Город Бесконечной Ночи (ЛП) - Престон Дуглас. Страница 11
— Как может какой-то неизвестный преступник знать так много о том, как создать вредоносную программу для такой системы? — осведомился д’Агоста.
— Он и не мог.
— Хотите сказать, ему помог кто-то изнутри?
— Несомненно. Преступник должен был декомпилировать системное программное обеспечение фирмы, чтобы написать вредоносное ПО. Он точно знал, что делает, и также знал методы ведения дел этой компании. Так что здесь наверняка был замешан сотрудник «Шарп и Гунд»… или бывший сотрудник. И не обычный рядовой служащий, а кто-то, кто хорошо знаком с процессом установки и ремонта этой конкретной системы.
Итак, это была чертовски хорошая зацепка. Но этот чердак начинал существенно действовать д’Агосте на нервы. Он обливался потом, ему нечем было дышать. Он не мог дождаться того момента, когда снова окажется на улице, окутанный декабрьским холодом.
— Скажите, мы здесь закончили?
— Полагаю, что да, — но вместо того, чтобы двинуться к лестнице, Марвин понизил голос. — Хочу сказать вам, лейтенант, что когда я попытался раздобыть список нынешних и бывших сотрудников «Ш&Г», я наткнулся буквально на каменную стену. Генеральный директор Джонатан Ингмар — первоклассный обструкционист…
— Позвольте нам самим с этим разобраться, мистер Марвин, — перебил его д’Агоста и, положив руку на плечо консультанта, повлек его к лестнице. Они, наконец, спустились и смогли глотнуть прохладного воздуха.
— Все это есть в моем отчете, — сказал Марвин. — Технические детали, специфика системы и работы. Я принесу вам все это завтра.
— Благодарю вас, мистер Марвин. Вы отлично поработали.
Когда они оказались в обширном пространстве пятого этажа, д’Агоста сделал несколько глубоких счастливых вздохов.
8
— Мартини?
В квартире на Пятой Авеню с окном, выходящим на Центральный Парк и водохранилище Онассис, поверхность которого блестела в лучах яркого солнца, Брайс Гарриман расположился на диване «Луис Куаторзе» со стоящим на коленях ноутбуком, под которым находилась специальная охлаждающая панель. Ноутбук, конечно же, был всего лишь декорацией — вся запись велась на диктофон, включенный на смартфоне, который был спрятан в нагрудном кармане его пиджака.
Было одиннадцать часов утра. Гарриман привык к тому, что многие пьют коктейли еще до полудня — он вырос среди людей, соблюдающих эту традицию — но конкретно сейчас он работал, поэтому предпочел бы воздержаться от алкоголя. С другой стороны, он прекрасно понял, что Изольда Озмиан, сидевшая в шезлонге напротив него, сама была не прочь пропустить стаканчик… и ему следовало поддержать это ее желание.
— С удовольствием, — согласился Гарриман. — Двойной и немного взболтать. «Хендрикс», если можно.
Он заметил, что лицо его собеседницы просияло.
— Отличный выбор. Предпочту то же самое.
Высокий, немного сутулый, мрачный дворецкий, ожидавший их поручений, кивнул в знак того, что он их понял, и — дополнительно сопроводив свой жест словами: «Да, миссис Озмиан» — с серьезным видом шумной походкой удалился за пределы видимости, исчезнув в недрах фантастически вульгарной и загроможденной квартиры.
Гарриман почувствовал свое небывалое превосходство над этой женщиной. Он собирался надавить на нее и выжать все, что только можно, потому что оно того стоило. Как он сразу понял, она была из тех людей, которые пытаются преподносить себя как представителей высшего общества, но без особенного успеха. Надо сказать, что подобного рода зрелища весьма забавляли репортера. Все в ней, начиная с окрашенных волос и чрезмерно яркого макияжа и заканчивая броскими украшениями с большими бриллиантами — которые были слишком вычурными, чтобы смотреться элегантно — вызывало в нем желание снисходительно покачать головой. Но он сдерживался, потому что его собеседница могла неправильно истолковать подобный жест. Такие люди никогда не поймут, что вульгарные бриллианты, длинные лимузины, обколотые ботоксом лица, английские дворецкие и гигантские дома в Хэмптонс являются социальным эквивалентом ношения плаката с надписью:
Сам Брайс не был так называемым nouveau riche, ему не нужны были бриллианты, дорогие машины, дома и дворецкие, чтобы сообщить о своем положении. Все, что ему требовалось, это лишь его фамилия: Гарриман. Кому было надо, тот знал его, а те, для кого это имя было пустым звуком… что ж, на них даже не стоило обращать внимания.
Он начал свою журналистскую карьеру в «Нью-Йорк Таймс», где с помощью одного лишь таланта пробил себе путь от нудной редакторской работы до колонки городских новостей. Однако небольшие претензии к его статье об инциденте, более известном как «резня в метро», наряду с тем, что ныне погибший Уильям Смитбек постоянно вставлял ему палки в колеса, привели к его бесцеремонному увольнению из «Таймс». Это был самый болезненный период в его жизни. Поджав хвост, он перебрался в «Нью-Йорк Пост», забыв о всяком достоинстве, однако вышло так, что этот шаг стал лучшим, что он сделал в своей жизни.
Вечно бдительная, постоянно сдерживающая рука главного редактора, которая часто одергивала его в «Таймс» здесь, в «Пост», давала ему куда больше свободы. Больше не было надзирателей, которые постоянно заглядывали ему через плечо на еще не дописанные статьи, мешая ему раскрывать свой писательский стиль. У «Пост» был закрепленный за этим изданием «шипящий шик», который, как Брайс обнаружил, нисколько не мешал ему работать и не причинял никакого вреда. За десять лет работы в этой газете он поднялся очень высоко — достаточно для того, чтобы стать звездным репортером, известным на весь город.
Но десять лет в журналистском деле считались довольно долгим сроком, и в последнее время его карьера пошла на спад. При всей его снисходительности, в то время как Брайс смотрел на сидящую перед ним женщину, он ощущал и прохладный ветерок отчаяния. Уже довольно долгое время он не мог разрыть ни одной громкой истории, поэтому начинал чувствовать, как его младшие коллеги дышат ему в затылок. Ему нужна была сенсация — он истово в ней нуждался! И эта история — по крайней мере, так подсказывало ему чутье, и он надеялся, что оно не ошибалось — была именно таковой. Он умел вынюхивать нужные ему подробности и навещать правильных людей. Именно таким человеком и была сидящая напротив Брайса женщина: Изольда Озмиан, бывшая модель, взобравшаяся высоко по социальной лестнице, настоящая золотоискательница, непревзойденная жена великого Антона Озмиана, которая за девять месяцев своего супружеского счастья заработала девяносто миллионов долларов на громком бракоразводном процессе. Это, как заметил Брайс, значило получать десять миллионов долларов в месяц или 333 000 долларов за секс, учитывая, что надрываться ей приходилось не часто — Озмиан был одним из тех трудоголиков, которые оставались ночевать в офисе.
Брайс знал, что обладает хорошим чутьем на сюжеты, и у этой конкретной истории были все задатки, чтобы стать поистине громкой. Но сейчас ему приходилось слишком сильно беспокоиться о своих младших коллегах в «Пост» — о тех голодных молодых турках, которые спали и видели тот день, когда Брайс сойдет с трона. Ему не повезло увидеть Озмиана, которого он так ждал, да и полицейские держались крайне скрытно. Однако проблем с тем, чтобы увидеться с Изольдой, у него не возникло. Вторая жена Озмиана излучала горьковатый запах мстительности, и у Брайса возникло предчувствие, что здесь он найдет настоящий склад ценной информации, которую Изольда была готова вывалить.
— Итак, мистер Гарриман, — произнесла она с кокетливой улыбкой, — чем я могу вам помочь?