Философия бунта - Баталов Эдуард Яковлевич. Страница 21

«Новая» концепция революции оказывается, таким образом, сведенной к старой концепции просветительства, сопряженного со стихийными «пробами», интеллектуальным мятежом, словом, все с тем же «Великим Отказом», призывом к которому Маркузе завершает «Одномерного человека». В этой связи нелишне будет отметить, что некоторые высказывания Маркузе дают основания для обвинения его в «элитарном», «аристократическом» подходе к трудящейся массе. Масса (рабочий класс в том числе) для Маркузе всегда объект манипуляций, она всегда позволяет себя обманывать, она упивается возможностью реализации навязанных ей извне «ложных» потребностей, будучи не в состоянии отличить их от потребностей «истинных». Словом, она не в состоянии сама разобраться в собственных проблемах и нуждается – «пока», «к сожалению», – в духовном пастыре в лице радикального меньшинства. Эти элитарно-аристократические мотивы коренятся прежде всего в философских воззрениях «социального критика». Если его внимание к «аутсайдерам» как носителям революционного фермента было связано не столько с социологическим анализом социальной реальности «индустриального общества», сколько с «философией отрицания», «негативной диалектикой», то его ориентация на интеллектуалов – с идущей от Гегеля оценкой положения «разума», социальной формой объективизации которого выступает слой интеллектуалов. Подобно тому как у Гегеля разум предвосхищает цели развития, у Маркузе интеллектуалы обладают способностью заранее познавать истинные цели и интересы как собственные, так и чужие [75].

Отрицая революционную роль пролетариата развитых капиталистических стран и выражая сомнение в силе внутренних «аутсайдеров», западные леворадикальные идеологи пытаются найти опору в «третьем мире», тем более что последний выступает: в роли поставщика различного рода теорий революционного действия, в том числе и леворадикальных, перекликающихся по ряду пунктов с концепциями Маркузе, Сартра и других западных идеологов левого радикализма.

Такая «перекличка» объясняется близостью типов сознания западных леворадикалов и представителей непролетарских слоев «третьего мира», озабоченных проблемой национального самоутверждения и говорящих от имени «слишком большого меньшинства», которое служит объектом эксплуатации и подавления со стороны «развитых наций». Близость мироощущений объединяет леворадикальных идеологов Запада и «третьего мира» в их отрицании «развитого общества», как противоречащего идеалам гуманизма; в отрицании революционной роли рабочего класса; в критическом отношении к науке и технике и возведении в культ экономической слаборазвитости; в ориентации на молодежь и «аутсайдеров», как активную и «бескомпромиссную» революционную силу. И те и другие отрицают принципиальное различие между развитыми капиталистическими и социалистическими странами, объединяя их под общей крышей «развитого индустриального общества» или «богатых наций», противостоящих «бедным нациям», «нациям-пролетариям».

Правда, устами западноевропейского леворадикала говорит человек, «уставший» от «цивилизации», а устами афро-азиатских леворадикальных идеологов – люди, уставшие от ожидания «цивилизации», т. е. того дня, когда их страны могли бы приблизиться по уровню производства и потребления к развитым странам. Но в данном случае это различие несущественно: крайности сходятся в отрицании технического и технологического прогресса, в неприятии «западной» реальности, как «охлаждающей» «революционный пыл».

Другим моментом, определившим пристальное внимание леворадикалов к Азии, Африке и Латинской Америке, стали развернувшиеся в этих регионах социально-политические процессы, в которых «новые левые» и их пастыри увидели реальное воплощение ими самими провозглашенных лозунгов и зримый путь к построению «нового» общества. «Новых левых» привлек социальный динамизм «третьего мира», так контрастировавший с кажущимся застоем буржуазного Запада. Именно этот динамизм и ввел в искушение жаждущих немедленной и коренной социальной ломки западных нонконформистов, решивших, что «центр революционных бурь переместился на Восток». Этот динамизм, характерный для всякого общества, вступающего в полосу ломки веками складывавшихся институтов и отношений и поисков пути дальнейшего развития, скрывал от бунтарей, что развивающиеся под леворадикальными лозунгами национально-освободительные движения еще далеки от реального осуществления провозглашенного ими «гуманистического социализма», что степень социальной активности и степень революционности далеко не всегда могут совпадать.

«Новых левых» дезориентировала контрастность «третьего мира» и «Запада» (бедность – богатство, стихийность – организованность, активность – пассивность, опора на человека – ориентация на технику), создававшая у них впечатление, что там, за пределами «индустриального мира», рождается как раз то, что отрицает ненавистный им «истеблишмент», то, за что борются они сами. Это было зачастую искренней верой, хотя многим из леворадикальных идеологов Западной Европы и США можно было бы адресовать слова, брошенные некогда Р. Ароном одному из сочувствовавших «Востоку» западных философов: «он готов восторгаться Востоком, но при этом продолжать жить на Западе».

Выступая как мировой «аутсайдер», «третий мир» отличался от «аутсайдеров» развитых индустриальных стран прежде всего тем, что он обладал значительно большим экономическим и политическим потенциалом, опытом борьбы, и это, казалось бы, давало надежду леворадикалам на возможность обнаружения искомого «агента революционного действия» в «зоне бурь». Именно так и полагали идеологи, призывавшие развернуть партизанские войны в Азии, Африке, Латинской Америке, «окружить мировой город мировой деревней» и «задушить империализм в его цитадели».

Маркузе тоже ищет революционного вдохновения и теоретических откровений в «третьем мире». Он также противопоставляет развитые страны странам, еще не достигнувшим высокого уровня технико-экономической зрелости, полагая, что именно последнее обстоятельство открывает перед ними возможность построения нового общества. Однако пессимизм Маркузе и здесь удерживает его от завышенной оценки роли национально-освободительного движения в мировом революционном процессе. Как верно отмечалось в литературе, «вопреки многим другим леворадикальным идеологам, которые считают, что центр борьбы против капитализма переместился в «третий мир», он (Маркузе. – Э. Б.) выступает против существующей «очень сильной тенденции рассматривать национально-освободительное движение в качестве главной, если не единственной, революционной силы современности» [76]. «Фронты национального освобождения, – пишет Маркузе, – угрожают жизненным границам империализма; они служат не только материальным, но и идеологическим катализатором изменений… в этом идеологическом отношении внешняя революция также стала существенной частью оппозиции внутри капиталистических монополий. Однако, – оговаривается Маркузе, – сила примера и идеологическая мощь внешней революции может принести плоды в том случае, если внутренняя структура и сплоченность капиталистической системы начнут распадаться. Цепь эксплуатации должна быть разорвана в ее наиболее сильном звене» [77].

Внешний «аутсайдер» обнаруживает, таким образом, в конечном счете такое же бессилие, как и «аутсайдер» внутренний. Надежды оказываются иллюзорными, а революция – «отложенной»…

Пессимистический вывод, к которому приходит Маркузе, предопределяется не только его нигилистическим отношением к пролетариату капиталистических стран, но и одним из коренных пороков его концепции мировой революции – игнорированием мировой социалистической системы, которая «является решающей силой в антиимпериалистической борьбе» [78] и которая вместе с международным рабочим движением выполняет в мировом масштабе ту же роль, что и национальные отряды рабочего класса в рамках отдельных капиталистических стран. Маркузе искусственно расчленяет мировую социалистическую систему, относя страны, еще не достигшие высокого уровня экономического развития, к так называемым «бедным нациям», а развитые социалистические страны, прежде всего Советский Союз, – к «богатым нациям» вместе со странами развитого капитала. В результате этой операции развитие мирового революционного процесса оказывается сведенным к борьбе «богатых» («нереволюционных») и «бедных» («революционных») наций, что характерно для концепции, которую в ее основных моментах проповедуют и сторонники теории «конвергенции» из числа западных буржуазных идеологов и особенно рьяно маоисты и которая не имеет ничего общего с действительным ходом борьбы классов на международной арене. Маркузе использует тот реальный факт, что мировая социалистическая система формируется неравномерно (так как неравномерно развивается капитализм, в недрах которого вызревают предпосылки социализма), а эта неравномерность неизбежно порождает и различие форм борьбы, которую ведут социалистические страны против мирового капитализма, и различие форм организации общественной жизни в этих странах. Но, переоценивая «имущественную» характеристику, он не хочет видеть объединяющей социалистические страны общности социальных отношений и институтов. «Имущественный» базис, игравший решающую роль в условиях существования локальных государственных образований и недостаточного развития связей между странами, сам по себе не может «нейтрализовать» или коренным образом деформировать характер общественных отношений. Материально-техническая и политическая интеграция, идейное единство создают возможность «компенсации» отсутствующих в той или иной конкретной стране материальных факторов социального прогресса благодаря наличию последних в других странах и интернациональному обмену услугами, в организации которого определяющая роль принадлежит уже характеру общественных отношений. Таким образом, ход мирового революционного процесса определяется не «противостоянием» «бедных» и «богатых» наций, не борьбой «мировой деревни» против «мирового города», а борьбой объединенных сил мировой социалистической системы, международного коммунистического и рабочего движения и национально-освободительного движения против сил империализма. Всякая попытка умаления роли международного рабочего класса и мировой социалистической системы, всякая попытка противопоставления национально-освободительного движения борьбе рабочего класса объективно способствует разобщению сил, ведущих борьбу за освобождение человечества от гнета капитала.