Тюрьма народа - Широпаев Алексей. Страница 12

Лорд Керзон, наблюдая характер и результаты продвижения русских на восток, с нордической прямотой сказал: "…это завоевание восточных народов восточным же, одноплеменным с ними народом. Это сплав твердого металла со слабым, а не вытеснение неблагородного элемента более чистым. То не цивилизованная Европа отправилась на покорение варварской Азии… Это варварская Азия после некоторого пребывания в Европе возвращается по собственным следам к своим родственникам".

Резкие слова. Однако, вместо того, чтобы приклеивать к имени Керзона ярлык "русофоба", прислушаемся к честному голосу брата по расе, взглянувшего на нас со стороны – и мы увидим, как русский народ, подобно Ермаку, тонущему в Иртыше под тяжестью дареных царских доспехов, погружается в пучину расовой эрозии, увлекаемый тяжким византийско-татаро-московским наследием. В 1911 году великий М. Меньшиков, первый русский публицист, выступивший с расовых позиций, высказал мысль, дословно совпадающую со словами "русофоба" Керзона о "сплаве твердого металла со слабым": "…чтобы расстроить железное строение расы, русские идиоты и предатели (скорее, нерусские разработчики и руководители Евразийского Проекта – А.Ш.) устраивают предварительно мирное нашествие иноплеменных, проникновение к нам в огромном числе чужих, непереваримых, неусваиваемых элементов, которые превратили бы наше великое племя из чистого в нечистое, прибавили бы в металл песку и сделали бы его хрупким".

Разин-РА

Однако вернемся в ХVII век. Во второй половине этого столетия Русь восстала против России, стремясь изменить роковой ход истории. Призрак нордического Новгорода двинулся, грозя, на Москву – и откуда же? С противоположного края страны, с юго-востока. В 1667 году на Дону вспыхнуло восстание Степана Разина, охватившее почти половину территории Московского государства.

Чтобы понять расовый смысл сказанного, заглянем в конец ХII века, когда новгородские ушкуйники – наследники варягов – основали на реке Вятке город Хлынов (ныне город Вятка). "Вятская община управлялась, как и древний Новгород, вечем, во главе которого стояли избранные народом "атаманы" (или "ватманы"; по мнению ряда историков, это слово имеет древнеарийское, а не тюркское происхождение – А.Ш.). Община эта была сильнейшею на всем северо-востоке России…" (Е. П. Савельев, "Казаки. История", Владикавказ, 1991). Под предводительством "ватманов" ушкуйники, "эти отважные купцы-воины" в 1361 году дерзко проникают в столицу Орды, а в 1364-65 г.г. под началом "молодого ватмана Александра Обакумовича" достигают Оби и Ледовитого океана. Потом "на 150 лодках" приходят в Нижний и истребляют там "множество татар, армян, хивинцев, бухарцев…" Затем громят Казань, другие татарские города и села, захватывают товары всех встречных купцов. "Хотя подобные набеги не нравились московскому великому князю, принужденному поддерживать дружбу с ханами, но новгородцы его мало слушались и действовали на свой риск и страх" (там же).

Хлынов был вольным городом, независимым и политически, и религиозно. Согласно арийской традиции свободы духа, вятские священники, как и в Новгороде, избирались народом (в Новгороде выбирали и самого архиепископа; до известных пор выборность священников сохранялась и на Москве). Московский митрополит Геронтий жаловался, что "он не знает даже, кто там духовенство". В 1489 году, спустя десятилетие после окончательного разгрома Новгорода Иваном III, Москва дотянулась и до Хлынова. "Разгром Вятки сопровождался большими жестокостями: главные народные вожаки Аникеев, Лазарев и Богодайщиков были в оковах привезены в Москву и там казнены; земские люди переселены в Боровск и Кременец, а купцы в Дмитров; остальные обращены в холопов…" (там же). Однако весьма значительная часть хлыновцев не покорилась, "со своими женами и детьми на судах спустилась вниз по Вятке и Волге до Жигулей и укрылась в этом малодоступном и диком краю. В первой половине ХVI столетия эта удалая вольница с Волги перешла волоком на Иловлю и Тишанку, впадающие в Дон, а потом, при появлении в низовьях Дона азовского, запорожского и северского казачества, расселилась по этой реке вплоть до Азова" (там же).

Именно новгородцы составили культурно-расовое ядро позднего донского казачества, благодаря которому Дон стал одним из плацдармов сопротивления иудео-московскому режиму в 1918-м и в 1942 г.г. (сейчас мы не говорим о наростах; казачество в целом – сложное и противоречивое явление, в том числе и в расовом смысле, хотя, надо сказать, что некоторые историки ведут происхождение донского казачества от древнеарийской воинской касты). "Казаки-новгородцы на Дону самый предприимчивый, стойкий в своих убеждениях, даже до упрямства, храбрый и домовитый народ. Казаки этого типа высоки на ногах, с широкой могучей грудью, белым лицом, большим, прямым хрящеватым носом, с круглым и малым подбородком, с круглой головой и высоким лбом. Волосы на голове от темнорусых до черных; на усах и бороде светлее, волнистые…" (там же). Налицо в общем нордический генотип. Именно новгородцы принесли на Дон вечевое устройство, выборность священников, а также многие обряды, коренящиеся в русском "язычестве" (Новгород очень медленно, вплоть до ХII века, усваивал христианство и в конечном счете весьма ариизировал его, создав особое, народное православие, весьма отличное от византийско-московской церковности). Так, при бракосочетании "когда собирались ехать в церковь, то впереди поезда шел, а с хутора мог и ехать, священник с крестом в руках, за ним жених в алой черкеске, с высокой шапкою в руках, рядом с колдуном (точнее, с волхвом – А.Ш.)…" (этот обычай в самом Новгороде запретили собором лишь в 1667 году). Кроме того, в Новгороде был распространен обычай венчаться в "церкви и около ракиты, как о том поется в былине о Дунае Ивановиче: "круг ракитова куста венчалися" (само же венчание в церкви считалось не обязательным). "Известно, – пишет Е.П. Савельев, – что Разин, отвергавший форму церковного брака, велел венчать молодых вокруг ракиты или вербы. Не удивительно, что Разин, как человек грамотный, читал и хорошо знал древние новгородские языческие предания. Это подтверждается и тем, что Разин часто выражался языком былин, подражая Ваське Буслаеву, новгородскому удальцу". Уместно предположить, что знаменитый казачий вождь был посвящен в сокровенную арийскую традицию, из-за чего и заслужил у профанических московских церковников репутацию "колдуна" (после ареста Разина держали в соборном притворе на "освященной" цепи).

Исследователи отмечают также архитектурное сходство древних новгородских и донских храмов. Объяснение этому простое: строительное искусство на Дон принесли новгородцы, унаследовавшие его от своих предков-венедов, знавших не только зодчество, но и литье статуй (еще в ХI веке в Упсале, по свидетельству Адама Бременского, стоял золотой кумир Радигаста). Новгородцы считались "лучшими мастерами при возведении церковных деревянных построек как в северных областях, так и на Дону. План и фасад этих построек был свой, особенный, древне-славянский, ничего общего с византийским стилем не имеющий – это архитектура древне-славянских языческих капищ, близко напоминающая древне-персидскую… Окна в этих церквах до начала ХIХ века были круглые и маленькие, так что впечатление внутренности подобного храма было мрачно и напоминало скорее грозного языческого Сваргу прибалтийских славян, чем кроткого Иисуса" (там же).

Кроме того, "связь новгородских областей с Доном сказывается, помимо исторических данных, еще в следующем: в говоре, тождественных названиях старых поселений, озер, речек, урочищ…, народной орнаментике, нравах…, обособленном церковном управлении, антропологии жителей-воинов древнего Новгорода и Дона и проч." (там же).