Европе не нужен евро - Саррацин Тило. Страница 9
Эти дебаты преобладали, во всяком случае, во время дискуссий в МВФ, когда я в апреле 1977-го приехал в Вашингтон. Британцы имели тогда большое численное представительство в МВФ и особенно в Европейском департаменте. Это находилось в некотором противоречии с жалким видом, который они в то время представляли на международных валютных и финансовых рынках. В последующие семидесятые годы британской экономической и финансовой политике, казалось, мало что удалось: курс фунта к д-марке с 11,20 д-марки за фунт до 1977 года обвалился до 4,05 д-марки. Так как валютная касса банка Англии была пуста, то когда-то такой гордой Великобритании, соучредительнице МВФ и родине величайших экономистов в мировой истории от Адама Смита до Джона Мейнарда Кейнса, в ноябре 1976 г. пришлось просить у МВФ поддерживающий кредит в четыре миллиона долларов. МВФ распорядился о проведении суровых мер по оздоровлению экономики. В «письме-обязательстве» британскому правительству пришлось согласиться на эти меры, для того чтобы получить срочно необходимый валютный кредит. Это воспринятое британцами как унижение письмо ускорило поражение правительства лейбористов, которое закончилось на выборах 1979 года победой Маргарет Тэтчер.
Так называемое условие – валютные кредиты в обмен на программу консолидации и приспособления структуры отраслей к реальным условиям – было, кстати, стандартным методом для предоставления кредитов МВФ. Он действует принципиально и сегодня и был образцом в случае с Грецией. Только в последнем случае речь идет не о средствах для валютной кассы, а о средствах для государственного бюджета.
Во всяком случае, весной 1977 г. я без особой подготовки, будучи к тому же малокомпетентным сотрудником из немецкого министерства финансов, оказался в состоянии снова и снова защищать немецкую макрополитику за кофейным столом в МВФ. Я ссылался на то, что Германия делает успехи именно потому, что она проводила иную политику, чем Англия и США, и что глобальные последствия экспансивной политики в Японии и Германии слишком переоцениваются. И тогда от этого было так же мало пользы, как и сегодня10. Однако связанные с этим дискуссии со специалистами, которые по меньшей мере были опытнее и соответственно более компетентными, чем я, доставляли мне большое удовольствие.
Мой руководитель отдела в федеральном министерстве финансов Манфред Ланштайн весной 1977-го стал госсекретарем по валютным вопросам, потому что его предшественник Карл Отто Пель ушел в Бундесбанк. На осенней сессии 1977 года МВФ и Всемирного банка в Вашингтоне он замещал министра финансов Ганса Апеля. Я вспоминаю об одном «круглом столе» министров финансов крупных индустриальных держав, на котором я сидел в третьем ряду. Речь шла о формулировке заключительного коммюнике. В нем должно было сохраниться также обязательство Германии и Японии по экспансивной политике. Британский министр финансов Денис Хили, занимавший место председателя, предложил формулировку, которая по смыслу звучала примерно так: «Германия будет способствовать сокращению глобальных дисбалансов, стимулируя свой внутренний спрос». И тогда Манфред Ланштайн сказал: «Господин председатель, позвольте мне добавить несколько слов: «Германия будет – как и в прошлом – способствовать…» Это окончательно решило судьбу этого предложения в коммюнике: оно было вычеркнуто.
Моя записка о «Промежуточных денежно-кредитных показателях» была благосклонно принята моим шефом в Европейском департаменте. Однако в ней я критиковал стратегию американского эмиссионного банка как нерешительную и неясную. Документ был представлен в соответствующий департамент США и воспринят там с жесткой критикой. С моим начальником отдела мы отправились на неприятную дискуссию с мрачного вида испанцем, который управлял Американским отделом («American Desk») в МВФ и довольно грубо отклонил мою осторожную критику стратегии Федеральной резервной системы.
Критиковать США всегда было трудно. Но тем не менее перелом был уже близок. В августе 1979 г. Пол Уолкер сменил на должности президента американского эмиссионного банка Артура Бернса. В течение трех лет его невероятно жесткая денежно-кредитная политика явилась толчком для всплеска инфляции и инфляционных ожиданий в США. Вместе с идущей в том же направлении политикой Бундесбанка это дало начало повсеместному длительному спаду инфляции, так как другие эмиссионные банки были вынуждены следовать этому. За короткий срок такая политика послужила причиной высоких расходов в форме падения промышленного развития и повышения безработицы. Косвенными политическими последствиями этого явились как поражение на выборах американского президента Джимми Картера в пользу Рональда Рейгана в 1980-м, так и распад социально-либеральной коалиции в Германии в 1982 году.
Вскоре после моего возвращения в министерство финансов в Бонне 11 я перешел в начале 1978-го в Федеральное министерство по вопросам труда как спичрайтер и «фундаментальный мыслитель» Герберта Эренберга12,который осенью 1976 г. стал министром по вопросам труда. Вследствие экономического кризиса в 1976/77 году в системе социального страхования образовались приличные дыры. Это тоже был новый опыт для Федеративной Республики. Сейчас стали необходимы реформы с эффектом экономии. Так закончилось время многолетнего министра по вопросам труда Вальтера Арендта, который с 1969 года готовил и осуществлял в законодательном порядке дополнительные меры по улучшению работы. Вальтер Арендт был профсоюзным деятелем. Карьера Герберта Эренберга также начиналась в профсоюзе индустриального строительства. Но одновременно он имел репутацию компетентного экономиста. Поэтому Гельмут Шмидт сделал его осенью 1976 г. новым министром по вопросам труда, хотя оба друг друга явно недолюбливали.
Герберт Эренберг искал спичрайтера, который бы понимал ход его мыслей и смог наглядно объяснить его курс. Этот курс был противоположен основному внутреннему направлению его большого министерства, которое в то время отвечало одновременно за вопросы труда, социальные проблемы и здравоохранение. Я задумался: стоит ли мне погружаться в провинциальные глубины немецкой социальной политики после того, как я в Вашингтоне вдыхал аромат международной валютной политики? Но с другой стороны, там в основном только говорили, хотя и на высоком интеллектуальном уровне. Здесь же, напротив, принимались конкретные решения для формирования немецкого будущего.
Я дал согласие13, однако работа в новом министерстве стала для меня поначалу шоком. Казалось, что здесь никто не думал большими взаимосвязями. Казалось, что все измеряли успех политики прежде всего тем, чтобы на социальные цели тратилось по возможности больше денег. Мою деятельность отраслевые отделы министерства, которые до сих пор представляли проекты речей, воспринимали совершенно справедливо как выражение недоверия со стороны министра.
Когда я собирался писать тексты, они большей частью были непригодны для речей министра по вопросам консолидации. Когда я хотел привести цифры, они поступали очень поздно и были неполными. Я отказывался от проектов речей и добился того, чтобы мне предоставляли копии всех предложений министру от основных отделов. Что касалось цифр, то я работал с официальными данными или отчетами или запрашивал одну технически точно, конкретно описанную цифру. Короче: я сделался экономически независимым от подготовительной работы министерства.
Произносимые министром речи вдруг стали выражать не дух учреждения, а идеи Герберта Эренберга и Тило Саррацина. Ошарашенные заведующие отделами должны были на конгрессах принимать к сведению высказывания и оценки своего министра, которые они ему никогда не писали! Постепенно руководители отделов стали подходить ко мне с желанием побеседовать. Мне стало нравиться новое задание, такого большого влияния я еще никогда не имел.
В июле 1978 года вдруг пересеклись мои опыт и знания из различных областей: дискуссия о «теории локомотива», конечно, не прекратилась, когда юный федеральный чиновник Тило Саррацин снова покинул Вашингтон в октябре 1977-го, наоборот, она стала еще жарче.