Собрание сочинений. Тревога и надежда. Том 1 - Сахаров Андрей Дмитриевич. Страница 5

В работах 1974—1975 годов Сахаров говорит о «социалистическом мессианстве» как о причине советского экспансионизма. Однако примерно уже в это время он пересматривает свою оценку роли идеологии во внутренней и внешней политике СССР. В статье «О письме Александра Солженицына "Вождям Советского Союза"» он рассматривает идеологию скорее как удобный фасад для принятия прагматических решений. Позднее [15] он предполагает, что внешняя экспансия необходима для самого существования советской системы, т. е. необязательно связана с идеями мировой революции и мировой социалистической системы эпохи Коминтерна. В статье «Что должны сделать США и СССР, чтобы сохранить мир» он квалифицирует советские намерения как продолжение традиционной русской геополитики:

«Потеряв далекую перспективу (а для ближней — строя личные дачи), партийная власть продолжает традиционную русскую геополитику, но уже во всем мире и используя гигантские возможности тоталитарного строя — унифицированную и тенденциозную, но умную и последовательную пропаганду внутри страны и вовне, тихое проникновение во все щели и подрывную деятельность на Западе; использует возросшие, хотя и односторонние, возможности экономики для безудержной милитаризации».

Сахаров говорит о двух путях разрешения противостояния между Востоком и Западом. Один — это уже упомянутый путь разрушения железного занавеса и либерализации советского общества, основанной на уважении прав человека. Второй путь — конвергенция, т. е. сближение западной и советской моделей социального и экономического устройства.

Конвергенция двух систем упоминается уже в «Размышлениях» 1968 года, и тезис Сахарова о ее желательности или даже необходимости для завершения «холодной войны» — это тезис, вызывающий наибольшее число вопросов. И он тем более интересен, что, в определенном смысле, Сахаров оказался прав — перестройка Горбачева, которую Сахаров воспринял с некоторыми оговорками как начало процесса конвергенции, действительно привела к окончанию «холодной войны».

По-видимому, еще в 1968 году, еще работая в Арзамасе, на секретном объекте, Сахаров уже не верит в официальный лозунг «мирного сосуществования двух систем с различным общественным и государственным строем», провозглашенный Хрущевым в конце 1950-х. Сахаров не верит в безопасность мира, разделенного на два лагеря «железным занавесом», и его теория конвергенции является, по существу, антитезисом к лозунгу «мирного сосуществования». Я предполагаю, что конвергенция была предложена Сахаровым как развитие тезиса Бертрана Расселла, тезиса, который Сахаров приводит в «Размышлениях» 1968 года: «Мир будет спасен от термоядерной гибели, если руководители каждой из систем предпочтут полную победу другой системы термоядерной войне». [16]

Логика Сахарова, как я ее себе представляю, сводилась к следующему: зачем вынуждать кого-либо принимать, под угрозой ядерного уничтожения, иную систему, «капиталистическую» или «социалистическую», если их, эти системы, можно объединить в единую систему, совмещающую преимущества и той, и другой и свободную от их недостатков. Такое видение мира он изложил в футурологической статье «Мир через полвека»:

«Я считаю особенно важным преодоление распада мира на антагонистические группы государств, процесс сближения (конвергенции) социалистической и капиталистической систем, сопровождающийся демилитаризацией, укреплением международного доверия, защитой человеческих прав, закона и свободы, глубоким социальным прогрессом и демократизацией, укреплением нравственного, духовного личного начала в человеке.

Я предполагаю, что экономический строй, возникший в результате этого процесса сближения, должен представлять собой экономику смешанного типа, соединяющую в себе максимум гибкости, свободы, социальных достижений и возможностей общемирового регулирования».

И его взгляд на конвергенцию, как он здесь изложен, оставался практически неизменным в течение следующих 20 лет, за тем важным исключением, что весьма скоро Сахаров начинает склоняться к тому, что «капиталистический мир» уже во многом прошел свой путь по дороге конвергенции, и дело теперь за социалистическим миром.

Конечно, слабым местом сахаровской теории конвергенции, как и тезиса Расселла, было то, что они основывались на одном неявном, но весьма существенном и неочевидном предположении, на предположении, что причиной конфликта Восток—Запад было различие в формах собственности и в политическом устройстве. Т. е., на предположении, что сам факт различия «капиталистической» и «социалистической» моделей порождает конфликт между ними.

Сахаров сам отчасти подорвал свою позицию в вопросе конвергенции, когда, как уже упоминалось, стал склоняться к тому, что не марксистская идеология или, по крайней мере, не только она, и не идеи мировой революции, определяют внешнюю политику СССР. Тем не менее, идея конвергенции, не только как гарантии мира, но и как общественное устройство, основанное на экономике смешанного типа и широких социальных гарантиях, осталась привлекательной для Сахарова на всю жизнь. В одной из последних своих работ — Проекте Конституции — Сахаров, по существу, предлагает России именно проект «конвергентного» общества. Добавлю, что «конвергентным» обществом можно считать и сегодняшнюю Россию, в которой некоторые западные институты наложены на советскую модель. С тем, правда, отличием, что современная Россия, как кажется, усвоила и сохранила худшие черты обеих моделей, а не лучшие, как надеялся Сахаров.

Любопытно сравнить два подхода Сахарова к решению проблемы международной безопасности: первый — конвергенция, и второй — сближение, основанное на свободном «обмене людьми и идеями» и на уважении прав человека («доктрина Сахарова»). Первое, видимо, предполагает «институциональное» или системное сближение, основанное на встречной трансформации экономических и политических систем. Второе — возникновение общих ценностей: свободы и прав человека. Иными словами, первое — сближение институтов, второе — сближение ценностей. Следует, правда, отметить, что иногда Сахаров употребляет конвергенцию в обоих смыслах — в смысле сближения и институтов, и ценностей (идеологии).

Каковы же были надежды Сахарова на реформы, на то, что советское общество вступит на «конвергентный» путь развития? Как мы отмечали, к 1973 году этих надежд, в ближайшей перспективе, у него уже почти не было. Однако в «Размышлениях» 1968 года, обращенных, в том числе, и к советскому правительству, и в совместном с В. Турчиным и Р. Медведевым письме властям, и в «Памятной записке» Брежневу 1971 года Сахаров предлагает некую программу либеральных реформ, в том числе экономических и политических. В основном это не слишком радикальные реформы, не угрожающие прямо монополии партии на политическую власть в стране, но ограничивающие произвол власти в нескольких важных областях. Неудивительно, что многие пункты этой программы реформ вошли позднее в перестройку Горбачева, в частности — пресловутая «гласность».

Мы знаем, что власти прислушивались к мнению Сахарова: его предложения по ограничению противоракетной обороны и ядерных испытаний в атмосфере привели к подписанию соответствующих договоров. Сахаров мог надеяться, что и его программа реформ также будет хотя бы рассмотрена советскими властями. Помимо, заверений помощника Брежнева А. М. Александрова, о чем Сахаров упоминает в своих «Воспоминаниях», ничего неизвестно о том, рассматривалась ли секретариатом Брежнева посланная ему Сахаровым «Памятная записка». Весьма вероятно, что никто, кроме КГБ, реформы Сахарова не рассматривал, хотя «Размышления», например, или, по крайней мере, факт их появления, по-видимому, стали довольно широко известны в высших партийных кругах.