Фашизм в Англии - Мэллали Фредерик. Страница 21

Меня, разумеется, пичкали пропагандой. Мои провожатые из центрального штаба толковали о национальной политике, местных же фашистов интересовала одна тема — антисемитизм. Они сообщили мне, что еще полтора года назад антисемитизм не входил в фашистскую программу, и среди них были даже евреи, «которых затем пришлось исключить». Официально чернорубашечникам не полагается во время демонстраций вслух выражать антисемитские чувства, но, пробыв в их рядах пять минут, убеждаешься, что соблюдения этого правила не пытаются добиться».

Девять месяцев спустя «Ньюс кроникл» направила в Ист-энд своего обозревателя — пожить некоторое время в еврейской семье. Он сообщил [47] о некотором улучшении ситуации, которое объяснялось тем, что в Ист-энде теперь днем и ночью патрулировали летучие отряды полиции в форме и в штатском. Но евреи до сих пор так боялись физических репрессий, что умоляли его не называть их в своих статьях. В некоторые кварталы евреи — ни старые, ни малые — вообще не отваживались заходить; многие были вынуждены переселиться на более спокойные улицы, а те, что остались, с ужасом ожидали наступления темноты. «Такая атмосфера и беспорядки, — писал наблюдатель, — несомненно вызваны деятельностью чернорубашечников. Своим агрессивным антисемитизмом они так разожгли страсти, что теперь сами нуждаются в защите. Полиция охраняет их по дороге на митинги и с митингов, следит за тем, чтобы их ораторов не прерывали. Иными словами, действия полиции основаны на предпосылке, что фашистский митинг — легальное сборище, а свободу фашистского слова необходимо оберегать. Когда в результате неслыханных провокаций аудитория выходит из повиновения… полиция арестовывает спровоцированных антифашистов… Политика здесь играет ничтожную роль. Теперь здесь возник новый фактор — мощный фактор расистской агитации, — и пока он не будет устранен, мира ждать нечего».

В этой-то атмосфере, искусственно раскаленной усилиями местных чернорубашечников, английский фашизм провел в Ист-энде и других частях Лондона ряд демонстраций, которые, несмотря на чрезвычайные законы, изданные парламентом под нажимом возмущенной общественности, продолжались почти до самой войны. Начались они 7 июня 1936 г. — в годовщину Олимпии — походом по улицам восточной части Лондона и митингом в Виктория-парке. Противодействие фашистам было слабо организовано и с легкостью подавлялось тысячами полисменов, согнанных со всех концов Лондона, и этот день оказался сплошным триумфом для Мосли. Сотни молодых обитателей Ист-энда, устрашенных этой демонстрацией силы и наглости, бросились к вербовщикам, поспешно натянули черные рубашки и влились в местные банды фашистов, которые в течение всего лета 1936 г. измывались над беззащитным еврейским населением.

Окрыленный этим успехом Мосли со своими помощниками стал подготовлять вторую, еще более внушительную демонстрацию на территории, заселенной его жертвами. Она была приурочена к 4 октября — четвертой годовщине основания Б. С. Ф. Семь тысяч чернорубашечников со всей южной Англии должны были собраться на Тауэр-хилле и оттуда двинуться четырьмя отдельными колоннами в четыре пункта Ист-энда: На Соломон-лэйн (Лаймхауз), на Эш-стрит (Шордич), на Стаффордрод (Бау) и к Виктория-парку. Во всех этих четырех пунктах Мосли намеревался выступить на митингах. Тщетно министра внутренних дел сэра Джона Саймона убеждали запретить этот поход. Не возымели действия и протесты разных общественных групп и мэров восточных районов Лондона. Поход Мосли был решен: с антифашистской оппозицией должна была справиться полиция. Никогда еще в Лондоне не видели такого грозного скопления полицейских сил. Шесть тысяч констеблей и весь конный корпус расположились на пространстве между Тауэр-хиллом и Уайтчепелем: по улицам растянулись кордоны, большие отряды охраняли стратегические пункты. О поведении толпы сообщали по радио с особых грузовиков в Скотланд-ярд начальнику полиции сэру Филиппу Гэйму, чей штаб помещался в переулке близ Тауэр-хилла. Велось наблюдение и с полицейского самолета. Все полицейские чины столицы дежурили в этот день либо в Ист-энде, либо в Скотланд-ярде. Постовые полисмены, переброшенные из пригородов в центр, были заменены добровольцами.

Но поход Мосли не состоялся. В Англии, благодушной довоенной Англии бивербруковского изоляционизма и чемберленовской бездарности, в сердцах рабочих жила лютая ненависть к фашистам. Они помнили о своих товарищах, которые в это время в Испании бились в смертельном бою с марокканцами Франко, фашистскими дивизиями Муссолини и воздушными армадами Геринга. И, позаимствовав у своих товарищей — испанских республиканцев — славный лозунг «Они не пройдут», английские рабочие бросили его в лицо семи тысячам вымуштрованных чернорубашечников Мосли и всей столичной полиции. Коммунисты и независимая рабочая партия обратились с призывом ко всем лондонским антифашистам стать стеной от Олдгэйта до Лимен-стрит и на всех остальных путях следования фашистов. Для второй линии обороны были мобилизованы свыше 10 тыс. антифашистов из бывших военнослужащих; многие из них явились в военных фуражках и гимнастерках. Были выброшены лозунги:

Задолго до двух часов пополудни, когда фашисты должны были двинуться с Тауэр-хилла по улице Майнориз в Ист-энд, рабочие стали планомерно скопляться толпами по 50 тыс. Пока фашисты стягивались на Тауэр-хилл под охраной плотного кордона пешей и конной полиции, другие отряды полиции пытались расчистить улицы на протяжении четверти мили Но оказалось, что на стыке Олдгэйт и Коммершелрод образовался непроходимый затор. Полиция и фашистские организаторы решили пропустить колонны в обход Уайтчепеля — по Кэйбл-стрит и обратно на Коммершелрод. И на Кэйбл-стрит антифашисты выиграли бой. Улицу преградила огромная баррикада, наскоро возведенная из булыжника, досок, и опрокинутого грузовика. Подступы к баррикаде усыпали битым стеклом, на случай атак конной полиции, а из-за баррикады тысячи воинствующих антифашистов оглашали воздух своими боевыми лозунгами. Сотни полисменов больше десяти раз бросались в атаку с дубинками, прежде чем им удалось пробить брешь в баррикаде. С каждой атакой росли потери обеих сторон, но сопротивление рабочих не было сломлено Перегруппировавшись, они строили новые баррикады позади первой.

Тем временем начальник полиции в своей «ставке» близ Тауэр-хилла в великом смущении пытался оценить обстановку по донесениям, поминутно поступавшим к нему от подчиненных. Мосли еще не прибыл на место, но его помощники настаивали на проведении демонстрации, даже если она окончится кровопролитием, равного которому Лондон не знавал в мирное время. В 3.30 приехал Мосли. Он сидел рядом с шофером в длинном черном автомобиле, ветровое стекло которого мгновенно разлетелось вдребезги от камня, пущенного антифашистом. На лидере была новая форма: черный китель военного покроя, серые бриджи, высокие сапоги, черная военная фуражка и фашистская нарукавная нашивка. Его машине медленно продвигалась под охраной мотоциклистов-чернорубашечников, с обеих сторон сотни рук поднимались в приветствии, и фашисты тянули свое обычное «Мосли, Мосли! Мы хотим Мосли!» Во время этого представления сэр Филипп Гэйм наконец решился: он запретит демонстрацию, а с сэром Джоном Саймоном уладит вопрос задним числом. Мосли был вызван к начальнику полиции и получил указание вывести своих чернорубашечников из Ист-энда. Подгоняемые тысячами озлобленных лондонцев, колонны фашистов, не солоно хлебавши, отошли через Истчип и Куин-Виктория-стрит на набережную. У Темпля полицейский кордон задержал антифашистов и позволил Мосли отвести его молодчиков в более безопасное место, где он мог их распустить.

Олимпия была частично отомщена. В этот октябрьский день 1936 г. фашисты не прошли.

«Мосли за мир»

Еще более серьезным ударом по Б. С. Ф. явился законопроект об общественном порядке, который парламент был вынужден рассмотреть в связи с событиями 4 октября. По новому закону, вступившему в силу с 1 января 1937 г., ношение формы, особенно привлекавшей новичков, было запрещено, права фашистских распорядителей на митингах в помещениях и под открытым небом сильно урезаны, а министр внутренних дел облечен более широкими полномочиями в отношении политических демонстраций. Закон этот был направлен главным образом против псевдо-военных организаций, «созданных, обученных и снаряженных с целью использования их для демонстрации физической силы при осуществлении политических задач». Фашисты, само собой разумеется, подняли вой протеста против этого «посягательства на демократическую свободу». Мосли, уязвленный своим поражением в Ист-энде, находился в это время в Берлине, куда он полетел, чтобы обсудить с Геббельсом методы пропаганды. Когда, по его возвращении, его попросили высказать свое мнение о предполагаемом законе, он заявил лондонскому корреспонденту «Джорнале д’Италия»: «Мы являемся свидетелями своеобразного союза консерваторов с социалистами против фашистов. Красные нападают на нас, мы защищаемся, а потом консерваторы сваливают на нас вину за беспорядки. Теперь правительство собирается запретить нам ношение формы. Но демократия, как всегда, запоздала. Фашизм уже определил собою дух и дисциплину нашего движения. Запрещение формы ни на один день не задержит развития этого духа». [48]