ЛСД – мой трудный ребёнок - Хофманн Альберт. Страница 5

Здесь заметки в моем лабораторном журнале прерываются. Я мог писать последние слова лишь с большим усилием. Теперь мне стало ясно, что именно ЛСД был причиной удивительного происшествия в предыдущую пятницу, поскольку изменения в восприятии были теми же, что и раньше, только более сильными. Мне приходилось напрягаться, чтобы говорить связанно. Я попросил моего лабораторного ассистента, который был информирован об эксперименте, проводить меня домой. Мы отправились на велосипеде, так как автомобиля не было из-за ограничений военного времени. По дороге домой, моё состояние начало принимать угрожающие формы. Все в моем поле зрения дрожало и искажалось, как будто в кривом зеркале. У меня также было чувство, что мы не можем сдвинуться с места. Однако мой ассистент сказал мне позже, что мы ехали очень быстро. Наконец, мы приехали домой целые и невредимые, и я едва смог обратиться с просьбой к своему спутнику, чтобы он позвал нашего семейного врача и попросил молока у соседей.

Несмотря на моё бредовое, невразумительное состояние, у меня возникали короткие периоды ясного и эффективного мышления – я выбрал молоко в качестве общего противоядия при отравлениях.

Головокружение и ощущение, что я теряю сознание, стали к этому времени настолько сильными, что я не мог больше стоять, и мне пришлось лечь на диван. Окружающий меня мир теперь ещё более ужасающе преобразился. Все в комнате вращалось, и знакомые вещи и предметы мебели приобрели гротескную угрожающую форму. Все они были в непрерывном движении, как бы одержимые внутренним беспокойством. Женщина возле двери, которую я с трудом узнал, принесла мне молока – на протяжении вечера я выпил два литра. Это больше не была фрау Р., а скорее злая, коварная ведьма в раскрашенной маске.

Ещё хуже, чем эти демонические трансформации внешнего мира, была перемена того, как я воспринимал себя самого, свою внутреннюю сущность. Любое усилие моей воли, любая попытка положить конец дезинтеграции внешнего мира и растворению моего «Я», казались тщетными. Кокой-то демон вселился в меня, завладел моим телом, разумом и душой. Я вскочил и закричал, пытаясь освободиться от него, но затем опустился и беспомощно лёг на диван. Вещество, с которым я хотел экспериментировать, покорило меня. Это был демон, который презрительно торжествовал над моей волей. Я был охвачен ужасающим страхом, сойти с ума. Я оказался в другом мире, в другом месте, в другом времени. Казалось, что моё тело осталось без чувств, безжизненное и чуждое. Умирал ли я? Было ли это переходом? Временами мне казалось, что я нахожусь вне тела, и тогда я ясно осознавал, как сторонний наблюдатель, всю полноту трагедии моего положения. Я даже не попрощался со своей семьёй (моя жена, с тремя нашими детьми отправилась в тот день навестить её родителей в Люцерне). Могли бы они понять, что я не экспериментировал безрассудно, безответственно, но с величайшей осторожностью, и что подобный результат ни коим образом не мог быть предвиден? Мой страх и отчаяние усилились, не только оттого, что молодая семья должна была потерять своего отца, но потому что я боялся оставить свою работу, свои химические исследования, которые столько для меня значили, неоконченными на половине плодотворного, многообещающего пути. Возникла и другая мысль, идея, полная горькой иронии: если я должен был преждевременно покинуть этот мир, то это произойдёт из-за диэтиламида лизергиновой кислоты, которому я же сам и дал рождение в этом мире.

К тому времени, когда приехал врач, пик моего безнадёжного состояния уже миновал. Мой лабораторный ассистент рассказал ему о моем эксперименте, поскольку я сам все ещё не мог составить связного предложения. Он покачал головой в недоумении, после моих попыток описать смертельную опасность, которая угрожала моему телу. Он не обнаружил никаких ненормальных симптомов, за исключением сильно расширенных зрачков. И пульс, и давление, и дыхание – все было нормальным. Он не видел причин выписывать какие-либо лекарства. Вместо этого он проводил меня к постели и остался присматривать за мной. Постепенно, я вернулся из таинственного, незнакомого мира в успокаивающую повседневную реальность. Страх ослаб и уступил место счастью и признательности, вернулось нормальные восприятие и мысли, и я стал уверен в том, что опасность сумасшествия окончательно прошла.

Теперь, понемногу, я начал наслаждаться беспрецедентными цветами и игрой форм, которые продолжали существовать перед моими закрытыми глазами. Калейдоскоп фантастических образов, нахлынул на меня; чередующиеся, пёстрые, они расходились и сходились кругами и спиралями, взрывались фонтанами цвета, перемешивались и превращались друг в друга в непрерывном потоке. Я отчётливо замечал, как каждое слуховое ощущение, такое как звук дверной ручки или проезжающего автомобиля, трансформировалось в зрительное. Каждый звук порождал быстро меняющийся образ уникальной формы и цвета.

Поздно вечером моя жена вернулась из Люцерны. Кто-то сообщил ей по телефону, что я слёг с таинственным заболеванием. Она сразу же вернулась домой, оставив детей у своих родителей. К этому времени, я отошёл достаточно, чтобы рассказать ей, что случилось.

Обессилевший, я заснул и проснулся на следующее утро обновлённый, с ясной головой, хотя и несколько уставший физически. Во мне струилось ощущение благополучия и новой жизни. Когда, позднее, я вышел прогуляться в сад, где после весеннего дождя сияло солнце, все вокруг блестело и искрилось освежающим светом. Мир как будто заново создали. Все мои органы чувств вибрировали в состоянии наивысшей чувствительности, которое сохранялось весь день.

Этот эксперимент показал, что ЛСД-25 ведёт себя как психоактивное вещество с необычайными свойствами и силой. В моей памяти не существовало другого известного вещества, которое вызывало бы столь глубокие психические эффекты в таких сверхмалых дозах, которое порождало бы столь драматические изменения в сознании человека, в нашем восприятии внутреннего и внешнего мира.

Ещё более значительным было то, что я мог помнить события, происходившее под воздействием ЛСД во всех подробностях. Это означало только то, что запоминающая функция сознания не прерывалась даже на пике ЛСД экспириенса, несмотря на полный распад обычного видения мира. На протяжении всего эксперимента я всегда осознавал своё участие в нем, но, несмотря на понимание своей ситуации, я не мог, при всех усилиях своей воли, стряхнуть с себя мир ЛСД. Все воспринималось как совершенно реальное, как тревожащая реальность, тревожащая потому, что картина другого мира, мира знакомой повседневной реальности по-прежнему полностью сохранялась в памяти, доступная для сравнения.

Другим неожиданным аспектом ЛСД была его возможность производить столь глубокое, мощное состояние опьянения без дальнейшего похмелья. Даже, наоборот, на следующий день после эксперимента с ЛСД я находился, как уже описывал, в прекрасном физическом и ментальном состоянии.

Я осознавал, что ЛСД, новое активное вещество с такими свойствами, должен найти применение в фармакологии, неврологии, и, особенно, в психиатрии, и что он должен привлечь внимание соответствующих специалистов. Но в то время я даже не подозревал, что новое вещество будет также использоваться вне медицины, как наркотик. Поскольку мой эксперимент над собой показал ЛСД в его ужасающем, дьявольском аспекте, я менее всего ожидал, что это вещество сможет когда-либо найти применение как некий наркотик, используемый ради удовольствия. Кроме того, мне не удалось распознать ярковыраженную связь между воздействием ЛСД и самопроизвольными визионерскими переживаниями, вплоть до последующих экспериментов, проводившихся с более низкими дозами и в другой обстановке.