Россия и Запад. Парадигмы цивилизаций - Кара-Мурза Сергей Георгиевич. Страница 37

Первая открытая полемика относительно роли крестьян как основной социальной группы в антикапиталистической революции была начата книгой М. Бакунина «Государственность и анархия» (1873). Маркс тщательно изучил эту книгу, и ее конспект с его комментариями сам стал довольно большим трудом (конец 1874 — начало 1875 г.), в котором, как считается, высказан ряд важнейших положений марксизма.

Маркс отмечает в конспекте, что, согласно Бакунину, «марксисты должны проклинать всякую народную революцию, особенно же крестьянскую, по природе анархическую и идущую прямо к уничтожению государства. Как всепоглощающие пангерманисты, они должны отвергать крестьянскую революцию уже по тому одному, что эта революция специально славянская». Выписав эти слова Бакунина в свой конспект, Маркс не дает на них никаких комментариев. Он отвечает так: «Ученический вздор! Радикальная социальная революция связана с определенными социальными условиями экономического развития; последние являются ее предпосылкой. Она, следовательно, возможна только там, где вместе с капиталистическим производством промышленный пролетариат занимает, по меньшей мере, значительное место в народной массе… Он [Бакунин] абсолютно ничего не смыслит в социальной революции, знает о ней только политические фразы… Он хочет, чтобы европейская социальная революция, основывающаяся на экономическом базисе капиталистического производства, произошла на уровне русских или славянских земледельческих и пастушеских народов и чтобы она не переступала этого уровня» [66, с. 613, 615].

В книге «Кнуто-германская империя и социальная революция», которая послужила ответом на серию статей Энгельса о революционных народах, славянах и крестьянах, Бакунин выдвинул тезис о том, что национальный шовинизм (ненависть» к «реакционным народам») и социальный шовинизм (ненависть к «реакционному крестьянству») имеют одну и ту же природу. Оба они отражают расизм западного капитализма, который оправдывает присущую ему эксплуататорскую сущность своей якобы цивилизаторской миссией.

Бакунин пишет: «По-моему, как то, так и другое притязание одинаково гнусно, и я заявляю вам, что и в международных отношениях, и в отношениях между классами я всегда буду на стороне тех, кого хотят цивилизовать таким способом. Я восстану вместе с ними против всех этих высокомерных цивилизаторов, будь то рабочие или немцы, и, восстав против них, я тем самым буду служить делу революции против реакции» [67, с. 223-224].

Бакунин категорически отвергает представления Маркса и Энгельса о крестьянстве, об «идиотизме деревенской жизни». Он предупреждает рабочих, что этот социальный расизм в отношении крестьян не имеет под собой никаких разумных оснований. Более того, он выдвигает пророческий тезис о том, что социалистическая революция может произойти только как действие братского союза рабочего класса и крестьянства. Этот тезис Ленин развил в политическую доктрину (которая и стала основанием ленинизма).

Бакунин отвергает представление Энгельса о том, что народы как целое являются носителями или революционных, или реакционных качеств (немцы, мадьяры и поляки революционны, южные славяне и русские — контрреволюционны). Бакунин видит в революционности не этническое, а социальное качество, причем исторически обусловленное. Но при этом в определении революционности человеческих общностей он отвергает и этнический, и классовый детерминизм. Да, во Франции буржуазия в какой-то исторический момент была революционным классом, но это — вовсе не естественное свойство буржуазии, эта революционность была продуктом французской культуры в конкретных условиях. Более того, в ходе исторического процесса может меняться характер даже отдельных сословий — дворянство рождает революционеров, а буржуазия оказывается реакционной независимо от стадии развития капиталистической формации. Историческая реальность делает нелепой попытку приписать немцам революционный дух, а русским — природную реакционность.

Присутствующий в классическом марксизме этнический и социальный расизм, а также открытая ненависть к отдельным народам и странам получили недвусмысленный отпор из среды русских революционеров. И этот отпор был дан несмотря на искреннее уважение к Марксу и Энгельсу как создателям господствующего в революционном движении XIX в. философского учения.

В 1875 г. народник П. Ткачев пишет брошюру «Открытое письмо г-ну Фр. Энгельсу», в которой объясняет, почему в России назревает революция и почему она будет антикапиталистической. Маркс пересылает эту брошюру Энгельсу и просит публично ответить на нее. Тот отвечает, сравнивая Ткачева с «зеленым, на редкость незрелым гимназистом».

Ответ этот полон грубых личных выпадов против Ткачева с иронией, оснований для которой брошюра не дает. А ведь, как писал через полвека Н.А. Бердяев, «замечательнейшим теоретиком революции в 70-е годы был П.Н. Ткачев». Даже те выдержки из его брошюры, которые Энгельс цитирует как нечто несуразное, удивляют сегодня своей прозорливостью и здравым смыслом.

Для нас Ткачев интересен тем, что он, будучи народником, шел дальше их. Он, по словам Бердяева, «первый противоположил тому русскому применению марксизма, которое считает нужным в России развитие капитализма, буржуазную революцию и пр., точку зрения очень близкую русскому большевизму. Тут намечается уже тип разногласия между Лениным и Плехановым… Ткачев, подобно Ленину, строил теорию социалистической революции для России. Русская революция принуждена следовать не по западным образцам… Ткачев был прав в критике Энгельса. И правота его не была правотой народничества против марксизма, а исторической правотой большевиков против меньшевиков, Ленина против Плеханова» [68, с. 59-60].

Ответ Энгельса Ткачеву, работа «О социальном вопросе в России» [42], был опубликован в 1875 г. в Лейпциге и, как сказано в предисловии к 18 т. сочинений Маркса и Энгельса, «положил начало той всесторонней критике народничества в марксистской литературе, которая была завершена В.И. Лениным в 90-х годах XIX в. и привела к полному идейно-теоретическому разгрому народничества» [69, с. XXIX].

Энгельс издевается над прогнозами народников: «Г-н Ткачев говорит чистейший вздор, утверждая, что русские крестьяне, хотя они и «собственники», стоят «ближе к социализму», чем лишенные собственности рабочие Западной Европы. Как раз наоборот. Если что-нибудь может еще спасти русскую общинную собственность и дать ей возможность превратиться в новую, действительно жизнеспособную форму, то это именно пролетарская революция в Западной Европе» [54, с. 546].

Утверждая, что «лишенные собственности рабочие Западной Европы революционны», Энгельс противоречил очевидности, которую сам не раз констатировал. Так, 7 октября 1858 г. (!) Энгельс писал Марксу: «Английский пролетариат фактически все более и более обуржуазивается, так что эта самая буржуазная из всех наций хочет, по-видимому, довести дело в конце концов до того, чтобы иметь буржуазную аристократию и буржуазный пролетариат рядом с буржуазией. Разумеется, со стороны такой нации, которая эксплуатирует весь мир, это до известной степени правомерно» [70, с. 293].

В 1882 г. Энгельс пишет Каутскому, что «рабочие преспокойно пользуются вместе с ними [буржуазией] колониальной монополией Англии и ее монополией на всемирном рынке» [60, с. 297]. Как же в таких условиях Энгельс мог требовать от русских, чтобы они дожидались пролетарской революции в Англии? Из его утверждений прямо следовало, что уповать на пролетарскую революцию в метрополии капитализма не приходилось, а революция в странах периферийного капитализма, к которым относилась и Россия, неизбежно приобретала не только антикапиталистический, но и национально-освободительный характер.

Энгельс не только отвергает «чистейший вздор» о социалистических установках русских крестьян, но и предупреждает, что революция в России, согласно марксизму, имела бы реакционный характер: «Только на известной, даже для наших современных условий очень высокой, ступени развития общественных производительных сил, становится возможным поднять производство до такого уровня, чтобы отмена классовых различий стала действительным прогрессом, чтобы она была прочной и не повлекла за собой застоя или даже упадка в общественном способе производства. Но такой степени развития производительные силы достигли лишь в руках буржуазии» [54, с. 537].