинуть приведённую фразу против Бабёфа, считать его теоретическим представителем коммунизма — нечто подобное могло, впрочем, прийти в голову только берлинскому школьному наставнику. «Штирнер» не стесняется, однако, утверждать на стр. 247, что
коммунизм, согласно которому «все люди имеют от природы равные права, опровергает свой собственный тезис, утверждая, что люди не имеют от природы никаких прав. Ибо он не хочет, например, признать, что родители имеют права по отношению к детям, — он упраздняет семью. Вообще весь этот революционный или бабувистский принцип (ср. «Коммунисты в Швейцарии», доклад комиссии, стр. 3) покоится на религиозном, т. е. ложном, воззрении».
В Англию приезжает янки, наталкивается там в лице мирового судьи на препятствие, мешающее ему отстегать своего раба, и возмущённо восклицает: Do you call this a land of liberty, where а man can't larrup his nigger?{136}
Святой Санчо осрамился здесь вдвойне. Во-первых, он усматривает упразднение «равных прав человека» в том, что признаются «равные от природы права» детей по отношению к родителям, что детям и родителям предоставляются равные права человека. Во-вторых, двумя страницами выше Jacques le bonhomme рассказывает, что государство не вмешивается, когда отец бьёт сына, потому что оно признаёт семейное право. Таким образом, то, что он, с одной стороны, выдаёт за частное (семейное) право, он, с другой стороны, подводит под «равные от природы права человека». В заключение он признаётся нам, что знает Бабёфа только из доклада Блюнчли, а в этом своём докладе Блюнчли (стр. 3), в свою очередь, признаётся, что все его сведения почерпнуты у бравого Л. Штейна, доктора прав[77]. Основательность познаний святого Санчо относительно коммунизма видна из приведённой цитаты. Подобно тому как святой Бруно — его маклер по делам революции, так святой Блюнчли является его маклером по делам коммунизма. При таком положении вещей не приходится удивляться, если в нашем доморощенном слове божием fraternite{137} революции сводится через несколько строк к «равенству чад божиих» (в какой христианской догматике говорится о egalite{138}?). Третий королларий.
Стр. 414. Так как принцип общности достигает своей высшей точки в коммунизме, то поэтому коммунизм = «апофеоз государства любви».
Из государства любви, им же самим сфабрикованного, святой Макс выводит здесь коммунизм, который и остаётся поэтому исключительно штирнеровским коммунизмом. Святой Санчо знает только одно из двух — либо эгоизм, либо притязание на любовь, жалость и милостивые подаяния людей. Вне этой дилеммы — и выше её — для него ничего не существует.
Третья логическая конструкция.
«Так как в обществе наблюдаются самые тяжкие недуги, то особенном (!) «угнетённые» (!) «думают, что виновником всего этого является общество, и ставят себе задачей открыть настоящее общество» (стр. 155).