Тропами подводными - Папоров Юрий Николаевич. Страница 8

Но, как часто случается на рыбалке и на охоте, когда хочешь блеснуть умением перед кем-то, обязательно не везет. С рассвета и до двенадцати дня мы изжарились на солнце, но в море, казалось, не было рыбы.

Мой новый знакомый помрачнел, даже перестал разговаривать. Тогда я попросил лодочника подойти поближе к берегу — мы были напротив пляжа Баракоа, неподалеку от Гаваны. Там я знал весьма приличные для охоты места. Ружья с собой не было, но маска, трубка и ласты лежали в моей спортивной сумке.

Под воду я ушел с коротеньким багорчиком в руках. Это ощутимо сужало рамки моих возможностей, ибо добычей в тот день могла стать только рыба, спрятавшаяся в неглубоких расщелинах или стоящая в узких норах. У меня был свой расчет, поэтому я тут же принялся кричать, шлепать по воде руками и ластами, дабы устроить побольше шума. Испуганная рыба вернее держится в укрытии.

Примерно через три четверти часа в лодке было уже килограммов пять рыбы.

Виталий молчал. Ему явно хотелось посмотреть через маску, откуда, с какого прилавка я достаю рыбу и с кем за нее расплачиваюсь. Однако на сей раз он проявил профессиональный характер рыболова и взял с меня слово в следующее воскресенье вновь выйти с ним в море.

Но картина почти повторилась. Как он ни колдовал над блеснами, поплевывая на них и меняя каждую минуту, за три часа лишь одна небольшая пятнистая макрель оказалась на крючке.

— Чего не клюет? — спросил Виталий лодочника, старого, опытного рыбака, с которым столько раз делил удачи.

Тот пожал плечами, посмотрел на меня и ответил, опустив глаза:

— Кто знает?

Я-то хорошо знал, о чем думал в ту минуту кубинский рыбак. Всю жизнь свою он отдал морю, хотя и не умел плавать, и всю жизнь успех его улова «зависел» от примет и суеверных признаков.

Старик, безусловно, думал, что причина их неудачи в тот день состояла в том, что я, подводный охотник, вышел в море с ними вместе в одной лодке, да еще с двумя комплектами снаряжения.

Тогда я спросил рыболова:

— Ты знаешь, почему мясо дикого кабана вкуснее домашней свинины?

— Нет, — ответил он.

— Потому, что дикая свинья ест то, что ей захочется, а домашняя то, что ей дают.

— Не понимаю, что ты этим хочешь сказать?

— Да то, что, работая с блеснами на дорожку, ты ждешь, когда клюнет рыба, неизвестно какая, и ничего больше сделать не можешь, а я активно сам выбираю ту, которая мне приглянулась, и атакую ее, когда мне это удобно.

— Понятно! Спасибо за сравнение.

— Так ты пойдешь в воду? — спросил я Виталия, надевая пояс с грузом.

— Черт с тобой, — ругнулся Виталий. — Только давай поближе к берегу.

— Я буду рядом. Здесь море поинтереснее.

Между тем, пока он натягивал ласты и подгонял маску, я попросил лодочника подойти к месту, где во время войны выбросило на коралловые рифы торговое судно, торпедированное немецкой подводной лодкой. Останки корпуса давно ушли под воду, но глядеть через маску на них, обросших всякой живностью, было занимательно.

Вдали, на пляже Бакуранао, который желтой лентой обрамлял слегка возвышенный зеленый берег, двигались люди.

Видно было, что рыболов не принадлежал к робкому десятку. Он, не выслушав меня до конца, первым прыгнул с лодки и… вниз головой. Конечно же, маску сорвало с лица, хорошо, что не разбилось стекло. Вторично он последовал моему примеру и тут же замер от того, что увидел.

Мы с Виталием сошли в воду до рифа, чтобы дать возможность ему привыкнуть дышать через трубку. С этим он справился довольно легко. Но все остальное делал неверно. Усиленно загребал руками, голову опускал в воду слишком низко, сгибал ноги в коленях, бил по воде ластами.

Остановив его, я посоветовал:

— Прижми руки к телу и постарайся забыть о них. Не торопись. Не опускай так низко голову. Ноги держи чуточку под водой. Работай ими плавно, не сгибая в коленях, двигай только ластами. Тело и ноги по возможности постарайся совершенно расслабить.

Виталий, молодой специалист-геолог, был физически хорошо подготовлен. Знал свои силы и поэтому, как только мы подплыли к месту, где на дне покоились останки затонувшего судна, он проворно нырнул. До дна было метров девять-десять.

Опустившись на глубину не более четырех метров, он почувствовал боль в ушах и пошел наверх. Свое погружение я начал медленно. Натренированные барабанные перепонки легко восстанавливали равновесие внутреннего и внешнего давления в ушах, достаточно мне было проглотить слюну, сымитировать зевок или просто подвигать челюстями.

Достигнув дна, я лег на спину и поманил к себе знаменитого рыболова. Он тут же нырнул, но, как и в первый раз, не смог преодолеть четырехметровый рубеж.

Я поспешил к Виталию. Будучи человеком настойчивым, он нырнул бы в третий раз, и тогда могла бы случиться беда.

Объяснив, как надо продувать уши, чтобы на рубеже четырехметровой глубины уравновешивать давление, я пошел на дно. Виталий нырнул за мной. Движения его были скованны, в глазах ожидание наступления боли и неверие в свои силы. Но вот он хватает себя рукой за нос, зажимает его пальцами и дует в нос. Заметно, как тело его расслабляется, ибо боль, словно по мановению волшебной палочки, исчезает. Погружаемся дальше. Глубина метров восемь. Моему товарищу вновь не по себе. Он повторяет процедуру, и видно, как не верит своему собственному мастерству. Но на первый раз большее погружение рискованно — может не хватить воздуха на подъем.

Способность находиться под водой минуту и более приходит к пловцу очень быстро — обычно после четвертого — шестого занятия. Тренировки на суше в этом плане — искусственная задержка дыхания — не дают желаемых результатов.

Подплыв к лодке, я попросил лодочника подать нам ружья, собираясь показать новичку, как просто управляться с подводным ружьем.

Но, оттолкнувшись от борта лодки, я не обнаружил рядом Виталия. Поглядев вниз, я увидел его на дне. Схватив в руку камень, он уже начинал подъем.

Это было безрассудно. Я серьезно рассердился, забросил ружья обратно в лодку и сам забрался в нее. Никакие его уговоры не действовали. Я решительно заявил о том, что на сегодня хватит.

Когда же Виталий снял маску с лица, старый рыбак только покачал головой и с укоризной поглядел на меня. Глаза Виталия были красными, как два пиона.

— Ничего, Фернандо, не волнуйся, — сказал я лодочнику. — Он еще чаще станет выходить с тобой в море, только теперь с подводным ружьем. А это ему наука. Хорошо еще, что так просто отделался.

— О чем ты? — спросил незадачливый ныряльщик. Он не знал, что пострадал, хотя уже усердно растирал свои глаза обеими руками.

— Да что тебе говорить? Не три глаза. В зеркало посмотришь — поймешь. Давай скорее домой, Фернандо.

— Все так хорошо началось… — раздосадовано начал Виталий, но я его перебил:

— К счастью, хорошо и кончилось… Надо же знать, что с погружением давление на стекло маски резко увеличивается. Где-то у рубежа десяти метров между давлением воды и воздуха в маске возникает заметная разница. Физически пловец ощущает то, что мы называем «глаза на лоб полезли».

— Да, да, и мне так показалось.

— Вот именно, показалось. Всего же сразу объяснить нельзя. Снимают разницу простым выдохом в маску через нос небольшого количества воздуха. Ты этого не знал. Вот у тебя и произошел разрыв кровеносных сосудов слизистой оболочки глаз. В тяжелых случаях можно и зрение потерять.

Когда мы подъехали к дому, я еще сердито сказал:

— Завтра обязательно сходишь к врачу и больше не шути с морем.

Примерно через год мне довелось вновь встретиться с Виталием — и уже на соревнованиях. Он был первым ружьем в команде советских специалистов, а я выступал за команду посольства.

Но закончить эту главу мне хочется воспоминанием об одном школьном товарище. Я был секретарем комсомольской организации. Мы заканчивали школу, а наш товарищ не хотел заниматься. Причиной его упорства было, как ни странно, то, что он уверовал, будто до него другие все уже узнали о Земле, всю ее изведали и пооткрывали. Поэтому зачем было учиться? Все равно ничего интересного впереди его не ждало. Он так убежденно об этом говорил, что тогда, признаюсь, нам с ним было довольно трудно. Где-то в глубине души многие сверстники разделяли это мнение.