Я вижу солнце - Думбадзе Нодар Владимирович. Страница 32
Датико побледнел.
– Бадрия Таварткиладзе, а ты что? Милиция! Почему ты не арестуешь меня? – крикнул он.
Но Бадрии уже не было во дворе, он ушел вслед за Володей Джаши.
– Люди! – вырвался вопль у Датико.
И люди сделали то же, что и Володя и Бадри. Один за другим они стали молча, не оглядываясь, покидать школьный двор.
Датико закрыл лицо руками, упал на колени и громко зарыдал. Я смотрел на Датико и завидовал Хатии, которая не могла видеть, как плачет и тает на лазах этот огромный сильный мужчина.
– Ты сможешь идти, Хатия? – спросил я.
– Смогу.
Я обнял Хатию за талию и осторожно повел ее со двора. Проходя мимо Датико, она остановилась.
Датико взглянул на нас полными слез глазами.
– Что мне теперь делать, Сосойя?
– Не знаю, Датико…
– И ты не знаешь? Я опустил голову.
Датико встал, посмотрел на дорогу. Она была пуста. Датико побрел, пошатываясь, к воротам. Прежде чем выйти со двора, он еще раз спросил меня:
– Куда мне теперь идти, Сосойя?
Я не ответил ему, ибо не знал, куда ему следует идти. Тогда Датико махнул рукой, повернулся и ушел…
Долго шагал он, не поднимая головы. Дойдя до перекрестка, остановился, постоял с минуту и вновь зашагал, но не в сторону леса, а прямо по шоссе. Куда? Вряд ли он сам мог ответить на этот вопрос…
С ревом несла Супса свои мутные воды. По проселочной дороге, блея и мыча, позванивая колокольчиками, возвращалось домой стадо. Там, где скрылся Датико, медленно опускалось солнце.
Я ВИЖУ ВАС, ЛЮДИ!
– Здравствуй, Бежана! Да, это я, Сосойя… Давно я не был у тебя, мой Бежана! Извини меня!.. Сейчас я все здесь приведу в порядок: расчищу траву, поправлю крест, скамейку перекрашу… Смотри, роза уже отцвела… Да, порядочно прошло времени… А сколько у меня для тебя новостей, Бежана! Не знаю, с чего и начать! Погоди немного, вот вырву этот сорняк и расскажу все по порядку…
Ну так вот, дорогой мой Бежана: война кончилась! Не узнать теперь нашего села! Ребята вернулись с фронта, Бежана! Вернулся сын Герасима, сын Нины вернулся, Минин Евгений вернулся, и отец Нодара Головастика вернулся, и отец Отии. Правда, он без одной ноги, но какое это имеет значение? Подумаешь, нога!.. А вот наш Кукури, Лукайин Кукури, не вернулся. Сын Машико Малхаз тоже не вернулся… Многие не вернулись, Бежана, и все же на селе у нас праздник! Появились соль, кукуруза… После тебя сыграли десять свадеб, и на каждой я был среди почетных гостей и пил здорово! Помнишь Георгия Церцвадзе? Да, да, отца одиннадцати детей! Так вот, Георгий тоже вернулся, и жена его Талико родила двенадцатого мальчика, Шукрию. Вот была потеха, Бежана! Талико была на дереве, собирала сливы, когда у нее начались роды! Слышишь, Бежана? Чуть было не разрешилась на дереве! Успела все же спуститься вниз! Ребенка назвали Шукрией, но я зову его Сливовичем. Здорово, правда, Бежана? Сливович! Чем хуже Георгиевича? Всего у нас после тебя родилось тринадцать детей… Да еще одна новость, Бежана, – знаю, она обрадует тебя. Хатию отец отвез в Батуми. Ей сделают операцию, и она будет видеть! Потом? Потом… Ты ведь знаешь, Бежана, как я люблю Хатию? Вот и женюсь на ней! Конечно! Справлю свадьбу, большую свадьбу! И у нас будут дети!.. Что? А вдруг она не прозреет? Да, тетя тоже спрашивает меня об этом… Все равно женюсь, Бежана! Нельзя ей жить без меня… И я не смогу жить без Хатии… Любил ведь ты какую-то Минадору? Вот и я люблю мою Хатию… И тетя любит… его… Конечно, любит, иначе не стала бы она каждый день спрашивать у почтальона, нет ли для нее письма… Ждет она его! Ты знаешь кого… Но ты знаешь и то, что он не вернется к ней… А я жду мою Хатию. Для меня безразлично, какой она вернется – зрячей, незрячей. А что, если я не понравлюсь ей? Как ты думаешь, Бежана? Правда, тетя говорит, что я возмужал, похорошел, что меня трудно даже узнать, но… чем черт не шутит!.. Впрочем, нет, не может быть того, чтобы я не понравился Хатии! Она ведь знает, каков я, она видит меня, сама не раз говорила об этом… Я окончил десять классов, Бежана! Думаю поступить в институт. Стану врачом, и если Хатии сейчас не помогут в Батуми, я сам вылечу ее. Так, Бежана?
– Рехнулся совсем наш Сосойя? Ты с кем это болтаешь?
– А-а, здравствуй, дядя Герасим!
– Здравствуй! Что ты здесь делаешь?
– Так, пришел взглянуть на могилу Бежаны…
– Сходи к конторе… Виссарион и Хатия вернулись… – Герасим слегка потрепал меня по щеке.
У меня сперло дыхание.
– Ну и как?!
– Беги, беги, сынок, встречай… – Я не дал Герасиму договорить, сорвался, с места и помчался вниз по склону.
Быстрей, Сосойя, быстрей!.. Так – далеко, сократи дорогу по этой балке! Прыгай!.. Быстрей, Сосойя!.. Я бегу, как не бежал никогда в жизни!.. В ушах звенит, сердце готово выпрыгнуть из груди, колени подкашиваются… Не вздумай останавливаться, Сосойя!.. Беги! Если перепрыгнешь через эту канаву – значит, с Хатией все в порядке… Перепрыгнул!.. Если добежишь до того дерева не дыша – значит, с Хатией все в порядке… Так… Еще немного… Еще два шага… Добежал!.. Если досчитаешь до пятидесяти не переводя дыхания – значит, с Хатией все в порядке… Раз, два, три… десять, одиннадцать, двенадцать… Сорок пять, сорок шесть… О, как трудно…
– Хатия-а-а!..
Задыхаясь, я подбежал к ним и остановился. Больше я не смог вымолвить ни слова.
– Сосо! – сказала Хатия тихо.
Я взглянул на нее. Лицо Хатии было белым как мел. Она смотрела своими огромными, красивыми глазами куда-то вдаль, мимо меня и улыбалась.
– Дядя Виссарион!
Виссарион стоял с опущенной головой и молчал.
– Ну что, дядя Виссарион? Виссарион не ответил.
– Хатия!
– Врачи сказали, что делать операцию пока нельзя. Велели обязательно приехать будущей весной… – спокойно сказала Хатия.
Боже мой, почему я не досчитал до пятидесяти?! В горле у меня защекотало. Я закрыл лицо руками.
– Как ты, Сосойя? Что у тебя нового?
Я обнял Хатию и поцеловал ее в щеку. Дядя Виссарион достал платок, вытер сухие глаза, кашлянул и ушел.
– Как ты, Сосойя? – повторила Хатия.
– Хорошо… А ты не бойся, Хатия… Весной ведь сделают операцию? – Я погладил Хатию по лицу.
Она сощурилась и стала такой красивой, такой, что ей позавидовала бы сама богоматерь…
– Весной, Сосойя…
– Ты только не бойся, Хатия!
– А я и не боюсь, Сосойя!
– А если они не смогут помочь тебе, это сделаю я, Хатия, клянусь тебе!
– Знаю, Сосойя!
– Если даже не… Ну и что? Меня ты видишь?
– Вижу, Сосойя!
– Что еще тебе надо?
– Больше ничего, Сосойя!
Куда ты идешь, дорога, и куда ты ведешь мое село? Помнишь? В один из июньских дней ты отняла все, что было у меня дорогого на свете. Я просил тебя, дорога, и ты возвратила мне все, что могла возвратить. Я благодарю тебя, дорога! Теперь настал и наш черед. Ты возьмешь нас, меня и Хатию, и поведешь туда, где должен быть твой конец. Но мы не хотим, чтобы у тебя был конец. Рука об руку мы будем шагать вместе с тобой до бесконечности. Тебе никогда больше не придется доставлять в наше село вести о нас в треугольных письмах и конвертах с напечатанными адресами. Мы вернемся сами, дорога! Мы станем лицом к востоку, увидим восход золотого солнца, и тогда Хатия скажет всему миру:
– Люди, это я, Хатия! Я вижу вас, люди!
1965