Советский анекдот. Указатель сюжетов - Мельниченко М.. Страница 3

Политические изменения, вызванные смертью Сталина, привели к заметному уменьшению опасности, связанной с рассказыванием анекдотов. Естественно, легализован жанр не был, но гипотетическое наказание за рассказанный анекдот, согласно 190-й статье УК РСФСР («Клевета на советский государственный строй…») не должно было превышать семи лет, на практике же – в источниках второй половины существования советского государства не удается найти информации ни об одном достоверном случае судебного преследования за рассказанный анекдот.

Все эти факторы благотворно сказываются на популярности жанра, что позволяет и современникам, и исследователям воспринимать 1960 – 1980-е годы как золотой век советского анекдота. Вопрос «новый анекдот слышал?» становится едва ли не одним из вариантов приветствия, а рассказывание анекдотов – популярной формой проведения рабочего времени. Государство, не имея возможности контролировать эту сферу коммуникации, предпочитало не замечать то, что не может изменить. Только изредка слово «анекдот», исключенное из всех библиографических указателей по фольклору 30, прорывалось в печать – так, в 1964 году в официальной прессе в статье с весьма характерным названием «За это надо драться!» появилось первое упоминание об анекдоте – некто Николай Курицын, проходчик шахты и студент-заочник, в письме «дорогой редакции» рассказывает о своих наблюдениях за рассказчиками анекдотов, оказавшимся с ним в одной очереди в сберкассу: «насчет неурожая с издевкой проезжаются, об отдельных нехватках наших язвят. Да так, словно все это им чужое. <…> В оскале их широко раскрытых ртов, где-то в глубине мне привиделось что-то скользкое, серое, противное… На меня глянула сама пошлость» 31. Далее, в очень значительном по объему письме, занимающем половину газетной полосы, автор в граните отливает картину современной ему советской жизни, описывая свое путешествие из Магадана в Москву. Завершается послание весьма показательно: Курицын желает собрать несколько десятков таких злопыхателей и отправить не в тюрьму и не в лагерь, времена уже не те, – пишет он, – а в путешествие от Москвы до Находки, чтоб они пересчитали все достижения СССР и подвели сальдо, а потом объявили его на Красной площади – и это был бы уже не анекдот, а «русское, советское чудо!».

Близка по духу курицынской статья «Шепотом из-за угла» 32, опубликованная в газете «Комсомольская правда» спустя почти два десятка лет и посвященная анекдотам о «любимом нами с детства герое гражданской войны». Появилась статья как ответ на письмо некого А. Иванова из Николаева, желающего обсудить с читателями газеты кощунственное остроумие застольных анекдотов, однако получившийся текст больше похож на приговор «гражданской инфантильности, идейной незрелости и политической наивности» рассказчиков анекдотов. В ней высказываются предположения о наличии у большинства анекдотов вполне конкретных авторов, руководствующихся стремлением «если не погубить, то хотя бы унизить, размыть и опоганить» лучшие чувства советских людей и лишить советскую молодежь героических идеалов.

В таком виде – как явление весьма распространенное, безусловно глубоко безнравственное с точки зрения главенствующей идеологии, но уже не расстрельное, анекдот доживает до перестройки, когда судьба его сильно меняется. За два года до развала СССР появляется первая публикация анекдотов в советской прессе – статья В. Бахтина в «Литературной газете» 33, вызвавшая очень широкий резонанс, неоднократно перепечатанная и рецензировавшаяся в периодике 1989 – 1990 годов 34. Начинают издаваться сборники анекдотов, целиком посвященные политической устной традиции или просто содержащие в себе политические анекдоты. Востребованность подобного рода изданий привела к своеобразному буму анекдотопечатания, что не преминуло сказаться на качестве подборок анекдотов – в обилии стали публиковаться очень сомнительные тексты, вероятно никогда не имевшие хождения в СССР, которые, благодаря особенностям данного сегмента книжного рынка, стали перебираться из сборника в сборник, увеличивая разрыв между между реальной традицией советского анекдота и ее книжной версией, на материалах которой исследователи делают и будут делать выводы не только о советском анекдоте, но и обо всем советском обществе в целом.

Общественные настроения присущи даже обществам, в которых человек лишен возможности открыто выражать свое мнение, только находят они выражение в альтернативных формах массовой коммуникации. Для советского общества одним из каналов неформальной коммуникации на политические темы становится анекдот, превратившийся на долгие годы в едва ли не самый востребованный в СССР фольклорный жанр. Значимость этого явления сложно оспаривать – советский анекдот представляет собой огромный массив информации, относящейся к фактически не контролируемой государством сфере межличностного общения, и, в силу фольклорной природы, энциклопедию политических стереотипов мышления, присущих рядовому советскому человеку. Практически любое имевшее резонанс событие становилось поводом для возникновения нового анекдотического сюжета, в считанные дни облетавшего страну. Текст имеет шанс попасть в фольклор и начать существовать, передаваясь из уст в уста, только если он одинаково понятен и рассказчику, и слушателю, что делает советский анекдот индикатором понимания рассказчиком обстановки в государстве. Понимание этого факта с первых лет существования советского строя привлекало к анекдоту внимание – сначала критически настроенных по отношению к новому строю публицистов Русского зарубежья, позже – западных и отечественных исследователей. Однако, несмотря на, казалось бы, пристальное внимание к этой теме, абсолютное большинство обращений к материалу представляет собой окказиональный пересказ конкретных сюжетов или воспроизведение исчислимого ряда довольно общих мыслей.

Отечественная историография анекдота в силу определенных причин не очень велика. Перу отечественных исследователей принадлежит ряд классических работ 35, посвященных смеху в народной культуре, однако проблема соотношения политической действительности и смеховой культуры на протяжении многих десятилетий оставалась вне поля зрения советских ученых 36. Обращения советской литературы к анекдотам тоже весьма немногочисленны – после уже упоминавшейся статьи 1927 года в журнале «Новый Леф» анекдот надолго уходит в глухое подполье. Словосочетание «политический анекдот» исчезает даже из статьи «анекдот» во втором издании Большой Советской энциклопедии 37. Все академические статьи признают лишь исторические и литературные анекдоты, изучение которых в отечественной историографии со второй половины ХХ века носит систематический характер. Особенно повезло в этом плане анекдотам о Петре Великом, отразившим «с большей или меньшей степенью достоверности не только фактическую канву жизни Петра I, но и те представления, слухи, домыслы, одобрительные или осудительные суждения, которые циркулировали в стране и при его жизни, и уже после его смерти» 38 и ставшим для исследователей своеобразным зеркалом, «отражавшим общественное мнение XVIII века». Теории литературного и исторического анекдота в целом 39, а также их фольклорному модусу 40, проблеме соотношения анекдота устного и литературного 41, художественной специфике анекдота 42 в советской и российской историографии посвящены десятки научных исследований. При этом ценные теоретические и методологические наработки на материалах литературного и исторического анекдота не вполне применимы к советскому анекдоту. Советский анекдот представляет собой часть устной демократической традиции. Анекдот в XIX веке, несмотря на то, что большинство исследователей признают наличие в нем черт, присущих фольклору, все же является малым жанром мемуарной повествовательной прозы 43. Преемственность между советским анекдотом и анекдотом XIX века очень невелика и мы не можем говорить о историографической преемственности изучения этих жанров.