Левые коммунисты в России. 1918-1930-е гг - Геббс Ян. Страница 34

В то же время «платформа 46» отделяла себя от «болезненных» оппозиционных течений, несмотря на то, что видела в их существовании признак внутрипартийного кризиса. Несомненно, речь шла о течениях, вроде «Рабочей группы», возглавляемой Мясниковым, и вдохновлявшейся идеями Богданова «Рабочей правды», которые возникли приблизительно в то же время. Вскоре Троцкий занял схожую позицию по отношению к этим группам: с одной стороны, он отвергал их выводы как чересчур категоричные, с другой, видел в их возникновении проявление нездорового климата внутри партии. Следует отметить, что Троцкий не хотел соучаствовать в репрессиях, направленных на их уничтожение.

На самом деле, значение этих группировок вовсе не сводилось к тому, что их существование свидетельствовало о «болезни» партии. «Рабочую правду», следует признать, действительно отличал некоторый уклон в сторону пораженчества и даже меньшевизма. Она распознала зарождение государственного капитализма в России, но, как и для большинства голландских и немецких левых коммунистов, для этого течения было характерно непонимание истинной природы Октября 1917 года, который оно оценивало как более или менее прогрессивную, но по сути своей буржуазную революцию.

Совсем по-другому обстояло дело с «Рабочей Группой РКП». Впервые эта группа, возглавляемая старыми большевиками-рабочими Мясниковым, Кузнецовым и Моисеевым, заявила о себе манифестом, который она распространила в апреле-мае 1923 г. сразу после XIII Съезда РКП(б). Изучение этого текста позволяет сделать вывод о серьезности группы, глубине и проницательности ее политического анализа.

Манифест «Рабочей группы» не лишен недостатков. Его авторы тяготеют к «теории наступления», основанной на неверной оценке нового этапа — этапа отступления мировой революции, предполагающего необходимость оборонительной борьбы рабочего класса. По сути, эта теория являлась перевернутым отражением официального анализа Коминтерна, который в 1921 г. признал факт отступления, но сделал из этого в основном оппортунистические выводы. В манифесте также содержится ошибочное утверждение, что в эпоху пролетарских революций борьба за повышение заработной платы более не играет положительной роли.

Однако сильные стороны Манифеста с лихвой компенсируют недостатки:

— решительный интернационализм. В отличие от «Рабочей оппозиции» Коллонтай, анализ «Рабочей Группы» не замыкается в национальных рамках России. Вся вводная часть манифеста посвящена международной ситуации: в ней четко названа главная причина затруднительного положения, в котором оказалась русская революция, — задержка революции мировой. Только последняя может спасти пролетарскую власть в России: «Русский рабочий… научился себя рассматривать как солдата мировой армии пролетариата, а свои классовые организации как отряды этой армии. Вот почему всякий раз, как только встает тревожный вопрос о судьбе завоеваний, сделанных в октябре 1917 г., взор его пытливо вперяется туда, за рубеж, где объективные условия революции имеются налицо, а самой революции нет и нет»;

— резкая критика оппортунистической тактики «единого фронта» и лозунга «рабочего правительства», то есть политической линии Коммунистического Интернационала. Тот факт, что этот вопрос является приоритетным в манифесте, служит еще одним доказательством интернационализма «Рабочей группы». Позиция группы не была сектантской: она доказывала необходимость единства различных коммунистических организаций (вроде КПГ и КРПГ в Германии) во имя революции, но в тоже время полностью отвергала призыв Коминтерна строить блок с социал-демократическими предателями. В манифесте опровергается надуманный аргумент, будто русская революция победила благодаря умелому использованию большевиками тактики единого фронта: «… Не единый социалистический фронт мог быть тактикой победы восставшего пролетариата к победе, а борьба, беспощадная, кровавая борьба с этими буржуазными фракциями с туманной социалистической терминологией могла дать победу. Так было оно и на самом деле. Не в единении с эсерами, меньшевиками, трудовиками, эн-эсами русский пролетариат одержал победу в октябре, а в борьбе с ними»;

— видение опасностей, угрожающих Советскому государству, главная из которых, по мнению «Рабочей группы», заключалась в «подмене диктатуры пролетариата капиталистической олигархией». Отмечая возвышение бюрократической элиты и политическое бесправие рабочих, Манифест выдвигает требование возродить фабрично-заводские комитеты и, прежде всего, Советы, которые должны определять направление развития экономики и государства. [29] Для «Рабочей группы» возрождение рабочей демократии было единственным средством борьбы против усиления бюрократии: идея Ленина о том, что перетряска Рабоче-крестьянской инспекции обеспечит продвижение вперед, прямо отвергается в рассматриваемом документе как попытка установить контроль над бюрократией бюрократическими же методами;

— глубокое чувство ответственности. В отличие от немецких левых из КРПГ, которые в 1923 г. опубликовали манифест «Рабочей группы» в Берлине и сопроводили его критическими комментариями), группа Мясникова не спешила окончательно хоронить русскую революцию и Коммунистический Интернационал. Во время кризиса 1923 г., связанного с «нотой Керзона», когда Великобритания, казалось, могла напасть на Россию, члены «Рабочей группы» заявили о своей готовности стать на защиту Советской республики в случае войны. Но, главное, в манифесте группы не содержалось ни малейшего намека на отрицание Октябрьской революции и большевизма. В сущности, представление «Рабочей группы» о собственной роли было очень близко понятию левой фракции, которое впоследствии было разработано итальянскими левыми коммунистами в изгнании. Она признавала необходимость самостоятельной организации и даже подпольной работы, но содержание ее манифеста, как и само название группы — «Рабочая группа Российской коммунистической партии (большевиков)», говорило о том, что ее члены рассматривали свою деятельность как полностью соответствующую программе и уставным документам большевистской партии.

Группа, таким образом, призывала все здоровые элементы в партии — как руководство, так и оппозиционные течения наподобие «Рабочей правды», «Рабочей оппозиции» и «демократических централистов» — к перегруппировке сил и началу решительной борьбы за возрождение партии и революции. Во многом эта тактика была гораздо более реалистичной, чем надежда «46-ти» на то, что фракционный режим в партии будет устранен «в первую очередь» самой господствующей фракцией.

Таким образом, в идеях и деятельности «Рабочей группы» не было ничего нездорового, не являлась она и просто сектой, лишенной какого-либо влияния в рабочем классе. По некоторым оценкам, она насчитывала около 200 членов в Москве. Группа действовала в полном соответствии с провозглашенным ею принципом, что коммунисты должны становится на сторону пролетариата в его борьбе с бюрократией. Так, «мясниковцы» активно пытались политизировать стихийные забастовки, происходившие весной и летом 1923 г.

Именно по этой причине — а также по причине растущего политического влияния группы среди рядовых партийцев — аппарат направил против «Рабочей группы» всю мощь репрессивных органов. Была даже попытка застрелить Мясникова «при попытке к бегству», как он сам и предсказывал. Мясников выжил и после тюремного заключения и ссылки продолжал в течение двух десятилетий революционную деятельность за границей. В России «Рабочая группа» была практически разгромлена в результате повальных арестов, однако полностью не исчезла. Как свидетельствует Анте Цилига в книге «В стране великой лжи», являющейся ценнейшим описанием идейно-политической жизни заключенных оппозиционеров в конце 20-х — начале 30-х гг., «мясниковцы» продолжали оказывать влияние на «крайне левых» в оппозиционном движении. Как бы то ни было, репрессии против «Рабочей группы» были зловещим знаком: впервые при большевистском режиме государство прибегло к прямому насилию против оппозиционеров-коммунистов.