Обретение мудрости - Дункан Дэйв. Страница 70

Явно потрясенный подобной отсрочкой, сапожник вытер пот со лба.

Удивительно, как старик, а затем его сын-воин, умудрялись столь долго скрывать подобный протекционизм. Вероятно, это было возможно лишь благодаря близости ложи – любого свободного меченосца, проходившего мимо, легко было направить в Каср. Теперь же, если у них осталась хоть крупица разума, вся семья должна была покинуть город.

– Воины снова вышли на оживленную зловонную улицу. Уолли в задумчивости остановился, прислонившись к стене. Ему нелегко было разговаривать с Ннанджи на ходу.

Решение все еще было не вполне удовлетворительным. Если все братья Киониджуи сбегут, Тау останется без защиты, по крайней мере на несколько дней.

– Мы идем в храм? – спросил Ннанджи.

– Ты – да, как только я окажусь на корабле. Держи. – Уолли протянул ему несколько золотых. Жрецы были единственными посланниками, относительно которых можно было не беспокоиться, что они прикарманят деньги и забудут об их предназначении.

Ннанджи поднял брови.

– Передай весть в ложу. Но также спроси, знают ли они имя кастеляна – сам я сейчас не могу этого сделать, не так ли?

Возможно, старик ошибался; а может быть, и нет.

Если Шонсу был кастеляном ложи в Касре, тогда весть о позоре Уолли в Аусе наверняка дошла туда с помощью моряков. Когда «Сапфир» стоял в Касре, Уолли пытался уговорить Ннанджи посетить местный гарнизон. Возможно, опасности удалось бы избежать. А что делать теперь – возвращаться в Каср, или продолжать путешествие по кругу в Ов?

– Какая-то загадка, верно? – Уолли огляделся по сторонам, глядя на здания в псевдо-тюдоровском стиле и торопливо огибавших его людей. – Может быть, от меня требуется, чтобы я остался здесь? Симпатичный маленький городишко…

– Ты шутишь!

– Не совсем, – сказал Уолли. – Когда мы завершим свою миссию, что ты собираешься делать потом? Жениться на Тане и стать водяной крысой?

– Тана – это здорово, но… я – водяная крыса? – Ннанджи пожал плечами.

– Стать Седьмым?

– Со временем – конечно. Чем собираешься заниматься?

– Буду свободным меченосцем – честным и верным своим клятвам. – Ннанджи несколько озадачила внезапно возникшая философская дискуссия. – А ты?

– Я бы хотел больше узнать о Мире. Но в конце концов, полагаю, я поселюсь в каком-нибудь спокойном маленьком городке, вроде этого, и стану старостой. – Уолли усмехнулся своей мысли. – И воспитаю семерых сыновей, как старый Киониарру. И еще семь дочерей, если Джия этого захочет!

Ннанджи недоверчиво уставился на него.

– Старостой? Почему не королем?

– Слишком много нужно крови, чтобы этого добиться, и слишком много работы после. Но мне нравится Тау.

– Если ты этого хочешь, милорд брат, – почтительно сказал Ннанджи, – то я уверен, что Богиня тебе поможет. – Он с отвращением наморщил свой вздернутый нос. – Я лично постараюсь найти что-нибудь получше.

– Уолли боялся, что моряки могут забеспокоиться и поспешить с отплытием, но Брота обнаружила, что Тау – источник кожи. Хотя «Сапфир» был тяжело нагружен мрамором, его трюм был далеко не полон. Брота обожала торговлю… а в городах колдунов не было кожевников. Таким образом, вернувшись, воины обнаружили, что на корабле пахнет как в мастерской сапожника, а тяжело дышащие рабы носятся вверх и вниз по трапам, загружая на корабль сапоги и туфли, объемистый, но не тяжелый груз.

Брота и Томияно нахмурились, услышав новость о том, что лорд Шонсу не смог набрать воинов себе в помощь в Тау, но, похоже, их это не удивило. Ннанджи отправился в храм, а Уолли – на поиски Хонакуры, чтобы посоветоваться.

Вечера стали короче, и погода начала портиться. Ближе к ночи подошел грозовой фронт, и «Сапфир» раздраженно дергался на якоре посреди реки, со странно низким из-за мрамора центром тяжести. Лил дождь, стекая сквозь шпигаты. Холодная, мокрая темнота вползла в рубку еще до того, как закончился ужин.

Уолли был еще более озадачен, чем раньше. Жрецы обещали Ннанджи, что передадут весть в ложу. Тамошним кастеляном до недавнего времени был лорд Шонсу – так они сказали – но, по их мнению, теперь там был кто-то новый, чьего имени они не знали. Кастеляны часто приходили и уходили. Что теперь должен был делать Уолли? Возвращаться в Каср, или двигаться дальше в Ов? Логично было возвращаться в Каср, поскольку там он мог найти воинов, но ему угрожала серьезная опасность быть обвиненным в трусости. Похоже, в божественной загадке подразумевался все же Ов, но смысла в этом было не слишком много.

Сидя на полу и обняв Джию, чтобы было теплее, он передал новость о том, что в Касре есть ложа.

Холийи нарушил двухдневное молчание, сказав:

– Я слышал. Не знал, что это имеет значение.

– Значит, Каср, – твердо провозгласила Брота. – Три дня пути до Ча, затем обратно в Каср! – Похоже, следующий город всегда должен был появиться через три дня, но на практике путь каждый раз занимал больше времени.

Глухой ропот из темноты означал, что семья с ней согласна. Меняющие Курс уже не вызывали столь ожесточенного негодования, как вначале, но речной народ не желал участвовать в божественных миссиях. Они считали, что выполнили свою часть и им должно быть позволено вернуться к своим обычным занятиям.

– Что бы сказал жрец, если бы был среди нас, старик? – спросил Уолли.

– Откуда мне знать? – запротестовал Хонакура, издав смешок. – Я согласен, что сведения противоречивы, милорд. Ты должен молиться о том, чтобы тебя направляла Богиня.

Возможно, молитва бы и помогла, но Уолли решил попробовать слегка поднять общее настроение.

– Ннанджи! Спой нам песню, про Чиоксина.

– Нет, лучше про любовь! – запротестовала одна из женщин – кажется, Мата.

– Я не знаю песен про любовь, – сказал Ннанджи. – Они были запрещены в казарме.

Потом он начал, и из темноты донесся его мягкий тенор:

Я пою об оружии, и о том, кто сделал Величайшие мечи, созданные людьми, О том, как была заплачена цена жизни, И Чиоксин купил себе семь лет.

Несколько минут спустя мелодию подхватила мандолина Олигарро. Это была заурядная баллада, и какого бы менестреля голос Ннанджи ни копировал, он был не слишком мелодичен, но он был новым для публики, и вскоре они, похоже, поняли, почему была выбрана именно она. Битвы и герои, чудовища и злодеи, кровь и честь плыли сквозь сгущающуюся тьму в ночь: шесть мечей, шесть геральдических животных, держащих шесть драгоценных камней, множество легендарных воинов… и затем тишина.

– Продолжай! – страстно воскликнул Матарро.

– Забыл слова? – саркастически спросил Томияно.

– Я знаю только еще один куплет, – сказал Ннанджи, и процитировал строки, которые пел когда-то своему лорду, когда тот сидел в ванне:

Грифон сидит на рукоятке Среди белого серебра и голубого сапфира, С рубиновым глазом и позолоченными когтями, И стальной клинок с оттенком звездного света – Сделал он наконец седьмой меч, И все остальные тот меч превзошел.

Снова наступила тишина.

– Это ведь не все? – запротестовала Дива.

– Нет, – сказал Ннанджи. – Есть еще что-то, но я никогда этого не слышал. Чиоксин умер. Седьмой меч он отдал Богине. Никто не видел его в течение семи сотен лет.

В рубке было теперь темно, как в шахте, Бог Сна был заслонен облаками, а ставни были большей частью закрыты от ветра.

– И Она дала его Шонсу? – затаив дыхание, спросил Матарро.

– Да. Он здесь, в этой рубке. Сага еще не окончена. Ее самая главная часть еще только должна наступить. И вы в ней участвуете!

– О-о! – произнесли несколько юношеских голосов, но послышался и ропот взрослых.

– Я не хочу в этом участвовать! – Это был Томияно. – И я не желаю, чтобы на моем корабле находился этот проклятый меч!

– Том'о! – прозвучал осуждающий голос Броты, но послышалось и несколько одобрительных возгласов.

– И воины! Кому они нужны?

Последовавшее за этим неловкое молчание внезапно нарушил стук упавшего поперек двери засова. Снаружи послышался звук бегущих по ступеням ног.