Левые коммунисты в России. 1918-1930-е гг - Геббс Ян. Страница 30

Конечно, были анархисты. В то время в России анархизм являл собой пеструю картину из самых разных течений. Некоторые из анархистов — такие, как махновцы — отражали лучшие стороны восставшего крестьянства. Другие просто выражали индивидуалистические интеллигентские настроения. Встречались среди анархистов и откровенные бандиты и чудаки. Течения же вроде советских анархистов и анархо-синдикалистов по существу были пролетарскими, хотя и находились под влиянием мелкобуржуазного мировоззрения, составляющего саму суть анархизма.

Несмотря на все недостатки, многие анархисты были правы в своем негативном отношении к режиму ЧК и подавлению Кронштадта. Проблема в том, что анархизм не в состоянии осмыслить те события в историческом ключе. По словам видного российского анархиста Волина, большевики закончили репрессиями против рабочих и матросов, потому что были «марксистами и авторитарными государственниками». Для анархистов марксизм несет в себе диктаторское, репрессивное начало, так как выступает за необходимость пролетарской партии, призывает к сплочению пролетарских сил и признает неизбежность государства в переходный период — такой абстрактный подход бесполезен для понимания живых исторических процессов и извлечения соответствующих уроков.

Но и среди большевиков были те, кто нашел в себе смелость отказаться от участия в подавлении кронштадтского восстания. В самом Кронштадте на сторону повстанцев перешло большинство коммунистов (как и отдельные части Красной армии, посланные на штурм крепости). Некоторые кронштадтские большевики вышли из партии в знак протеста против официальной кампании клеветы о Кронштадте. Другие же образовали Временное партийное бюро, распространившее заявление с опровержением слухов о расстрелах коммунистов в Кронштадте. В заявлении выражалось доверие Временному революционному комитету, сформированному вновь избранным Кронштадтским советом; и заканчивалось оно словами: «Да здравствует власть Советов! Да здравствует единство международного рабочего класса!».

Важно также отметить позицию Гавриила Мясникова, который в 1923 г. сформирует «Рабочую группу Российской Коммунистической партии». Уже в рассматриваемый период Мясников, не принадлежавший ни к одной из существовавших партийных групп, начал открыто высказываться против установления бюрократического режима в партии и государстве. В статье «Большевистская оппозиция Ленину: Г. Мясников и „Рабочая группа“» П. Аврич показывает, что забастовки в Петрограде и Кронштадтский мятеж оказали глубокое воздействие на взгляды Мясникова (в тот момент он находился в Петрограде):

«В отличие от „демократических централистов“ и „Рабочей оппозиции“ Мясников отказался осудить повстанцев. Он наверняка не принял бы участие в подавлении восстания, если бы его призвали» (The Russian Review, vol. 43, 1984).

Далее Аврич цитирует самого Мясникова:

«Если кто и дерзает опять свое суждение иметь, он или шкурник, или, еще хуже, контрреволюционер, меньшевик или эсер. Так и в Кронштадте. Все спокойно и благополучно, и вдруг, ни слова не говоря, прямо в морду. Что такое Кронштадт? Несколько сот коммунистов дерутся против нас. Что это значит?… Кто виноват, что у руководящей верхушки нет общего языка не только с беспартийной массой, но и с рядовыми коммунистами; они настолько не понимают друг друга, что схватились за оружие. Что же это такое? Это грань, черта». (Социалистический вестник. № 4, 23 февраля 1922 г.).

Несмотря на прозрение отдельных коммунистов в 1921 г., глубокое осмысление уроков Кронштадта пришло гораздо позже. Впервые главные политические выводы из кронштадтских событий были сформулированы Итальянской фракцией коммунистических левых в исследовании «Вопрос о государстве» («Octobre», 1938):

«Может случиться так, что в определенных обстоятельствах пролетариат выступит против пролетарского государства. Допустим даже, что он стал бессознательной жертвой вражеских уловок. Что делать в этой ситуации? Прежде всего, мы должны исходить из принципа, что социализм не может быть навязан пролетариату посредством насилия и принуждения. Лучше было бы потерять (в географическом смысле) Кронштадт, нежели пытаться удержать его силой. В последнем случае результат мог быть только одним: подорвана была сама основа, содержание пролетарской борьбы за социализм.»

В приведенном отрывке поднимается ряд важных вопросов. Во-первых, в нем со всей определенностью утверждается: Кронштадтское движение было пролетарским по характеру. Нельзя отрицать частичное влияние мелкобуржуазной — особенно анархистской — идеологии на взгляды повстанцев. Но утверждать, как Троцкий в своей оправдательной статье «Шумиха вокруг Кронштадта» («New International», April 1938), что в прежнем красном Кронштадте вместо пролетарских моряков возобладала мелкобуржуазная масса, не желавшая мириться с трудностям и военного коммунизма и требовавшая для себя «лучшего пайка», чем якобы оттолкнула от себя рабочих Петрограда, — значит противоречить очевидным фактам. Мятеж начался как акция классовой солидарности с бастующим и питерскими рабочими; на заводы Петрограда были посланы делегаты с разъяснениями сути требований кронштадтцев и призывом поддержать их выступление. И с «социологической» точки зрения ядро повстанцев было пролетарским, несмотря на все изменения, которые претерпел флот с 1917 года.

Достаточно взглянуть на социальный состав Временного Революционного Комитета, избранного повстанцами: большинство делегатов составляли матросы с большим стажем службы на флоте, выполнявшие чисто пролетарские функции (электротехники, телефонисты, машинная команда и т. д.). Другие делегаты представляли местные заводы; вообще заводские рабочие, особенно рабочие Арсенала, играли ключевую роль в кронштадтском движении. Неправда и то, что они требовали для себя привилегий: пункт 9 кронштадтской «платформы» выражал требование «одинакового пайка для всех трудящихся, за исключением занятых на вредных для здоровья производствах». Их требования, безусловно, носили пролетарский характер и, по сути дела, были направлены на то, в чем отчаянно нуждалась революция — возрождение Советов и прекращение сращивания партии с государством, которое представляло смертельную опасность не только для Советов, но и для самой партии.

Кронштадтское движение было движением пролетарским. Понимание этого обстоятельства обуславливает вывод, которые делают итальянские левые: недопустимо отвечать насилием на недовольство внутри пролетарского лагеря, вызванное трудностями революции, поскольку этим ставится под вопрос само существование пролетарской власти. Недопустимо подавлять любые пролетарские движения, идет ли речь о спонтанных выступлениях в защиту своих интересов или о политическом меньшинстве. Прямо ссылаясь на уроки «дискуссии о профсоюзах» и кронштадтских событий, Итальянская фракция сформулировала и другое важное положение: пролетариат должен отстаивать независимость своих классовых органов (советы, вооруженные отряды и т. д.), препятствовать их поглощению государственным аппаратом и даже, в случае необходимости, противопоставлять их государству. Наконец, не отбрасывая понятие «диктатура пролетариата», Фракция особенно настаивала на необходимости отделения партии от государства в переходный период. Мы еще вернемся к этой теме в следующей статье.

Было бы лучше предоставить кронштадтских матросов и рабочих самим себе, чем подавлять пролетарское движение — это действие, которое лишало смысла революцию. Такое смелое суждение итальянских левых — лучший ответ Сержу, для которого подавление Кронштадта было единственной альтернативой установлению новой, «антипролетарской диктатуры» и последующей «резне» коммунистов. Сейчас мы можем уверенно сказать, что, несмотря на «победу» над Кронштадтом, антипролетарская диктатура, устроившая резню коммунистов, все-таки установилась в России: сталинская диктатура. Более того, расправа с повстанцами только ускорила процесс перерождения революции и объективно способствовала победе сталинской контрреволюции, оказавшейся более трагичной по своим последствиям, чем могла бы быть белогвардейская реставрация. Если бы в России пришли к власти белогвардейцы, то, по крайней мере, вопрос был бы ясен: революцию постигла участь Парижской коммуны. Буржуазия победила, пролетариат потерпел поражение. Самое ужасное, что в России контрреволюция победила, назвавшись именем социализма. Тяжелые последствия, которые это имело для международного рабочего движения, мы не изжили до сих пор.