Великие химики. В 2-х томах. Т. 1. - Манолов Калоян. Страница 14

— Не будем вспоминать о прошлом. Сейчас-то ведь мы счастливы, не так ли?

— Конечно, дорогая.

Карета быстро катилась вдоль набережной. Катенька держалась за руку матери, изредка поглядывая на Ломоносова. Она никак не могла привыкнуть к мысли, что этот большой «дядя» — ее отец.

— Удивительно красива Нева! — сказала Елизавета. Карета остановилась у двухэтажного здания.

— Приехали.

— Так быстро? — удивилась Елизавета. — А я бы хотела ехать с тобой без конца, — добавила она, улыбнувшись.

— Пойдем, Лизхен. Покажу тебе наш сад. Видишь в глубине белую постройку? Это летний дом. Рядом с ним флигель для прислуги.

Они поднялись по лестнице. Осматривали комнаты в доме и говорили без умолку. Елизавета устало опустилась на кушетку.

— На сегодня хватит. Завтра сама все увижу. А теперь расскажи мне о себе, о своей работе.

— Оставим это, дорогая. Хочу сказать только, что русской науке нелегко пробивать себе дорогу. У нее много противников. И нужны силы, чтобы бороться с ними. Но я не из тех, кто сдается. Вот и сегодня…

— Сегодня? — она посмотрела на него с удивлением.

— Да. Я скоро должен уйти. Буду докладывать в академии.

Ломоносов вошел в зал — он был почти полон. До начала заседания оставалось несколько минут.

— Опаздываете, господин Ломоносов, — не без ехидства заметил Шумахер.

— Ваше замечание неуместно, господин Шумахер, — резко бросил на ходу Ломоносов, направляясь к кафедре.

— Прежде чем перейти к сущности вопроса, я хочу напомнить вам некоторые положения, изложенные мною в работе «Элементы математической химии». Итак, тела состоят из корпускул, которые в свою очередь содержат известное число элементов. Корпускулы однородны, если они состоят из одинакового числа одних и тех же элементов, связанных между собой одним и тем же способом. Корпускулы разнородны, если их элементы неодинаковы и связаны между собой различным способом или в различном числе. От этого зависит и бесконечное разнообразие тел. Тела бывают простыми, когда они составлены из однородных корпускул, и смешанными, если состоят из нескольких разнородных корпускул. Свойства тел не случайны, они зависят от свойств составляющих их корпускул. Рассмотрим первое — тепло. Что представляет оно собой? Невесомая жидкость, которая может переливаться из одного тела в другое? Нет. Еще Галилей считал, что корпускулы находятся в движении. По-моему, это первое и основное свойство корпускул. Но движение создает тепло. Каждый знает, что при вращении колеса его ось нагревается. Корпускулы тела движутся, вращаются вокруг собственной оси, трутся между собой и создают тепло…

Долго говорил Ломоносов. Он пояснял свойства газов и растворов особенностями движения корпускул. Наконец он закончил и стал собирать разбросанные по кафедре листы своего доклада. Немцы оживились. Первым встал Тауберт [98].

— Идеи господина Ломоносова интересны, но все они базируются на каких-то абстрактных корпускулах. До тех пор пока современная теория флогистона находится в полном противоречии с этими домыслами, я считаю, что все это нельзя принять за серьезное достижение.

Не успел он закончить, как Шумахер, бросив на Ломоносова полный ненависти взгляд, крикнул с места:

— Почему вы, господин Ломоносов, не займетесь более серьезной работой?

— И более полезной, — послышался голос из зала. Ломоносов больше не мог сдержать себя, вскочил с места

и возбужденно заговорил:

— Мне жаль вас, господин Шумахер. В силу своей ограниченности вы не можете понять мои идеи и несете всякую чушь.

— Жалкий человек, — завопил Шумахер. — Вы спекулируете на своих гипотезах, но я не позволю вам вводить пас в заблуждение.

— А что вы предлагаете? Соглашаться с бессмыслицей, которую вы проповедуете? — ответил Ломоносов.

Резкий ответ Ломоносова поверх немцев в ужас. Дерзость русского была неслыханна. Однако, хотя ненависть их была велика, никто не нашелся что-либо возразить русскому гению — доводы Ломоносова были неоспоримы.

Несмотря на интриги, в августе 1745 года Ломоносов был избран в число академиков, а это означало, что он стал и профессором химии в университете. Ломоносов вынужден был вести бесконечные переговоры о строительстве химической лаборатории. Он сам подготовил подробные чертежи и в конце концов добился своего: были выделены необходимые средства, и строительство началось.

К этому времени Ломоносов закончил перевод «Вольфианской экспериментальной физики» [99], и уже в следующем году он читал свои лекции на русском языке. Ломоносов в совершенстве владел латинским и был признан одним из лучших латинистов Европы, но студентам нужны были знания; они могли получить их и лучше усвоить лишь на родном языке. Это смелое нововведение русского ученого послужило поводом для новых ожесточенных нападок со стороны немецких ученых.

Здание лаборатории было почти готово, но оставалось еще много недоделок. Ломоносов приобрел для работы все необходимое. Не за горами время, когда каждый сосуд, каждая склянка с химикатами будут вынуты из ящиков, громоздящихся во дворе, и поставлены на отведенное им место в лаборатории. В кожаных мешках и пакетах ждали анализа сотни проб различных руд и минералов. Ежедневно Ломоносов сам контролировал ход работ. Помогал ему в строительстве Рихман [100] — близкий друг ученого.

— Здесь разместим «очаг» [101], когда понадобится работать с ядовитыми и вредными веществами; с его помощью они не будут загрязнять воздух лаборатории. В этом месте установим печи, а там — приборы для изучения физических изменений веществ, — прикидывал Ломоносов, обходя помещения лаборатории.

— А где мы будем проводить электрические измерения? — спросил Рихман.

— Пока нигде. То, что мы делаем в твоем физическом кабинете, на первых порах достаточно.

— Какая огромная сила заключена в электричестве! Если нам удастся покорить ее, мы совершим чудо.

— Чтобы покорить, надо знать, а мы пока знаем очень мало…

Они вышли из лаборатории и, увлеченные беседой, не заметили, как оказались у дома Рихмана. Здесь, в лаборатории, загроможденной сложными аппаратами, Ломоносов и Рихман пытались разгадать тайну электричества.

Спустя несколько месяцев, осенью 1748 года, химическая лаборатория была наконец готова. Ломоносов чувствовал себя безмерно счастливым. По этому случаю он написал хвалебную оду, в которой воспел величие природы и значение науки для успешного развития промышленного производства.

О большой своей победе — окончании строительства лаборатории — он рассказал в письме Эйлеру [102]. Это письмо он составлял на протяжении нескольких недель. Как всегда, Ломоносов не удовлетворился несколькими строками, а подробно развил свои взгляды на корпускулярное строение веществ. В нем же коснулся вопроса и об изменениях в природе: «Но все встречающиеся в природе изменения происходят так, что если к чему-либо нечто прибавилось, то это отнимается у чего-то другого. Так, сколько материи прибавляется к какому-либо телу, столько же теряется у другого, сколько часов я затрачиваю на сон, столько же отнимаю у бодрствования, и т. д. Так как это всеобщий закон природы, то он распространяется и па правила движения: тело, которое своим толчком возбуждает другое к движению, столько же теряет от своего движения, сколько сообщает другому, им двинутому…» — мысли, которых никто до Ломоносова не высказывал. Это знаменовало переворот в науке, начало новой эры; теперь наука могла объяснить изменения веществ — один из основных вопросов, занимавших в то время умы ученых.