Город Бесконечной Ночи (ЛП) - Престон Дуглас. Страница 71
Слова были такими невероятно знакомыми, такими гротескно странными… и, подобно землетрясению, они разрушили бункер его памяти, и оттуда, как лава, полился горячий поток воспоминаний — кипящий, раскаленный добела, образующий огненный водоворот внутри черепа, уничтожающий все на своем пути. Озмиан пошатнулся: сейчас, в таком состоянии, он едва ли мог сохранить равновесие.
— Все собравшиеся здесь доктора хотят — очень сильно хотят — помочь тебе и сделать так, чтобы ты чувствовал себя лучше. Чтобы ты мог вернуться к своей семье, снова ходить в школу, видеться со своими друзьями и жить жизнью нормального мальчика. Подходи, подходи, мой смелый мальчик, и садись на наш счастливый стульчик…
И в этот момент вспыхнул свет. Озмиан понял, что смотрит на диковинное, но странно знакомое зрелище — мягкое кожаное кресло, на ножках и подлокотниках которого, словно в ожидании, лежали расстегнутые ремни. Рядом с ним стоял поворотный металлический стол, на котором лежали специальные принадлежности: резиновая капа, резиновые палочки, пряжки и воротники, черная кожаная маска, стальная шейная скоба — все это было освещено мягким желтым светом. И над всем этим нависал пустой шлем из нержавеющей стали, словно сверкающий купол, украшенный медными ниппелями и кудрями проводов, которые вели к панели с выдвижным рычагом.
— Подходи, подходи сюда, мой смелый мальчик, и садись. Позволь хорошим докторам помочь тебе! Больно не будет, честное слово. А после ты почувствуешь себя намного лучше и намного счастливее — и ты будешь еще на шаг ближе к тому, чтобы поехать домой. А лучшее всего из этого то, что ты ничего не будешь помнить. Просто закрой глаза, подумай о доме, и все закончится — не успеешь и глазом моргнуть.
Озмиан, словно в гипнотическом трансе, закрыл глаза. Он почувствовал, как доктор что-то мягко забирает у него из руки, а затем деликатно направляет его к кожаному креслу. Послушно он занял свое место, его разум опустел. Он почувствовал, как ремни охватывают его запястья и лодыжки, почувствовал, как они затягиваются, почувствовал, как что-то перехватывает его шею, и затем на ней закрывается стальная защелка. Затем ему на лицо натянули кожаную маску. Он слышал скрип металлических суставов, когда стальной шлем опустился на его голову. Он был очень холодным, но странным образом успокаивал, Озмиан почувствовал, как доктор достает что-то из кармана на его груди, а затем послышался слабый щелчок.
— Теперь закрой глаза, мой смелый мальчик, сейчас мы начнем…
64
Свет на детонаторе, привязанном к Винсенту д’Агосте, сменился с красного на зеленый всего за три минуты до того, как таймер достиг двухчасовой отметки. Это было чертовски близко, и он почувствовал, как его огромное облегчение смешивается с досадой, что Пендергасту пришлось так долго играть в кошки-мышки с этим ублюдком Озмианом. За последние два часа ожидания, внимательно ловя каждый звук, он слышал несколько серий выстрелов из огромного здания больницы к югу отсюда, а еще был пугающий и внушительный грохот, сигнализирующий о частичном обвале этого здания. Беспокойство д’Агосты сильно возросло, когда Пендергаст не сумел расправиться с Озмианом в течение первых десять минут, а обрушение здания и вовсе потрясло лейтенанта до глубины души и почти довело его до отчаяния, ознаменовав, что в ночи происходит борьба эпических масштабов. Глядя на то, как утекает время, он испытывал нечеловеческий страх за свою жизнь.
Но, в конце концов, индикатор позеленел, и таймер остановился, а это означало, что Пендергаст, наконец, убил сукиного сына, взял пульт и отключил взрывное устройство. Через пять минут д’Агоста услышал, как дверь в Здание 44 открылась, и вскоре появился Пендергаст. Лейтенанта встревожил его внешний вид — весь покрытый пылью, в разорванной одежде с двумя глубокими порезами на лице, кровь из которых смешалась с грязью и уже запеклась. Он хромал.
Агент подошел к другу и вынул кляп изо рта. Д’Агоста судорожно вздохнул.
— Вы были чертовски близко к тому, чтобы не успеть! — воскликнул он. — Боже, вы выглядите так, как будто только что вылезли из окопов.
— Мой дорогой Винсент, мне так жаль, что пришлось подвергнуть вас такому испытанию, — он начал освобождать его из пут. — Боюсь, что наш друг оказал слишком рьяное противостояние. Я должен сказать вам честно, что, пожалуй, никогда не имел дела с более способным противником.
— Я знал, что, в конце концов, вы надерете ему задницу.
Пендергаст освободил руки лейтенанта, и д’Агоста поднял их и потер, восстанавливая ток крови. Осторожно и медленно Пендергаст снял с него жилет со взрывчаткой и освободил его, с величайшей деликатностью положив бомбу на стол.
— Расскажите, как вам удалось уничтожить этого отморозка!
— Боюсь, что в Бюро у меня сложилась неудачная репутация агента, чьи подозреваемые всегда погибают, — сказал Пендергаст, теперь освобождая лодыжки д’Агосты. — Но на этот раз я доставлю им преступника живым.
— Он жив?! Боже, как вам это удалось?
— Это вопрос выбора, в какую игру играть. Мы начали с шахмат, и он почти поставил мне мат. Затем переключились на крэпс, но мой бросок костей был неудачным. Поэтому в завершение мы решили сыграть в игру разума, которую мой противник проиграл довольно драматично.
— Игра разума?
— Видите ли, Винсент, на самом деле, он поймал меня и приставил пистолет к моей голове. А потом отпустил, как кошка отпускает мышь.
— Серьезно? Вау… это же безумие.
— Это было прозрение, в котором я так нуждался. Он уже признал, что эта «охота» была не просто охотой — это был экзорцизм. Он хотел изгнать свои прежние воспоминания, связанные с этим местом. Когда Озмиан пощадил меня, я понял, что он пытается изгнать гораздо большего демона, чем он сам даже мог себе представить. Здесь с ним приключилось что-то ужасное — нечто гораздо худшее, чем простые психиатрические сеансы, транквилизаторы и ограничение свободы.
Д’Агоста, как обычно, не понимал, к чему ведет Пендергаст. Он даже толком не понимал, о чем он говорил.
— Так как вы его взяли?
— Если будет уместно поздравить себя в подобной ситуации, то я скажу, что горжусь своей финальной хитростью, которая должна была израсходовать все патроны в моем оружии, тем самым обеспечив моему противнику ложное чувство безопасности. Это побудило его броситься в омут с головой и заглотить мою последнюю наживку.
— Так, где же он?
— В подвале Здания 93, в комнате, которую он когда-то очень хорошо знал. Это комната, в которой врачи превратили его в того человека, которого мы знаем сегодня.
Ноги д’Агосты, наконец, были освобождены, и он поднялся. Его трясло от холода. Озмиан бросил его одежду на стул, и теперь лейтенант направился за ней.
— Там его превратили в человека, которого мы знаем сегодня? Что это значит?
— Когда ему было двенадцать, он оказался подопытным кроликом в жестоких экспериментальных методах применения электрошока в этой самой клинике. Лечение уничтожило его кратковременную память, как это обычно и бывает. Но воспоминания — даже самые глубоко погребенные — никогда не угасают до конца, и мне удалось воскресить в нем эти воспоминания.
— Шоковая терапия? — спросил д’Агоста, натягивая пальто.
— Да. Насколько вы можете вспомнить, он утверждал, что в Кингз-Парке с ним ничего подобного не делали. Когда он освободил меня, я понял, что все обстояло иначе. Я знал, что он получал это лечение, просто не помнил об этом. В архивах подвала я обнаружил отчет следователя, в котором излагались пункты экспериментального лечения, и в нем был описан весь сценарий, все слова, с помощью которых врачи успокаивали бедного мальчика и убеждали его сесть на шоковый стул. По всему выходит, что Озмиан получил усиленный курс такого лечения. Обычная дозировка составляла четыреста пятьдесят вольт на девять десятых ампер за полсекунды. У нашего друга напряжение было таким же, а сила тока превышала норму в три раза, и длилось это не менее десяти секунд. Кроме того, электроды воздействовали на всю верхнюю поверхность черепа. Пациент бился в судорогах в течение еще многих минут после процедуры. Я бы предположил, что лечение значительно повредило его правую супрамаргинальную извилину.